Еще больший гнев консерватора вызывали выступления за расширение общественных прав белого духовенства, в которых он видел недопустимые проявления «поповского самолюбия». «Надутое понятие о свободе повсюду и во всём, искаженное из духовного в материальное, — писал Победоносцев в 1879 году о газете «Церковно-общественный вестник», особо активно отстаивавшей права духовенства, — раздражение противу всего, что не подходит под это понятие, с самым легкомысленным, чудовищным обобщением выводов из сплетен и скандальных историй»{393}. Конечно, до назначения на пост обер-прокурора и особенно до воцарения Александра III Победоносцев ничего не мог с этим поделать, но после 1 марта 1881 года для всех выступавших в защиту «поповского самолюбия» настали тяжелые времена. «Церковно-общественный вестник», в частности, оказался подчинен духовной цензуре и в 1885 году вынужден был закрыться.
Требования расширения общественных прав духовенства, переустройства внутрицерковных порядков на основе выборных и представительных институтов были неприемлемы для обер-прокурора, даже если исходили от духовно близких ему людей, в частности славянофилов. Все формы общественного устройства, хоть как-то соприкасавшиеся с ненавистной Победоносцеву демократией, обладали, с его точки зрения, столь разрушительным потенциалом, что грозили до неузнаваемости переродить и исказить облик даже самых консервативных социальных институтов, включая духовенство. «Идеалисты наши, — раздраженно писал обер-прокурор в начале 1880-х годов Е. Ф. Тютчевой о славянофилах, — проповедуют… соборное управление Церковью посредством иерархов и священников. Это было бы то же самое, что ныне выборы земские и городские, из коих мечтают составить представительное собрание для России»{394}.
Духовенство с точки зрения возможного участия в общественно-политической деятельности, в выборных институтах представляло собой, по мнению Победоносцева, «почву дряблую, сырую», и вверять таким людям какие-либо серьезные права в рамках системы управления значило бы полностью эту систему разрушить. Соприкосновение с институтами демократии лишь испортит духовных лиц, внесет в их среду разногласия, раздоры. «Какой сон они (славянофилы. — А. П.) видели в глубине веков о соборном самоуправлении! — возмущался обер-прокурор в письме епископу Амвросию. — Попробовали бы они хоть на неделю это самоуправление, коего зерно видят в съездах [епархиального духовенства]! Закаялись бы просить!»{395} Руководствуясь подобными соображениями, Победоносцев на посту главы духовного ведомства не только не расширил корпоративные права белого духовенства, но и заметно их сократил. Упомянутые в письме Амвросию епархиальные съезды — органы самоуправления клира, существовавшие с 1860-х годов, — он предполагал ликвидировать, и, хотя в конце концов решил не прибегать к столь решительной мере, их компетенция всё же была существенно ограничена. Отменялась выборность благочинных — священников, надзиравших за церковными округами в составе епархии. Значительно ограничивалась возможность епархиального духовенства влиять на управление духовно-учебными заведениями.
При этом, конечно, нельзя сказать, что Победоносцев не понимал необходимости повышения роли духовенства в общественной жизни, активизации его социальной деятельности. Те духовные лица, которые, как считал обер-прокурор, достойно действовали на общественном поприще и взгляды которых соответствовали его собственным воззрениям, получали от него адресную поддержку. Однако без мер общего характера, которые обеспечили бы клиру достойный социальный статус, закрепили бы его корпоративные права, активизировать его деятельность, видимо, было невозможно. Духовенство всё чаще жаловалось на свою социальную приниженность, вяло и неохотно подключалось к мероприятиям, инициированным Победоносцевым. Последнему же оставалось лишь сетовать на пассивность священнослужителей, причин которой он, видимо, искренне не понимал. «Много тяжкого, — писал он Рачинскому, — в инерции или даже в глухом противодействии нашей духовной среды — и Боже! Какие крепкие нервы надо иметь и сколько терпения, чтобы в ней вращаться и действовать»{396}.
Если на ограниченность своих общественных прав белое духовенство отвечало пассивным сопротивлением политике обер-прокурора, то материальное положение становилось для него предметом крайнего раздражения, а то и озлобления. Традиционный способ обеспечения клира — плата за требы — в силу ряда причин в пореформенную эпоху уже не срабатывал. Духовные лица, стремившиеся дать детям лучшее образование, повысить собственный культурный уровень, нуждались в дополнительных средствах и всё чаще жаловались на «скупость» прихожан (в основном крестьян). Последним же зачастую был непонятен смысл завышенных, с их точки зрения, запросов духовных лиц. Возможно, сгладить напряженность помогло бы назначение клиру постоянного обеспечения от прихода с введением выборности клириков прихожанами, как предлагали славянофилы. Однако для обер-прокурора этот путь решения проблемы был совершенно неприемлем. По его мнению, как дела управления церковными институтами нельзя было вверять самим духовным лицам, так и в рамках прихода решение важных вопросов невозможно было передать рядовым прихожанам. Соприкосновение с выборными, представительными механизмами немедленно вывело бы на первый план все худшие качества этого социального слоя. Немыслимо, заявлял глава духовного ведомства, допустить принцип выборности «в такую среду, где за ведро водки можно собрать какую угодно заручную, где всем на селе орудует мошенник-писарь, жид-кабатчик или мужик-мироед»{397}.
Проект перевода духовенства на казенное жалованье, особенно популярный среди самого клира, также воспринимался обер-прокурором без энтузиазма. Наличие казенного оклада казалось ему признаком чиновничьего статуса, что противоречило исконной патриархальной простоте и доверительности отношений между клиром и мирянами. Вообще все хлопоты об улучшении быта провинциальных тружеников Церкви воспринимались Победоносцевым как нечто избыточное, излишнее — для него бедность вовсе не была пороком, ведь она гарантировала «чистоту» и «простоту» воззрений, ассоциировалась с такими возвышенными качествами, как идеализм и подвижничество. В письмах Константина Петровича часто мелькали едва ли не идеализация материальной скудости, любование неприхотливостью провинциального быта. «В нищете, в бедности, в лишениях — вот где надо искать их (подлинных подвижников. — А. П.), а не в чиновных рангах!»{398} — восклицал Победоносцев в письме Рачинскому. Дабы уберечь таких провинциальных тружеников от полной материальной деградации, он использовал свой излюбленный прием — стремился отыскать и индивидуально поощрить каждого усердного работника. Прибегать же к мере общего характера обер-прокурор явно считал излишним, поскольку это якобы придаст религиозной деятельности характер «машинного производства».
Однако в рамках функционирования крупных социальных организмов, институтов общегосударственного масштаба, к числу которых, безусловно, относился приходской клир, радикально изменить ситуацию путем точечных действий было невозможно. Неизбежным становилось ее законодательное изменение, и во второй половине 1880-х годов Победоносцев был вынужден заявить о необходимости такого шага — перевода духовенства на казенное жалованье. С 1893 года на эти цели начали перечисляться ассигнования из государственного бюджета, и к 1904-му их сумма была доведена до 11 744 435 рублей. Однако решить материальные проблемы приходского духовенства таким образом было невозможно. К концу обер-прокурорства Победоносцева дотации от казны получали лишь около 60 процентов клириков, причем на причт (священно- и церковнослужителей) каждого храма приходилось в среднем около 430 рублей, что было совершенно недостаточно для сколько-нибудь обеспеченного существования{399}.
