Шлепком по заду он направил ее к новому хозяину и тут внутри Лены словно что-то взорвалось, выжигая одновременно здравый смысл и инстинкт самосохранения. Качнувшись, она сделала вид, что оступилась и, потеряв равновесие, на миг присела на корточки, опершись спиной о ноги Марко. Оба мужчины рассмеялись.

— Приворожил ты ее что ли, — усмехнулся Каскар, — расстаться не может. Не дури девка, иди ко мне — я добрый, если только меня не злить.

Он наклонился, чтобы взять цепь, и в этот миг Лена резко метнулась в сторону, срывая с пояса Каскара кнут. Торговец не успел опомниться, когда Лена наотмашь хлестнула будущего хозяина по лицу. Тот взвыл, схватившись за наливавшийся алым цветом рубец, а мигом обернувшаяся Лена хлестнула ошеломленного Марко. Злость придала девушке новые силы, освежив в памяти все навыки домины — кнут в ее руках вился змеей, со свистом опускаясь на обидчиков. Она уже не думала, что будет дальше, ни на что не надеялась — желая лишь сполна вернуть свой гнев и унижение.

Собравшиеся вокруг зеваки покатывались со смеху, отпуская ехидные шуточки и советы взбунтовавшейся рабыне. Сама Лена входила во все больший раж — даже ненависть отступила перед привычным возбуждением при виде корчившегося под кнутом мужчины.

К несчастью для нее, здешние мужчины сильно отличались от тех, с кем девушке приходилось иметь дело на сессиях: ее кураж был грубо прерван, когда Марко, исхитрившись, вырвал кнут из рук Лены. В тот же миг могучий удар сбил ее на землю.

— Конец тебе, девка, — зло сказал атаман, доставая нож, — дурой была, дурой и помрешь.

— Она теперь моя, — разъяренный Каскар встал рядом, — так легко эта сука не сдохнет.

Он занес руку для удара, когда его запястье вдруг стиснули чужие пальцы. Торговец обернулся и встретился взглядом с синими глазами белокурого воина. Рядом с ним, положив руку на свою дубинку, стояла черная воительница.

— Храм заявляет права на нее, — стражи посторонились, пропуская девушку с пепельными волосами, — я покупаю.

Вблизи она оказалась еще более юной — лет на семь моложе Лены.

— Я не продаю! — выдохнул Каскар, — это девка моя!

— Ты хочешь перечить Храму? — подняла бровь девушка.

В ее голосе не было гнева — только лишь некоторое удивление, но Каскар сразу сник, будто шар, из которого спустили воздух.

— Она оскорбила меня, — промямлил он, потупив взор, — чуть глаза не лишила.

— Но не лишила же, — усмехнулась девушка, — заживет через месяц. Сколько ты отдал?

— Четыреста, — проворчал Каскар.

— Получишь пятьсот, — девушка кивнула подскочившему прислужнику со змеиным жезлом, — Кратос, распорядись. И еще пятьдесят — за шрамы.

— У меня тоже шрам, — подал голос Марко, но тут же осекся, когда девушка перевела на него безмятежно спокойный взгляд.

— У него мой нож, — осмелев, подала голос Лена.

— Тебя не спрашивали, — оборвала ее девушка и обернулась к Марко, — покажи нож.

Поколебавшись, сарлонец протянул девушке взятый у Лены нож. Та покрутила его перед глазами, пожала плечами и хотела было отдать обратно, но тут взгляд ее зацепился за что-то, заставившее ее удивленно вскинуть брови. Словно решившись, девушка бросила нож белокурому спутнику и повернулась к Марко.

— Двадцать золотых хватит?

Тот кивнул, бросив злой взгляд на Лену. Та, впрочем, особо не обеспокоилась, поняв, что ее покупательница куда влиятельнее этих двоих.

Когда с Марко и Каскаром рассчитались и те, потирая многочисленные ушибы, удалились с площади, девушка повернулась к Лене. Та только сейчас рассмотрела вблизи новую хозяйку. Ее лицо поражало идеальной, будто нарисованной красотой: огромные сине-зеленые глаза, изящный носик, безупречной формы алые губы. Девушка безмятежно улыбнулась и от этой улыбки Лена почувствовала странное волнение внизу живота.

— Я — Кайра Моррикан, — сообщила девушка, — диаконисса Храма Скилакагеты Триморфы, что в Некрарии. И да упасет тебя богиня от того, чтобы я хоть на миг усомнилась в том, что я правильно сделала, спасая тебясегодня.

*Трискель, трискелион, трехлучевая свастика — древний символ, со множеством значений. В современности, среди прочего, является и символом БДСМ-сообщества.

— Вот она, госпожа Кайра, — чернокожая амазонка положила руку на плечо Лены, слегка подтолкнув ее вперед.

— Хорошо, Амола, — последовал ответ из бассейна, — можешь идти.

— Уверены, что вас стоит оставлять наедине?

— Ты думаешь, мне стоит ее бояться? — сквозь плеск воды раздался заливистый смех, — она выглядела так страшно с этим кнутом. Но все же оставь нас.

— Как скажете, госпожа диаконесса, — склонила голову негритянка, одновременно показав кулак Лене. После этого она, неожиданно бесшумно для своей комплекции, вышла, прикрыв за собой двери. Лена же принялась осматривать зал.

Почти сразу после покупки, диаконесса, не удостоив больше Лену даже взглядом, перепоручила ее своей чернокожей помощнице, говорившей на пресловутом тевманском с ужасным акцентом. Негритянка, — которую, как выяснилось, звали Амолой, — не дожидаясь окончания торгов, повела Лену внутрь храма.

— Ела сегодня? — спросила Амола, едва они оказались за дверьми. Лена молча мотнула головой и негритянка отвела ее в небольшую каморку, где стоял небольшой стол и парочка табуретов. Амола, усевшись на один из них, кивнула Лене на второй и громко хлопнула в ладони. Спустя миг на пороге появился молодой раб, — во всяком случае, Лена решила, что это именно раб, с бритой головой и серой накидке до пят, оставлявшей открытым одно плечо.

— Принеси ей поесть, — приказала Амола, — и разыщи какую-нибудь одежду.

Раб кивнул и исчез за дверью. Вскоре он появился снова, ставя на стол поднос с несколькими глиняными мисками. В одной дымилось паром мутное варево, в другой лежало нечто напоминающее «морской салат»: мидии, очищенные креветки и щупальца осьминога, залитые не то соусом, не то маслом, в третьей оказались крупные маслины. Тут же стоял небольшой кувшин, лежала коврига хлеба и большая ложка.

— Ешь, — коротко бросила Амола и Лена, не дожидаясь второго приглашения, жадно набросилась на принесенное угощение. Варево в миске оказалось ухой из неизвестной Лене, но довольно вкусной рыбы. В кувшине же было вино — тоже довольно неплохое. Лена торопливо ела, порой кидая настороженные взгляды на Амолу, в то время как та и вовсе не смотрела на девушку, скучающе рассматривая голые стены. Лишь когда девушка, съев все, что лежало на подносе, осмелилась напомнить о себе негромким покашливанием, негритянка соизволила обратить на нее внимание.

— Наелась? Пойдем.

Появившийся в дверях раб сунул Амоле какой-то сверток и бесшумно растворился в храмовых коридорах. Амола и Лена, выйдя вслед за ним, спустились по причудливо изогнутой лестнице и оказались в еще одном помещении, чуть больше первого. На каменной лавке стояла бадья с водой и кусок мыла, вроде хозяйственного.

— Скидывай свои тряпки, — сказала Амола, приподнимая бадью. Было что-то в ее спокойном голосе такое, что действовало на Лену получше окриков и даже рукоприкладства прежних хозяев — во всяком случае, желания ослушаться как-то не появилось. Она поспешно скинула платье и в следующий миг Амола разом опрокинула на нее полведра прохладной, слегка затхлой воды. Взяв мыло, черная великанша принялась ожесточенно намыливать тело девушки, бесцеремонно запуская руку в самые нескромные места. Время от времени Амола останавливаясь, чтобы окатить Лену из бадьи. Закончив, Амола вытерла девушку ее же одеянием, после чего брезгливо швырнула его на пол.

— Одень это, — сказала негритянка, кивнув на сверток. Девушка послушно развернула его, увидев накидку из белого полотна. Надев ее, Лена с некоторым смущением обнаружила, что подол этого одеяния едва достигает середины бедер. На груди же обнаружился глубокий вырез, мало что оставляющий воображению. Даже Амола сейчас глядела на новую рабыню с куда большим интересом.