Раньше Эллин пела, особо не задумываясь над словами. Это была просто песенка из ее детства. Но сейчас, закрыв глаза, она вдруг прочувствовала каждое слово, и всю печаль девы. Когда она закончила петь, из-под закрытых век текли слезы.

Эллин нехотя распахнула глаза. Изора и Рэмин не мигая смотрели на нее. Оба выглядели потрясенными. Несколько секунд стояла звенящая тишина.

— А этот охотник оказался прав, — хриплым голосом произнесла Изора, — как всегда. Настоящий соловей.

В ее голосе чувствовалась неприкрытая неприязнь, и Эллин стало интересно, чем же Рикар не угодил ей. Хотя она и сама не питала к нему ничего, кроме ненависти.

— Недурно, — вымолвил, наконец, Рэмин, — самобытно. Любопытный выбор песни. Надеюсь, твоя игра не хуже. Сыграй нам. Только никаких простонародных мотивов. Удиви нас!

«Самодовольный павлин», — подумала Эллин, глядя на музыканта. Он вальяжно развалился на кресле, потирая рукой острый подбородок. Он нравился ей все меньше и меньше. В нем было немало спеси и высокомерия. И она даже не знала, кто из них: наставница или музыкант высокомернее и заносчивее.

Она взяла скрипку, которую принесли служанки, и начала играть. Этот спесивец недостоин того, чтобы слушать музыку отца, поэтому Эллин выбрала небольшой этюд, который разучила еще в детстве.

Прослушав, Рэмин поднялся с кресла и кивнул Изоре.

— С завтрашнего дня начнет заниматься вместе с остальными, — с пренебрежением в голосе сказал он, подходя к двери, — играет сносно, но над многим нужно работать.

Он ласково распрощался с Изорой и, не взглянув на Эллин, вышел из комнаты.

— Что ж, — повернувшись к ней, произнесла Изора, — теперь ты соловей.

Эллин стало дурно. Ей показалось, что незримые, но тугие оковы обхватили ее запястья и лодыжки, и тяжелые тучи сомкнулись над головой, чтобы никогда не выпустить наружу. Туда, где льется солнце, и бесконечная дорога ведет вперед, к мечте.

Пожалуй, так оно и было. Замок владыки был полон колдовства — даже когда этого никто не замечал. В этом и была истинная магия.

Следующие три месяца пролетели быстро и мучительно одновременно. Закат сменялся рассветом, а завтрак ужином. Сады постоянно менялись и перестраивались, и казалось порой, что сами деревья наблюдают за ней.

Изора перестала с Эллин заниматься — Рикар привез новых пташек из далеких краев, их кожа была эбонитового цвета, и некоторые шептались, что они станут райскими птицами. Большую часть времени Эллин проводила со своей скрипкой, исступлённо играя по много часов. Это единственное, что не давало ей упасть в пучину отчаяния.

Рэмин занимался с соловьями несколько раз в неделю. Они пели, играли и снова пели, до бесконечности.

Мелиссу Эллин видела всего четыре раза — девушка сама приходила к ней, принося сладости или фруктовый лед в жару. Она рассказывала ей о своей деревне и ободряла добрыми словами.

Чаще Эллин видела Ардела, но разговаривали они редко — девушка теперь почти всегда была в окружении других соловьев. Порой ей было трудно смотреть на садовника — он будто напоминал ей о неудавшемся побеге, дне, когда она наивно верила, что сможет сбежать из этого места.

Мужчина вызывал и теплые чувства — он помог, когда ей была нужна помощь и не выдал ее. И хотя между ними не было произнесено почти ни слова, Эллин с Арделом часто обменивались взглядами. Они вели молчаливые беседы глазами. Он приветственно вскидывал брови — она улыбалась. Пронзительно глядел, спрашивая, как дела у нее сегодня, а она движением губ или глаз отвечала.

День сменялся ночью. Существование протекало в тумане. Ощущение, что тучи над головой становятся тяжелее, а незримые оковы — прочнее, никуда не делось, а лишь усиливалось с каждым днем. Ее угнетало и давило это, пока не превратилось в черную точку, что разрасталась и разрасталась. Эллин жила как во сне — сером и ватном. Не принадлежа ни себе, ни своей жизни. Жила бездумно, механически.

До тех пор, пока не исчезла очередная девушка.

Тот день был похож на десятки предыдущих. Позанимавшись в музыкальном зале для соловьев, Эллин вернулась в комнату. Она сразу поняла, что что-то не так. И хотя с виду все выглядело как обычно, в воздухе витала невысказанная тяжесть. Она была мрачнее и тяжелее той тучи, что висела над головой девушки последние три месяца.

Положив футляр со скрипкой на кровать, Эллин окинула взглядом комнату и устало потерла лоб.

— Что случилось? — тихим голосом спросила она.

Внезапно стало тихо — замолкли разговоры, перелистывания страниц, шорох ткани. Казалось, даже птицы утихли в саду, и застыла в фонтане вода. Несколько секунд стояла тишина, а затем ее прервал тихий плач.

— Айрика исчезла, — заикаясь от слез, произнесла Нэла, рыжая арфистка.

Сердце Эллин с громким гулом ухнуло вниз. Айрике было семнадцать, и она божественно пела.

— Замолчи и прекрати реветь! — дернула другая девушка Нэлу за волосы, — Айрика исчезла, как и ее имя. Нам нечего обсуждать и говорить тоже не о чем.

Ее раздраженный тон подействовал как удар хлыста — все девушки тут же продолжили свои занятия, разговоры, смешки. И вновь зашумела в фонтане вода.

Лишь крохотный миг оплакивали Айрику, с горечью подумала Эллин и подошла к Нэле. Она уже не плакала, но все еще хлюпала носом и потирала глаза. Не говоря ни слова, Эллин взяла Нэлу за руку и вывела в сад. Там ей всегда было чуть спокойнее — казалось, что там безопаснее. В саду у фонтана играли, брызгаясь водой, другие соловьи. Они не обращали на девушек никакого внимания. Эллин увела Нэлу в сторону и усадила на узкую скамеечку, а сама села напротив на корточки.

— Айрика была твоей подругой? — ласково спросила Эллин.

Нэла с угрюмым видом кивнула, и ее глаза наполнились слезами. Эллин огляделась — поблизости никого не было, вряд ли их кто-то подслушивал.

— Здесь никого нет, — шепотом произнесла Эллин, беря Нэлу за руку, — никто не услышит нас. Ты можешь рассказать о ней. И тогда она не исчезнет — она всегда будет жить в твоей и моей памяти.

Нэла расплакалась — беззвучно, со скорбью. Она не вытирала слезы, не шевелилась и просто смотрела Эллин в глаза.

— Мы были подругами, — хриплым от слез голосом произнесла девушка, — всегда, сколько себя помню. Она пела, я играла на арфе. Вместе мы выступали перед важными людьми, нас приглашали в самые лучшие дома, чтобы послушать ее пение. Во всем мире у нас никого не было, кроме друг друга. Нам никто не был нужен…

Голос Нэлы сорвался, и она разразилась новыми рыданиями. Эллин ласково поглаживала его по плечам, понимая, что больше сделать она не в силах — только слушать и утешать.

— А потом… — тихо продолжила Нэла, чуть успокоившись, — потом один человек…Захотел Айрику. Ее многие хотели — ты же помнишь, как она поет…Как пела… Она отказала, как всегда и всем.

Нэла грустно улыбнулась, вытирая кулаком слезы.

— Айрика лишь посмеялась над ним, — продолжила с той же улыбкой на лице, — а он разозлился. И ночью его люди схватили нас и передали охотнику, Рикару. Так мы оказались здесь. Поначалу все было хорошо. Мы по-прежнему были вместе, я играла на арфе, Айрика пела. До тех пор, пока владыка ее не заметил…Он стал брать ее в свою постель. С каждым разом она становилась все бледнее, печальнее. Она отдалялась от меня. Стала молчаливой.

Нэла всхлипнула и на несколько секунд замолчала, вцепившись тонкими пальцами в подол платья.

— Я много раз спрашивала, — безжизненным голосом сказала она, — что он с ней делает. Почему она изменилась. Но Айрика не говорила. Но я видела, что она стала несчастной, бледной. Будто из нее постепенно уходила жизнь. Три ночи назад он снова взял ее. И не вернул…Рэмин вычеркнул ее из списка соловьев. А когда я спросила, где она, он сказал, что ее никогда не было! Что она исчезла, как роса в полдень! От нее не осталось даже носового платка!

Нэла разрыдалась в голос, спрятав лицо в тканях платья. У Эллин все похолодело внутри от слов Нэлы и ее слез. До этого дня разумом она понимала, что это неизбежно. Что в этом месте исчезновение (а точнее, смерть) девушек — обыденное дело, и этому никто не удивлялся.