И всё же, как ни парадоксально, обер-прокурор не смог ограничиться отрицательным отношением к писателю и философу. В письмах единомышленникам он постоянно поминал его таланты, как будто надеясь, что они изменят свою позицию и их дарования будут направлены на достижение «правильных» целей. «Жаль человека, — писал Рачинскому о Соловьеве глава духовного ведомства в 1898 году, — что, как не тщеславие пустое, вздорное побуждает его выходить на подмостки и рисоваться перед невежественной толпой… А сколько было у этого человека способности и учености». Весть о смерти философа, по словам Победоносцева, «глубоко опечалила» его: «Так-то смерть уносит у нас людей с духом и силой таланта. В этом человеке была живая душа, и горячая»{362}.
Создается впечатление, что сами по себе попытки Соловьева (а отчасти и Толстого) обратиться к осмыслению религиозных вопросов в некоторых случаях всё же вызывали у Победоносцева положительную реакцию, особенно на фоне широко распространявшихся во второй половине XIX века тенденций неверия и религиозной индифферентности. В 1890-е годы глава духовного ведомства одобрительно или, по крайней мере, без явной враждебности воспринял и некоторые произведения Толстого — к примеру, статью «Религия и нравственность», сочинение «Три притчи»{363}. Но, пожалуй, ярче всего противоречия в позиции Победоносцева выявились в его оценке «Крейцеровой сонаты».
Обер-прокурор, видимо, долгое время не знал, как отнестись к этому сочинению Толстого. Колебания его были не случайны. Мучительный поиск спасительной «простоты» (пусть и понимаемой по-разному) в общественных отношениях и духовной жизни, острая неприязнь к «развращенным» нравам высшего общества служили основой для морализма, явно сближавшего сановника с писателем, хотя во многих других отношениях они были антиподами. «И всё-таки правда, правда в этом негодовании, с которым автор относится к обществу и его быту, узаконяющему разврат в браке, — сообщал обер-прокурор Феоктистову по поводу «Крейцеровой сонаты». — Произведение могучее. И когда я спрашиваю себя, следует ли запретить его во имя нравственности, я не в силах ответить: да»{364}.
По сути, и Победоносцев, и Толстой, каждый по-своему, отразили в своих воззрениях глубокий духовный кризис пореформенной России, выразившийся в охватившем многих образованных людей недоверии к цивилизации и высокой культуре, в восприятии их как чего-то лишнего, «грязного», несущего опасность, в стремлении укрыться от этой опасности в народной «простоте», отыскать в ней подлинные начала нравственной жизни. Проблема заключалась в том, что писатель и обер-прокурор понимали эту «простоту» по-разному. Для Толстого истинные начала народной жизни могли быть открыты миру лишь после того, как с них спадет всё внешнее, наносное, в том числе «суеверия», вера в чудеса, в которых он видел обман и предрассудки. Для Победоносцева же именно вера в сверхъестественное, приверженность «простых людей» исконному благочестию и основам традиционной (самодержавной) государственности и были наилучшими гарантами сохранения «естественного» уклада народной жизни от разрушительного влияния современности. Провозглашая этот уклад основой общественной стабильности, обер-прокурор в то же время не мог не видеть, что в пореформенную эпоху тот подвергается всё более тяжелым испытаниям, что предоставленные самим себе народная «естественность» и «простота» обрекаются на разрушение. Требовалось всячески укрепить спасительные свойства, хранящиеся в недрах духовной жизни народа, в том числе и применением новейших средств идеологической, культурной, просветительной работы. Подобные соображения легли в основу разработанной Победоносцевым программы развития церковных школ для народа, которая стала одним из самых заметных его начинаний на посту главы духовного ведомства.
«Школа, вросшая корнями в народ»
Создание церковных школ для народа (в рамках этого понятия объединялись церковно-приходские школы и более простые по содержанию образования школы грамоты) явилось одним из тех начинаний консервативного сановника, благодаря которым он получил особенно широкую известность. Эти учебные заведения, к началу 1880-х годов пребывавшие в глубоком упадке, в период обер-прокурорства Победоносцева пережили колоссальный рост: в 1881 году их насчитывалось всего 4440 с 106 385 учащимися, а к 1903 году их количество было доведено до 44 421 с 1 909 684 учащимися. Причем численность школ духовного ведомства росла опережающими темпами по сравнению со светскими — прежде всего, земскими школами, создававшимися органами местного самоуправления, а также «образцовыми» школами, учреждавшимися непосредственно Министерством народного просвещения[21]. В 1903 году церковные школы для народа составляли около половины всех начальных учебных заведений России, в них обучалась примерно треть российских детей, получавших начальное образование[22]. Что касается финансовой поддержки церковных школ со стороны государства, то увеличение этого показателя, видимо, вообще не имело аналога ни в российской, ни в мировой истории. Стартовав в 1881 году со скромной суммы 18 290 рублей, этот показатель к 1903 году вырос в 365 раз, достигнув астрономической величины — 10 341 916 рублей{365}.
Создание и развитие церковных школ для народа были для Победоносцева не просто одним, пусть и очень важным, пунктом программы его деятельности на посту руководителя духовного ведомства, но и глубоко личным делом, в которое он вкладывал массу эмоций и душевных сил. «Среди множества государственных дел, — вспоминал об обер-прокуроре один из его подчиненных, — Константин Петрович никогда не мог удержаться, чтобы не делать распоряжения о благоустройстве школ непосредственно от себя, помимо высшей инстанции церковно-школьного управления»{366}. Упоминавшееся выше Санкт-Петербургское братство во имя Пресвятой Богородицы, работавшее под непосредственным руководством обер-прокурора, не только занималось совершенствованием церковного пения, но и ведало созданием и поддержкой церковных школ для народа в столичной епархии.
Важнейшей составляющей церковной системы начального обучения стала Свято-Владимирская женская учительская школа при Воскресенском Новодевичьем монастыре, готовившая учительниц для начальных церковных училищ исключительно из крестьянских девочек, рекомендованных местными священниками. Ее выпускницы, по словам самого обер-прокурора, воспитывались «как миссионерки». Помимо общих знаний, необходимых для учительской профессии, они должны были владеть основами иконописи и церковного пения. С годами Свято-Владимирская школа всё больше становилась для главы духовного ведомства не просто одним из элементов образовательной системы, но и своеобразным убежищем от бурь современности, воспринималась Константином Петровичем как «единственное идиллическое затишье», «из атмосферы нравственной и умственной чистоты» которого ему удавалось выносить «утешительное успокоение духа»{367}.
Несомненно, создание и развитие системы церковных школ для народа рассматривалось Победоносцевым как одно из важнейших дел его жизни, главное наследие, которое он хотел оставить стране. Не случайно он завещал похоронить себя при храме Свято-Владимирской школы. Какой же смысл, какое содержание вкладывал Победоносцев в свою образовательно-воспитательную программу? Почему именно этот компонент играл в его воззрениях столь важную роль?
Значение «школьного» направления деятельности российского консерватора определялось той ролью, которую играл в его построениях «простой народ», а также пониманием, что столь ценимая им «простота», которая в его глазах была главным залогом нравственного здоровья народа, могла не выдержать столкновения с разлагающим влиянием современности. Необратимый характер перемен в традиционном укладе народной жизни, связанный с последствиями Великих реформ 1860-х годов, был для обер-прокурора очевиден. В письмах царю и другим адресатам он писал о «громадности поднявшихся в последнее время духовных и материальных запросов и потребностей», о том, что «народ шевелится повсюду и всюду ищет инстинктивно выхода из своей темноты и из бед своих»{368}. Становилось понятно, что народные массы, разбуженные отменой крепостного права, будут всё более активно выходить на общественно-политическую арену, приобщаться к образованию и культуре, знакомиться с новым для них кругом идей и знаний. По мнению Победоносцева, от того, какие именно идеи и знания войдут в этот круг, во многом зависели и прочность государства, и перспективы развития страны.
