Броская красота журналистки не оставила равнодушным и самого главу — налившиеся было кровью глаза слегка подобрели, а толстые губы искривила одновременно снисходительная и похотливая ухмылка.

— Данный вопрос находится вне моей компетенции, — ответил он, — лучше бы вам обратить его правоохранительным органам. Но, как я не раз говорил, я готов к сотрудничеству со следствием — я уже несколько раз отвечал на все вопросы, в том числе и в региональном УВД, рассказав все, что знаю по интересующему вас вопросу. Конечно я, как и все, надеюсь на успешное расследование всех обстоятельств, а виновники этого исчезновения, если такие найдутся, должны понести ответственность по всей строгости закона.

— Благодарю, Семен Николаевич, — кивнуладевушка, быстро набирая сообщение в айфоне. Глава повернулся к остальным журналистам.

— Еще вопросы?

«Не плачь мой палач, лишь меня позови; бей меня бей, если хочешь любви…» Песня «Агаты Кристи» начала разрывать айфон журналистки, едва она вышла из районной администрации. Не торопясь, девушка перешла главную площадь, найдя укромное место возле одной из высаженных здесь елей. Достав из сумочки пачку сигарет, она щелкнула зажигалкой и лишь после нескольких затяжек соизволила ответить.

— Да, Степан Романович?

— Ленка, ну ты даешь стране угля! — голос Степана Коваленко, главного редактора «Алой зари», ворвался в ее ухо взволнованным воплем, — Мне уже дважды из администрации звонили, жаловались на тебя! Ты коза безбашенная, совсем не соображаешь, кого и о чем спрашиваешь?!

— А что такого? — невинным тоном спросила Лена, — Кто-то же должен был такой вопрос задать? А мы, вроде как, оппозиция.

— Вроде как! — передразнил ее Коваленко. — Ты меньше умничай, тем более, когда ума нет. Лягвин — бандит, каких мало, а ты его спрашиваешь про такие вещи!

— Да хватит вам панику наводить, Степан Романович, — поморщилась девушка, — сейчас не девяностые, чтобы за каждый вопрос журналистов убивали.

— Ты что, еще от города не отвыкла? — язвительно спросил редактор, — давай уже, возвращайся в родную гавань. Тут девяностые никуда и не уходили. Убивать нас он может и не будет, но сделать так, чтобы газету прикрыли, ему как два пальца. И куда прикажешь старику податься? Ты молодая, красивая, себя найдешь еще, а я…

— Ну не ставьте тогда, раз такое дело, — сказала Лена, — вычеркните из материала.

— Поздно, — усмехнулся Роман Степанович, — на сайте уже висит твой вопрос и его ответ. Все равно уже его слышали, все кому можно и нельзя, не пропадать же добру.

— Спасибо, Роман Степанович, — произнесла повеселевшая девушка, — не бойтесь, все будет нормально. Можно я домой пойду? Рабочий день через полчаса закончится.

— Иди, — хмыкнул редактор, — смотри только пятницу не сильно отмечай.

— Хорошо, — ответила Лена, но, убирая в сумку айфон, не смогла удержаться от гримасы — кто бы говорил.

Небось, сам уже с ответсеком и бухгалтером поляну в редакции накрывает. Собственно, к настоящему времени вся оппозиционность Коваленко сводилась как раз к пьяным воспоминаниям чуть ли не перестроечных времен, когда он начинал в этой же газете молодым энергичным журналистом. И если раньше Коваленко был столь отчаянным диссидентом, как уверял на редакционных застольях, сейчас в нем скандальный журналист боролся с трусоватым завхозом. С одной стороны Роман Коваленко не хотел неприятностей, с другой, чтобы держать газету на плаву, нужно было оправдывать ее оппозиционное амплуа, привлекающее всякого рода обиженных властью, готовых платить за то, чтобы их обиды были со всей красочностью расписаны на газетных полосах.

Впрочем, сейчас Лене не хотелось думать о работе. Идти домой — тоже, хотя иных вариантов как-то не просматривалось. Лена неторопливо шла по главной улице города — здесь, возле площади, районный центр выглядел вполне цивильно, сияя огнями баров, двух ночных клубов и одного супермаркета. Девушка миновала стайку оживленно галдящей молодежи, — несколько парней отпустили в ее сторону пару восхищенно-нахальных реплик, проигнорированных журналисткой, прошла мимо мигающей вывески шумного ресторана и свернула на свою улицу, выходя меж рядов частных домов. Она уже подходила к своему жилищу, когда пиликнул айфон. Лена открыла окошко Ватсапа и насмешливо хмыкнула, набирая сообщение.

«Думала, ты уже сегодня не напишешь»

«Только что закончилась эта канитель. Приедешь сегодня?».

«Конечно. Как обычно?».

«Да, у меня».

«Хорошо. Зайду к себе, возьму все что надо. Ты тоже готовься».

«Всегда готов».

Лена открыла калитку и зашла в уютный дворик, выложенный потрескавшейся плиткой. В трех шагах от нее высился небольшой дом, окруженный садом с черешнями, сливой и большим ореховым деревом, раскинувшим свои ветви прямо над домом. Сейчас деревья стояли голые, с только начавшими набухать почками. Елена распахнула дверь и бодро вбежала внутрь, на ходу скинула ботинки и стала рыться на полках.

Примерно через час распахнулись уже ворота. Она вышла — теперь в мотошлеме, черной куртке и мотоботах почти до колена. Через плечо свисала большая сумка. За собой Лена вела небольшой мотоцикл. Закрыв ворота, она оседлала стального коня и, взревев мотором, устремилась вниз по улице, направляясь к федеральной трассе.

Дом Антона Ящичко — даже не дом, а роскошный особняк с тремя этажами, двадцатью комнатами, обширным земельным участком и большим прудом для летней рыбалки, раскинулся на окраине одного из хуторов, в трех километрах от районного центра. Сейчас чиновник принимал гостью — Елена, блаженно жмурясь от света горевших рядом свечей, простерлась в мягком кресле, потягивая из бокала красное вино. Она снова сменила наряд — верхнюю часть тела прикрывал черный корсет-бюстгальтер со стальными кольцами на боковых швах. Стягивавшие корсет кожаные ремешки были расстегнуты, открывая округлые груди и рельефный пресс, отработанный до совершенства годами тренировок. Ниже пояса начинались обтягивающие штаны из черной кожи, с молнией на промежности. Черные босоножки на высоком каблуке давали возможность полюбоваться черным лаком на ровных маленьких пальцах ног, тогда как руки украшал маникюр, чередующий красный и черный лак. В схожих тонах был выдержан и броский макияж, придававший девушке одновременно угрюмый и сексуальный вид. Завершала этот образ черная фуражка, украшенная бутафорским, но эффектным крестом, наподобие Железного.

С легким презрением девушка рассматривала стоявшего на четвереньках мужчину. Обнаженным Антон Ящичко выглядел лучше: было видно, что он немало времени проводит в спортзале, упругие мышцы подчеркивали черные ремни, туго стягивавшие его тело. Лицо прикрывала кожаная маска, оставлявшая открытыми рот и нос.

Некоторое время они просто стояли молча — мужчина, опустив голову, не смея пошевелиться, а Госпожа Елена — смакуя вино. Затем, отставив недопитый бокал, она сладко потянулась, давая сабу как следует рассмотреть все ее прелести, и поднесла точеную ножку к губам вице-губернатора.

— Целуй, — повелительно сказала она и Ящичко послушно чмокнул кончики ее пальцев.

— Еще! Лучше целуй! Нежнее!

Корчащийся в ее ногах мужчина всячески изощрялся, слюнявя едва выглядывавшие из босоножек пальцы. Лена меж тем, командовала:

— Целуй вторую! Хорошо! А теперь снимай обувь и продолжай!

Дрожащими от возбуждения пальцами, мужчина возился с застежками босоножек. Наконец ему удалось расстегнуть их и в следующий миг он припал к ногам девушки, самозабвенно обсасывая ее пальчики. Лена зажмурилась от удовольствия — хорошо выученный саб знал, как делать ей хорошо. Он проводил языком между пальцев, обсасывал их, потом спустился ниже, вылизывая ступни.

— Дааааа, — Лена простонала, изогнувшись всем телом и согнув ноги в коленях, она с силой водила подошвами вверх-вниз, разминая и вытирая обслюнявленные ноги об услужливо подставленное лицо.

— Лицо первого лица, — рассмеялась она, убирая ноги, — выражает то лицо… что?

Ящичко позволил себе короткий смешок.