— Если Страж не тронул это создание в собственных владениях, — сказал Эдельберт, — значит, не счел ее врагом или чужаком. А раз он доверился ей — значит, можем и мы.

На этом и порешили — и Кэт, считавшаяся доселе пленницей Герхарта, стала кем-то вроде почетной гостьи. Ей нашли женскую одежку — блузку с корсажем и широкую юбку, чуть выше колен, после чего усадили за стол вместе с остальными. Кэт быстро стала душой компании, подхватывая пьяные здравицы, травя байки и кокетничая с молодыми воинами. Те были уже достаточно пьяны, чтобы не замечать кошачьи уши и глаза Кэт, относясь к ней, как и к любой девушке, попавшей на гулянку вояк.

— Выпей, моя киска, — верзила с рыжими усами и красной от выпитого рожей, поставил перед ней полную кружку, — настоящее вабарское пиво, лучшее в Империи.

Кэт пригубила — «вабарское пиво», сваренное на меду и каких-то травах, и впрямь оказалось отменным. Она улыбнулась воину, а тот, воодушевившись этим знаком внимания, положил руку на колено девушки. Кэт улыбнулась снова — самой милой своей улыбкой, — и черты ее лица вдруг смазались, оно покрылось черной шерсткой, растопорщились тонкие вибриссы. Кошачья морда неторопливо зевнула, обнажая острые клыки. Незадачливый ухажер испуганно шарахнулся, вскочив из-за стола.

— Ты куда, Орто? — потянул его за рукав собутыльник.

— Да так, — мигом протрезвевший Орто ошеломленно уставился на мило улыбавшуюся ему девушку, — мерещится всякое. Пойду, облегчусь.

Ошалело оглядываясь он, спотыкаясь, выскочил из трапезной. Кэт, рассмеявшись про себя, налегла на пиво, закусывая всем, что попадалось под руку. Благо выбор оказался велик: прямо перед ней стояло блюдо с огромными, красными как кровь, вареными раками. Имелась тут и разная рыба, — вяленая и жареная, — и гусиные яйца, фаршированные щучьей икрой, и запеченная свиная рулька и белые колбаски с горчицей и тушенной капустой и дикая утка фаршированная грушами и яблочный пирог политый чем-то вроде заварного крема с ягодами. Все это запивалось «настоящим вабарским пивом» и каким-то крепким напитком, пахнущим грушей. Кэт не преминула отведать от каждого блюда, воровато оглядываясь — не заметил ли кто ее «шалости»? Но тут встал жрец с очередным тостом и про «неловкость» между Кэт и Орто сразу забыли.

За одним исключением.

Не первый раз Кэт ловила на себе внимательный взгляд одного из воинов, сидевшего напротив. На первый взгляд ничего примечательного — обычный парень, с взлохмаченными рыжевато-каштановыми волосами и серыми глазами, одетый также как и остальные воины. Как и они, он налегал на еду и выпивку, вместе со всеми орал пьяные здравицы и воинственные песни. И все же, что-то неуловимое в его внешности показывало, что он не так прост, как его соратники. В его взглядах, брошенных на Кэт, читался не просто мужской интерес, подогретый выпивкой, но что-то иное… оценивающее или изучающее. После того, как Кэт показала злосчастному Орто свой кошачий лик, что-то дернуло ее оглянуться — и тут же она наткнулась на пристальный взгляд. Встретившись глазами с кошкодевкой, наблюдатель ничуть не смутился, но заговорщицки приложил палец к губам и кивнул на жреца. Кэт нарочито небрежно пожала плечами и перевела взглядна Одельберта.

— Иные могут сказать, — говорил жрец, — стоит ли одержанная победа сегодняшнего празднества? На нас напали, ограбили и убили купцов, находившихся под нашим покровительством, разграбили несколько деревень, сожгли баржи с зерном, убили крестьян на нашем берегу — а мы лишь отогнали прихвостней Кресцента с его рогатым отродьем. Так что мы празднуем, воины Вабарии?

Он сделал многозначительную паузу, обводя торжествующим взглядом недоумевающие лица, потом перевел взгляд на Герхарта. Тот усмехнулся и поднял кубок.

— Праздновать есть что, — ответил наследник барона, — Гарон Роуле, старший сын Кресцента, нашел свою смерть у священной ивы. Его тело не попадет в усыпальницы Роуле, а дух не окажется в Лимбе — вместо этого он будет вечно служить Стражу Мерты, первопредку досточтимого Одельберта. Такая кара ждет тех, кто осмелится поднять руку на наши святыни и так укрепляется сила и слава Вабарии!

Конеч его речи заглушил одобрительный гул, кто-то в восторге застучал по столу, поднимая кубки за сказанное. Кэт охотно присоеденилась к славословиям — она уже поняла, что речь идет о том грубияне, что велел спалить ее вместе с деревом

— Немногие из живущих, — вновь наполнил кубок жрец, — удостаивались чести участвовать в Речной Пляске. Даже просто увидеть ее и пережить эту ночь удавалось не всем.

Подождав пока стихнет одобрительный гул, Одельберт повернулся к гостье.

— Чужой в наших краях, наверное, непонятно о чем я. Во времена, когда на месте Вабарии шумели бескрайние ласа, а по берегам Мерты ютились лишь разрозненные общины охотников и рыболовов, архонт Агарес отметил эту землю. В обличье крокодила он сошелся с речной девой и от этой связи родился тот, кого назовут Флёсбистом — основателем моего рода. Тогда же Агарес отправился вглубь лесов и там, в обличье ястреба, овладел одной из Белых Женщин, духов леса — и отпрыск от этой связи стал первым бароном Вабарии. От других его любовниц повели род прочие знатные семьи. Что же до моего предка — то Флёсбист, прожив втрое дольше, чем любой из людей, умирая, завещал похоронить себя на одном из речных островов, посадив иву на его могиле. Это стало обычаем у знати Вабарии — ты же видела ивы и болотные дубы возле храма? Под каждым деревом похоронен кто-то из моих предков. А дерево, что ты видела на острове — могила первопредка, ставшего Стражем Мерты.

Он поднял кубок.

— И по сей день речные девы выходят из реки, услаждая взор Флёсбиста своим танцем. Никогда я не думал, что буду сидеть за столом с одной из участниц Речной Пляски — но Страж Мерты отметил вас и этот кубок — ваш по праву. Не часто наши края посещают посланницы Храма, но Вабария всегда рада гостям из Некрарии.

Все взгляды устремились на Кэт, явно ожидая от нее ответной любезности. Кошкодевка, почувствовав вдруг несвойственную ей неловкость, сдержанно улыбнулась жрецу и, ухватив кубок, встала из-за стола.

— Я, вообще-то даже не жрица, — начала она, — но сюда мы пришли вместе с жрицей, это правда (про себя Кэт решила, что здешним не нужно знать о всех нюансах посвящения Лены). И вот ее эти уроды рогатые и забрали — а с ней и Вулреха, барона этого, как его…Ловенвальда! Мою подругу они хотели взять живой — тот, сынок баронский, как говорил, что меня им брать живой не велели — значит Ленку…то есть жрицу Олену, как раз велели. Наверное, она еще жива.

— Если и так, то ненадолго, — пожал плечами Герхарт, — у Кресцента молодые и красивые, — а твоя спутница именно такая, как рассказали уцелевшие гребцы с купеческих барж, — в общем, такие у барона долго не живут. А уж если вспомнить, какая ночь на подходе.

— Что за ночь?

— Ночь Рогатой Луны, — пояснил жрец, — священный праздник Эгипана, от которого ведут род Роуле. Такая ночь бывает раз в поколение — и барон уж точно не упустит случай почтить архонта достойной жертвой.

Кэт посмотрела в окно, где над рекой вставал круглый желтый диск.

— Не вижу рогов, — с вызовом сказала она.

— Эта ночь наступит через два дня, — сказал жрец.

— Тогда мы можем успеть! — воскликнула Кэт, — отбить ее и Вулреха у этих подонков!

— Вы многого хотите, — расположение к гостье у Герхарта сменилось раздражением, — одно дело бодаться друг с другом на реке и совсем другое — идти в самое логово Кресцента, по лесам кишащим сатирами, минотаврами и Эгипан ведает кем. Мы никогда так не делали — как и Кресцент не повел бы свое войско к замку моего отца.

— Вы же старые враги, как я слышала…

— Сейчас не старые времена, — покачал головой Одельберт, — и в Брокгарте и в Немиолане не обрадуются, если мы развяжем полноценную войну с Туролом…

— Я думала, что вы поможете…

— С какой это стати? — пожал плечами Одельеберт — я не отказываюсь от своих слов, но, вы, похоже решили, что мы вам чем-то обязаны. Но это мой первопредок, как я понял, спас вас — так что если кто кому и обязан так точно не мы.