Взяв их с собой, Эллин думала, что сможет как-то разгадать тайну, секрет владыки. Но теперь вдруг поняла, что нет. Не хочет. Она слишком устала, и, откровенно говоря, боялась. Хотя сама толком и не знала, чего. Ее вдруг посетила простая идея. Она раскрыла мешочек и вытащила предметы.

Печать. Статуэтка. Зеркальце.

«Я уничтожу их, — подумала Эллин, — уничтожу и дело с концом. И гори оно все огнем».

Да, уничтожит, а потом ступит на эту дорогу и уйдет в город. Навсегда.

Она занесла предметы над мерцающим огнем и на миг застыла, засомневавшись. Может, все же попытаться узнать? В голове проносились воспоминания последних лет. Отец, таверны, похищение, ласковая улыбка Ардела… И зал непокорных.

Эллин резко вскинула голову. Нет! Она не хочет раскрывать тайны владыки и этих предметов, она ничего не хочет знать! Лишь свободы, свободы и забвения она желает.

Девушка подняла руку и швырнула предметы в огонь. Пламя затрещало, синий цвет огня сменился на красный. Стало жарко. Но предметы не горели. Вдруг раздался женский смех. Он доносился отовсюду. Эллин испуганно огляделась. Никого поблизости не было.

— Ты думала, что это будет так легко? — раздался властный женский голос сверху, тот самый, из снов, — если желаешь освободиться, то пройди мое испытание до конца, жрица. И верни свои воспоминания.

Перед Эллин возникла стеклянная дверь. На ней мерцали символы — такие же, что были некогда вытатуированы на ее лодыжке.

Эллин почувствовала, что так и должно быть. Она должна была появиться здесь и войти в эту дверь. Если хочет стать по-настоящему свободной. Девушка посмотрела по сторонам, глубоко вздохнула и решительно открыла дверь. Она сама не заметила, как предметы, брошенные в огонь, снова оказались в мешке в ее руках.

Вокруг стояла кромешная и вязкая тьма. Вспыхнула искорка света и погасла. Раздался женский голос:

— Возьми ключи, — властно потребовал он, — я посылала тебе знаки в сновидениях не для того, чтобы ты их так бездарно сожгла. Возьми и посмотри. Они — вся суть. Ответы в них. Узри же, жрица. Зри!

Рядом с Эллин появились три свечи, они почти не отбрасывали свет, но их свечения хватало, чтобы разглядеть в темноте очертания мешка.

Дрожащими от волнения руками Эллин распахнула мешок и вывалила предметы на пол. Печать. Статуэтка. Зеркальце. Они связаны с проклятием. Владыка проклят. За что? Что стало причиной? И кто это сделал?

— Взгляни, — ласково сказал голос, — на первый ключ.

Эллин коснулась печати и провела по ней пальцем. Крохотные символы и письмена вспыхнули синим огнем.

— Эту печать я нашла в плачущем дереве, — тихо сказала Эллин, — это были его слезы, его боль и скорбь. Кто-то запечатал эти эмоции в дереве?

— Да…

Эллин глубоко вздохнула.

— Но кто? Неужели он сам?

Не успела она произнести это, как печать вспыхнула ярким светом. Да, поняла девушка, владыка сам запечатал и боль, и скорбь глубоко в коре древа, чтобы забыть. Чтобы не чувствовать. Но почему? Отчего он скорбел? Ведь он предатель, лжец! Он может только предаваться разврату, диким, извращенным играм, не чувствовать, не скорбеть!

И все же, в глубине души у нее сидела мысль, что может. Мог. Владыка был полубогом. Но только наполовину. А на вторую половину — человеком. Человеком, который чувствует и живет.

Эллин коснулось неясная, смутная догадка, которая тут же улетучилась. Девушка взяла второй ключ — статуэтку в виде женщины. Она вызывала у нее легкое чувство отвращения, и ей стоило больших трудов, чтобы не швырнуть и не разбить ее наземь.

— Вот причина, — прошептала Эллин, разглядывая статуэтку, — причина проклятия. Женщина. Она стала тому виной.

— Да…

Эллин охватила тревога, такая сильная, что она не могла усидеть на месте и принялась нарезать круги. Девушка чувствовала — она в шаге от разгадки, в шаге от истины, и она страшила ее. Пугала, била в солнечное сплетение.

— Продолжай, — приказал женский голос.

Эллин, сжимая статуэтку, села на пол.

— Но прокляла его не она, — пробормотала она, глядя на каменную женщину, — но кто же? Кто?

— Возьми же третий ключ и зри, — прошелестел голос у самого уха.

Эллин вздрогнула и нехотя достала зеркало. Покрутила в руках, погладила темную оправу и медленно, через силу, взглянула на отражение. И понимание, острое и ясное, коснулось ее.

— Это я, — сказала Эллин, глядя на свое меняющееся отражение, — это я его прокляла.

Раздался очаровательный, довольный смех, и повсюду вспыхнули яркие огни.

— Да, именно так! А теперь вспоминай, вспоминай, Эллин!

Девушка огляделась. Она была в зеркальной галерее. В бесконечном пространстве на нее отовсюду смотрели ее отражения. Эллин стояла уже несколько минут, не решаясь сделать первый шаг. Куда идти? Что делать?

В одном из зеркал вдруг что-то мелькнуло. Эллин подбежала к нему и вгляделась в мутную поверхность. Поначалу ничего не происходило, из зеркала на нее смотрело собственное отражение: растерянное и напряженное. Через миг в зрачках вспыхнули искры, и зеркало покрылось рябью. Эллин протянула руку и коснулась зеркальной поверхности. Вспыхнул яркий свет, и девушку затянуло в другое место.

Она стала прозрачной и невесомой как призрак. Зеркальная галерея исчезла, теперь повсюду были сады, колонны и дома. Эллин оказалась в городе, в котором никогда не была, но который хорошо знала.

Теперь она, против воли, начала вспоминать…

Это был город жриц богини Азуйры — богини женской мудрости и силы. Именно жрицы были главными в этом городе, они им управляли, и управляли весьма умело. Горожане ни в чем не нуждались и были довольны своей жизнью.

Там, в этом городе, при храме, жила когда-то и она. Тогда она носила имя Авилина и была одной из самых сильных и влиятельных жриц Азуйры. Люди со всего мира приходили к ней на поклон и приносили дары. Она выбирала себе самых лучших, самых сильных мужчин и некоторых даже одаривала своей силой. Так было заведено испокон веков — жрицы Азуйры подчинялись лишь своей богине и ее законам. Они не могли иметь мужа, семью, детей, но имели право брать в свою постель любого мужчину. Жрицы верили, что без наслаждения невозможно познать всю мудрость и силу.

Эллин в виде призрака смотрела по сторонам и с грустью узнавала места. Вон по этой дороге она ходила к целительному водопаду. А в этих садах росли целительные травы и ядовитый плющ. А по той дороге приехал он…

Раздался оглушающий звон. Вспыхнул яркий свет, и Эллин снова очутилась в галерее. Зеркала, напротив которого она стояла, теперь не было. На полу лежали мелкие осколки.

— Одно воспоминание ты вернула, — раздался тот же голос сверху, — но помнишь ли ты, что было дальше?

Эллин посмотрела наверх и нахмурила лоб. Она вспомнила свое прошлое имя, свою любовь к богине, свою гордость и силу, но и все. Сколько она ни силилась, больше вспомнить не могла. Да и не хотела. Интуиция говорила, что воспоминания принесут лишь горечь и боль.

— Нет, — хрипло ответила Эллин, — я не помню и не хочу вспоминать. Я просто хочу уйти!

Раздался тихий смех.

— Верни свои воспоминания, — вкрадчиво произнес голос, — и может быть, я позволю тебе уйти.

Девушка огляделась. Зеркала, зеркала, повсюду!

К какому идти? А что, если нужно подойти к каждому зеркалу, чтобы вернуть воспоминания? Эллин застонала. Это невозможно — их здесь не счесть. На это уйдет вечность.

Вместо того, чтобы побежать к другому зеркалу, Эллин села на пол и опустила голову. В руке по-прежнему была скрипка, девушка машинально поглаживала гладкий корпус.

Теперь она не сомневалась, что все, что сейчас происходит, связано с Таэрлином. И эти ощущения дежа вю, ощущения, что она знает его, не случайны. Знала, когда была жрицей. Очень хорошо знала. От одной только мысли об этом стало мучительно больно. И все же пора освободиться.

— Я хочу вспомнить о нем, — твердо сказала Эллин и встала. — Хочу вспомнить Таэрлина, владыку.