Мой сотовый! Мой сотовый остался у Макса в машине!

Обессиленно сползаю, утопив лицо в шарфе. Больше нет сил бороться.

Таращусь в темноту. Тишина давит, вызывая кантузию, ведь подвал расположен в той части дома, которая выходит на задний двор, даже лай псов доносится далеким эхом. Здесь есть два узких окна у самого потолка, я едва различаю их очертания. С тревогой думаю о Максе. Зачем я втянула его во все это? Зачем втянула брата? Что мне стоило и дальше блефовать и молча вести надоевшую игру?

Закусываю губу, с трудом перенося боль в колене. И это состояние, которое от перенапряжения и постоянных встрясок, давит чудовищной тяжестью на мозг. В дверь никто не рвется, но и хлипкий засов никого не остановит, и я просто жду своего последнего часа в безмолвной молитве. Та еще пытка.

***

— Мне все равно, что ты хочешь сказать, братик. Мне не интересны метания твоей зыбкой души.

Влад с искренним интересом изучает лицо Макса. Полоса серого скотча у того на губах, не дает ни единого шанса жертве высказаться, никакой возможности сопротивляться, ведь руки связаны и намертво закреплены к металлической балке поддерживающей свод гаража.

— Редко мы бываем так близки, — Он заботливо поправляет ворот куртки на его груди, стараясь не задеть холодными пальцами низко висящий подбородок парня. В гараже промерзгло и даже снег, гонимый ветром, легкой поземкой вторгается все глубже в помещение. — Боюсь, тебе будет здесь недостаточно уютно. Но стоит потерпеть.

Макс не сводит разъяренного взгляда с физиономии того, кто сейчас навис над ним и бесцеремонно, цинично пользуется его беспомощностью. Его лихорадит от невозможности хоть как- то повлиять на эту жуткую ситуацию — ведь надо избежать плачевной участи и предотвратить самое страшное.

— Я хотел выдрессировать тебя. Не знаю, удалось ли? Во всяком случае, ключики я к тебе подобрал.

Слишком поздно он осознал на что способен его старший брат.

— Трагичен будет конец. Для кого-то очень трагичен. Но мы часто стоим перед выбором и иногда ни тот, ни другой вариант нас не устраивает. ЕслиОНАвыйдет за пределы этих стен, все для нее будет кончено…

Макс дернулся навстречу, выламывая руки, но не достиг своей цели, обреченно что-то промычал и от боли зажмурил глаза. Скотч еще сильнее впился в кожу на запястьях.

— Я знаю, какой выбор ты готов сделать. Знаю. Но Я давно за тебя все решил. Она так решила. Прими его, как единственное для себя возможное.

Юноша проследил умоляющим взглядом за фигурой, что поднялась с колен. Он осознал, что за этим последует.

— Во всем нужно идти до конца, каким бы печальным этот конец не был. Этим законом воспользовался твой отец, не признавший меня, это закон для брата твоей подружки, убившего моего пса, даже она, — Влад неопределенно кивнул головой внутрь своего дома, — подчиняется этому закону, уступая во всем своему пороку. Теперь с этим законом познакомишься и ты.

Тень отступает, не обращая внимания на трепыхания жертвы, которая пытается то ли спастись, то ли кого-то спасти. В гараже становится просторно из-за покинувшей ее приделы огромной машины, гаражные ворота ползут вниз.

Влад пересекает двор, тяжело ступая по насту снега. Выпускает из клетки-загона двух пятнистых питбулей, которые тут же жмутся к нему, едва не сбивая с ног. Их мощные мышцы перекатываются под натянутой шкурой. Нетерпеливы, голодны.

Покидает пределы двора, последний раз окинув придирчивым взглядом свой дом. Где- то в его недрах прячется перепуганная Джей. Бедная, маленькая Джей. Рискнет ли она выйти? Как знать..

Калитку в воротах он сознательно прикрыл лишь на защелку, прикрепленной к замерзшей ручке. Хороший нажим и она приветливо распахнется. Парень, который мчится сюда, в надежде отомстить, непременно оценит этот подарок.

Влад выдохнул в темное зимнее небо облачко пара и забрался в салон машины. Стоило поспешить и покинуть это заведомо бесперспективное место.

Унизительно. Так унизительно я себя никогда еще не ощущал. Даже если вспомнить тот случай, когда отец едва не отхлестал по щекам из- за моего самоуправства. Услышав от собственного сына требование о переводе в другую школу, он сначала возмутился, во всю проехавшись по моему самолюбию, напомнив в очередной раз, что без него, в частности, я — пустое место. А после, долго смотрел на меня брезгливым взглядом и почти неделю не разговаривал. Или то унизительное событие в ресторане, когда мне намекнули, что стоит подчиниться их планам начать встречаться с девушкой, которую выбрали. Не знаю, на что именно мои предки рассчитывали, загоняя в столь узкие рамки.

Унизительно. То самое чувство, когда приходилось звонить Владу и просить еще… Выслушивая его красноречивые под**бки, в которых он то и дело упоминал о моей деградации, с сарказмом восхваляя мою уязвимость, слабодушие и слабоволие. Унизительно осознавать, что за чередой своих убеждений я так ничего и не увидел. Не вникнул, что превратить меня в настоящую жертву, для старшего брата ничего не стоит.

Унижение и отчаянье. Именно эти два неотделимых друг от друга чувства, стали в эти минуты сопричастны к фактическому разрушению и крушению всего, что было во мне лишним. Я словно распался на части, ощутив те самые пиксели во мне, которые успели покрыться коррозией, увидел изъяны, слабые стороны, которых ранее не хотел замечать. Идиот, тупица, кретин… Я топил в этих фразах злобу на самого себя и одновременно менялся. С толикой надежды, что выбравшись из этой нелепой ситуации, больше ни у кого никогда не пойду на поводу.

Иллюзии разрушились, сбилась спесь, я осознал, чего именно хочу. Хочу жить… жить, радуясь каждой минуте, принимать себя полностью, смеяться, влюбляться… И более всего — позволять себе ошибаться. Да, к черту эту погоню за идеалами! Безупречность разрушает. Жрет.

Мне нужна свобода. В общем и в частности. Я изнывал от невозможности оторвать себя от железной стойки. Не хотел допускать в свой разум мысли, что мое положение обездвиженного и в какой-то степени беспомощного, может весомо повлияить на развитие дальнейших событий.

Сдерживая озноб во всем теле, ощущал, как оно с каждой секундой, все больше стынет от зимней стужи. Увы, это помещение не отапливалось, в нем было на пару градусов выше, чем там, за стеной. Я был реалистом и понимал, охлаждения конечностей до температуры ниже -0,5 °C, при которой замерзают ткани организма, допускать нельзя. Когда это произойдет я рассчитать не мог. Зимние ботинки спасают ноги, куртка, поверх тонкого свитера, — тело. Хуже всего приходилось рукам. Пальцев я уже не ощущал, и отгонял назойливые мысли, в которых для них может наступить критическая доза переохлаждения.

Я старался держаться, не отвлекаясь на нехорошие предчувствия, которые злобно одолевали. Очутиться в безвыходной ситуации, примотанным к трубе, было хуже, чем…, чем прыгнуть с моста. Молился. Не поверите, молился! Нет, не богам. Женьке. Молился, чтоб эта девчонка, поборола свой страх, пришла на помощь и наконец избавила меня от этого изнуряющего замешательства, помогла выбраться из ситуации, в которой я не мог помочь ни ей, ни себе.

Кисти рук, перевязанные скотчем, который давно врезалась в кожу, опухли. Я не чувствовал пальцев, а ладони ощущались, как два огромных раздутых чресла. Перестал чувствовать замершие колени, которыми упирался в бетонный ледяной пол. Да, Влад не стал заморачиваться, после удара электрошокером мне так и не было позволено встать на ноги во весь рост. Он просто навалился всем своим весом, вдавив в мою спину колено, скрутил руки и резво стянул запястья скотчем. Мое доверие к брату, хоть и было не велико, но очевидно. Мне было тринадцать, когда отец перестал заставлять себя мириться с выходками старшего сына. Влад рос с какой-то своей идеологией, открыто противопоставляя себя, свои взгляды, поступки, всему тому, что было так важно для семьи. Ни во что не ставил попытки мачехи наладить контакт, плевал на влияние отца, который не позволял нам никаких слабостей и ошибок, даже меня — искренне ненавидел, но ненавидел тайно. Смотрел равнодушно, язвил. Было ли мне жаль, когда отец запретил появляться Владу в доме? Нет. Скорее я почувствовал некое облегчение, как если бы из раны извлекли гной…