— Не больно то и хотелось, — огрызнулась Кэт, — если у вас не хватает смелости, я и сама спасу Ленку.

— Ты обвиняешь меня в трусости? — голос Герхарта прозвучал спокойно, но даже Кэт почувствовала, что это спокойствие змеи перед броском. Лица остальных воинов будто окаменели — только что перешучивавшиеся с кошкодевкой, теперь они старательно отводили глаза. Кэт уже поняла, что зашла слишком далеко, но отступать все равно не собиралась, готовясь ответить очередной колкостью.

— Разве в Ловенвальде не отблагодарят тех, кто освободит их барона? — вдруг подал голос тот самый воин, что переглядывался с Кэт. Этой реплики, похоже, никто не ожидал — Одельберт и Герхарт даже на миг застыли, словно не понимая, откуда донесся голос.

— Ты забываешься, Ханген, — процедил баронский отпрыск, — ты стал много себе позволять, с тех пор как вернулся из Брокгарта. Не тебе и не этой… " даже не жрице", указывать с кем воевать наследнику Вабарии. Что же до барона Ловенвальда — кто вообще его видел? Я слышал, он пропал несколько месяцев назад…

— Потому что он сидел в тюрьме секейской суки, — воскликнула Кэт, — а мы с Леной его освободили.

— Если это правда, — добавил голос Ханген, — в Брокгарте не обрадуются, если вы оставите одного из влиятельных аристократов в плену у Кресцента.

— Кресцент не менее влиятелен, — передернул плечами Герхарт, — и за него вступится король Гроскании.

— Станет ли он покрывать своего вассала, если его поймают на горячем?

Кэт окончательно уверилась, что Ханген не простой воин — простые воины как раз сидели, раскрыв рты, словно не веря, что кто-то из них способен спорить с наследником. Герхарт нахмурился, словно собираясь что-то сказать, когда его вдруг прервал громкий клекот. На своем насесте ястреб-тетеревятник хлопал крыльями и щелкал клювом, пуча желтые глаза. Кэт проследила за его взглядом и увидела на столе чешуйчатую ленту, что скользила между блюд и кубков. Блеснули недвижные глаза и из приоткрытой пасти раздалось громкое шипение.

— Не надо! — крикнула Кэт, заметив, что несколько воинов схватились за мечи, — не убивайте ее!!!

— И вправду, обождите, — поддержал ее Одельберт, внимательно рассматривавший змею, — это не обычная гадина.

Змей выполз на середину стола, шипя и играя раздвоенным языком. Извивы чешуйчатого тела становились все быстрее, переплетаясь так быстро, что за ними успевал глаз, шипение становилось все громче — и вдруг змеиные кольца словно размножились, распавшись уже не на одного, а на семь шипящих гадов. Все они, словно сноп колосьев в пучке, вырастали из небольшого жезла, покрытого мелкими чешуйками.

— Что это?! — воскликнул Герхарт.

— Змеиная плеть, — сказал Ханген, — я видел такую у жриц Скилакагеты в Брокгарте.

— Да, это она, — подтвердил Одельберт, бросив взгляд на Кэт, — это твоей подружки?

— Больше не от кого, — кивнула Кэт, — а значит, она еще жива! Если бы она умерла, змея бы вернулась в Никтополь, а не ползла сюда. Не трогай, дурак!!!

Последнее относилось к одному из воинов, что протянул было руку к жезлу. Все семь змей взвились словно ошпаренные, зашипев раз в десять громче, капая ядом с изогнутых зубов. Воин отпрянул, стиснув руку на рукояти меча.

— Убить его — оскорбление Триморфе, — предупредила Кэт.

— Я не поклоняюсь вашей богине, — проворчал Герхарт, не сводя взгляда со змея, в которого вновь обратилась плетка, — если эта тварь так предана жрицам — что мешает ей самой отправиться на помощь твоей подруге.

— Она и отправилась! — воскликнул Ханген, — она приползла в Храм, потому что знает, что помощь придет отсюда. И ее не остановил ни Страж Мерты, ни предки почтенного Одельберта, что похоронены в роще близ храма — потому что им угодно, если мы поможем спасти спутников нашей гостьи.

Одельберт и Герхарт быстро переглянулись.

— Это похоже на правду, — сказал жрец, — и если такова воля Крови Агареса.

Герхарт закусил губу, переводя взгляд то на Кэт, то на извивающуюся на столе змею.

— Я не могу сам идти в бой, — наконец сказал он, — отец запретил мне переходить реку. Но… я не могу уследить за всеми. Если кто-то из моих воинов, на свой страх и риск захочет устроить набег на владения барона — я не смогу им помешать. Даже если их возглавит мой помощник, — он в упор посмотрел на Хангена. Тот коротко кивнул в ответ и перевел взгляд на Одельберта.

— В моем возрасте уже поздно идти в бой, — усмехнулся жрец, — и вряд ли барон будет в восторге, если я открыто поддержу этот набег. Но я не стану, не имею права, и осуждать тех, кто захочет отомстить за попытку осквернения нашей святыни…

— Благодарю Владыка, — кивнул Ханген и взглянул на Кэт, — твоя просьба исполнена, жрица… или кто ты там. Твоя очередь показать нам какой от тебя прок в бою.

Кэт улыбнулась и под жадными мужскими взглядами начала неторопливо расшнуровывать завязки корсета. Сбросив его вместе с юбкой, она вдруг запрыгнула на стол, а оттуда — на ближайший подоконник. Ошеломленные воины — в том числе Ханген, Герхарт и Одельберт, — уставились на огромную кошку, что оглашала трапезную мяукающим воем, которому вторило змеиное шипение и ястребиный клекот.

Лена снова томилась в плену: после мерзкого пиршества ее вернули в камеру, где и оставили скованной по рукам и ногам, с кляпом во рту. Глаза, правда, больше не завязывали, но в кромешной темноте толку от этого было немного. С тех пор как ее поместили сюда, Лене лишь раз смогла рассмотреть свое узилище: когда желтоглазый слуга с вытянутым уродливым лицом и волосатыми заостренными ушами, принес ей кружку с холодной водой, ковригу черного хлеба и миску с жареным мясом. Лена жадно выхлебала воду и сжевала кусок хлеба, но так и не смогла заставить себя прикоснуться к мясу. Похоже, иного от нее и не ждали: слуга издал блеющий смешок и вышел, забрав факел, после чего камера вновь погрузилась во мрак. Все же Лена успела рассмотреть, что находится в небольшой каморке, с низким потолком и клочками соломы, разбросанными по полу. В углу стояла большая бадья, от который исходил слабый, но вполне узнаваемый запашок, подсказавшей Лене, что бадья предназначена для отправления естественных надобностей. В дальнем углу что-то белело — Лена не успела разглядеть, но ей показалось, что это кости одного из ее предшественников. Лене, правда, эта участь пока не грозила: Кресцент ясно дал понять, что будет держать ее здесь, пока не явится заказчик этого похищения. Лена даже не особенно удивилась, узнав, кто именно стоит за всем этим — слишком часто, в последнее время она слышала о герцоге Тускулате, чтобы рассчитывать так и не столкнуться с ним. Но еще раньше ее собирались использовать в каком-то здешнем празднестве — а вот о том, какие развлечения приняты в этом притоне у Лены имелись самые мрачные подозрения. Однако скованная по рукам и ногам она все равно не могла ничего сделать — и попаданке ничего не оставалось как, подгребя под себя клочки соломы, сомкнуть глаза и постараться заснуть.

Разбудил ее стук двери и яркий свет, ударивший ей в глаза. Приподнявшись на локтях, Лена уставилась на выросшую в дверях фигуру.

— Эй, — послышался громкий шепот, — не спишь?

Глаза Лены привыкли к темноте и она увидела Ватиса. Младший сын барона держал в одной руке факел, а в другой тарелку с чем-то испускавшим дивный запах.

— Я принес тебе поесть, — сказал он, ставя тарелку на пол, — хотя мне сказали, что ты отказываешься от мяса.

— От этого я не откажусь, — усмехнулась Лена, неуклюже ухватывая скованными руками тарелку с поджаристыми перепелами. Прежнее угощение лишь раздразнило ее голод, так что она принялась жадно разрывать птицу, давясь нежным мясом и хрустя мелкими косточками. Закончив с этим, она вытерла жирные руки о солому и бросила настороженный взгляд на Ватиса.

— Спасибо, конечно, — сказала она, — но с чего бы это?

— С того, что я не хочу, чтобы ты попала в руки Тускалату, — сказал Ватис, — и тем более, не желаю тебя видеть на том празднике.