— Привет! Ты ведь новенькая?

Усевшаяся напротив Лены сероглазая девушка, с рыжевато-каштановыми волосами и задорными веснушками на хорошеньком личике, заговорщицки улыбнулась. Обе находились в большой трапезной, где у длинных столов, на столь же длинных скамьях, рассаживались послушницы. Каждая держала в руках поднос с нехитрым завтраком: деревянная миска с кашей, напоминающей пшенную, в которой лежал кусок рыбы, облитый сладковатой подливой. Кроме этого к завтраку прилагался кусок черного хлеба и кружка с теплым молоком.

Все девушки торопились проглотить свою порцию перед началом второй службы, — на первую их разбудили еще перед рассветом, — находя при этом время, чтобы переговариваться друг с другом. Здесь были и смуглые уроженки Деваманда, могущественной империи к востоку от Некрарии, и еще более смуглые девушки с резкими «орлиными» чертами — дочери Амдуата, таинственной страны за Зеленым морем на юге. Немало послушниц прибыло из Тевманской Империи — от светловолосых и голубоглазых валькирий до темноволосых смуглянок с карими глазами. Но больше всего, конечно, было уроженок Некрарии — черноволосых, с бледной кожей и темно-синими глазами. Все послушницы поступили раньше Лены, давно перезнакомились и уже разбились по стайкам, сейчас шушукающихся между собой. Лену они игнорировали, уроженок Росковии, за которую продолжали выдавать девушку, здесь не имелось, что, в принципе, было отлично — ей бы не хотелось нарваться на «землячку». Однако, чувствовать себя изгоем ей тоже не нравилось, поэтому Лена, несмотря на все предупреждения Амолы, искренне улыбнулась подсевшей к ней девушке.

— Меня Мартильдой зовут, — говорила та, с аппетитом уминая завтрак, — Мартильда Гленненштайн, можно просто Марти.

— Олена, — представилась Лена, — из Залесья.

— Это где? — Мартильда с искренним удивлением посмотрела на девушку.

— На северо-востоке Росковии, — бодро ответила Лена.

Мысленно она похвалила предусмотрительность Кайры — назваться уроженкой княжества, которое даже в самой Росковии считалось натуральным «медвежьим углом».

— Правда из Росковии? — глаза Марти округлились. — Вот это да! Никогда не видела кого-то оттуда!

— Ну, теперь видишь, — усмехнулась Лена.

— Здорово! А я из Тюргонии — это герцогство такое, в Империи. Слышала, может?

Лена помотала головой — настолько глубоко в политическую географию Империи Кайра ее не посвящала. Впрочем, для уроженки таежной глухомани подобное невежество было более чем объяснимо.

— Я тоже здесь недавно, — продолжала Марти, — где-то с месяц. Тут все такие задаваки, словом перекинуться не с кем. Ты, я смотрю, тоже ни с кем еще не подружилась?

— Нет, — Лена покачала головой, — откуда, я всего три дня здесь.

— Ну, я так и подумала, — кивнула Марти, — может, подружимся? Есть еще одна девушка, только со мной и дружит. Она из Деваманда, но что-то у нее не сложилось со своими. Может, замутим втроем? Одной здесь непросто.

— Я не против! — Лена кивнула и тут проревел рог, сзывающий на службу. Марти быстро подтерла хлебом остатки подливы и, закинув его в рот, встала из-за стола.

— Увидимся! — крикнула она и Лена, кивнув, вместе со всеми выбежала из трапезной.

Вскоре она уже стояла перед серебряной статуей Скилакагеты в одной из ее форм — обнаженная женщина, со змеями, обвивающими вскинутые руки. Изящные плечи венчало сразу три головы — женская, лошадиная и собачья. Всюду горели черные свечи и бронзовые курильницы, покрытые непонятными письменами. Морщась от едкого запаха благовоний, Лена старательно пела гимн:

O, тройная форма тьмы! O, мрачное великолепие!

О кровавогрудая, предельно жестокая и предельно заботливая!

O прославленный Страх на земле, и Страх в Лимбе, и чёрный Страх в небесах!

О темная, опоясанная змеей, пьющая кровь и пожирающая трупы!

О, ужас внушающая! О Богиня!

Между послушницами, внимательно вслушиваясь, ходила жрица по имени Лактения — стройная женщина лет тридцати на вид. Светло-каштановые волосы украшала серебряная диадема в виде кусающей себя за хвост змеи. Она носила черное одеяние с красной окантовкой и серебристым трикселем на груди. В ее руке вился змеиный кнут, и как только кто-то из девушек сбивался с ритма или начинал фальшивить, острые зубы безжалостно впивались в девичью плоть.

— Кровь и плоть ваша принадлежит Триморфе, — размеренно говорила жрица, — змеиные зубы ранят ваше тело, но возвышают душу, наполняя ее подлинным почтением к богине. Только тот, кто не боится пролить свою кровь во имя Скилакегеты, достоин чести лить и пролить на алтаре чужую.

Встав рядом со статуей, она поманила одну из послушниц — черноволосую красавицу с ослепительно белой кожей и изящным аристократическим профилем. Лена уже знала ее — Икария, дочь одного из самых знатных родов Некрарии, считалась лучшей из лучших. Тут же раздался жалобный скулеж — слуга внес в комнату вырывающегося щенка желтой масти. Отчаянно скулящего песика положили на черный алтарь перед богиней и Лактения передала Икарии длинный нож с золотыми письменами на черной рукояти. Блеснуло лезвие, щенячий скулеж перешел в натужный хрип и несчастное животное распласталось на алтаре с угасающими глазами. Икария коротко поклонилась и шагнула обратно к послушницам. Лена, с трудом удержавшаяся от гримасы отвращения, заметила на лицах соседок явное сожаление — не о смерти несчастного животного, но о том, что кроме Икарии жертвоприношения никому из них не доверяет.

— Жертва принята, — произнесла жрица, — а теперь за работу!

На что не могли пожаловаться здешние послушницы, так это на недостаток занятий. Благо территории, требовавшей пригляда и ухода здесь хватало: если сам Монастырь мог поспорить размером с городом, то помещение, где обитали послушницы, имело площадь в несколько кварталов. При этом девушкам приходилось постоянно перемещаться по узким лестницам не только внутри, но и снаружи, выполняя множество заданий, из которых состоял обычный день будущих жриц. Только до обеда Лена вместе с остальными девушками подмела несколько дворов, выдававшихся из монастырских стен, словно огромные балконы; перебрала пару мешков со змеиными выползками; почистила три совиные клетки, удерживая на расстоянии, с помощью веника, недовольно щелкающую клювом птицу. Перед обедом ее еще успели спровадить на псарню, покормить черных псов увесистыми кусками мяса, которые в мире Лены стали бы украшением на полках любого супермаркета.

За обедом, состоящим из похлебки с какими-то овощами и мелко порубленного мяса, к Лене вновь подсела Марти, а с ней — высокая пышная смуглянка, с кудрявыми черными волосами и крупным носом.

— Вот, познакомься, — сказала девушка из Империи, — о ней я тебе рассказывала.

— Фарсина, — кивнула смуглянка, по-мужски протягивая руку.

Лена пожала ее, вопросительно глядя на новую подругу.

— Марти говорила, что ты тут скучаешь, — сказала Фарсина, — можно мы сегодня придем к тебе в келью? Познакомимся, поговорим о всяком разном.

Лена помялась, снова вспомнив предупреждение Амолы, но, не найдя повода отказать, согласно кивнула. В конце концов, черная амазонка советовала ей не бояться заводить подруг? О врагах подумаем позже.

— Вот и отлично! — воскликнула Марти и, похоже, хотела добавить что-то еще, когда взревел рог, вновь созывая девушек на учебу.

Остаток дня они посвятили изучению некрийского языка, напоминавшего, насколько Лена могла понять, греческий. Сами жрицы одинаково хорошо владели тевманским и девамандским, что и неудивительно, учитывая, что сама Некрария находилась на большом острове в проливе, разделявшем две великие державы. Однако, чтобы продвинуться по местной иерархии, послушницам следовало овладеть наречием, на котором произносились самые важные молитвы, гимны и почти все заклинания. Урок вела маленькая хрупкая жрица по имени Феамийя. Она же, по окончанию занятий, вывела девушек на широкий двор-балкон, где послушницы старательно выводили слова гимна, провожая заходящее Черное Солнце и встречая Луну.