Постоянно тоскуя по Москве, Константин Петрович, естественно, стремился поддерживать контакт с духовно близкими ему жителями Первопрестольной и всеми, с кем его связывали дорогие его сердцу воспоминания о прошлом. Ближайшей доверенной собеседницей Победоносцева стала Анна Федоровна Тютчева, а после того как она вышла замуж за И. С. Аксакова (1866) — ее сестра Екатерина. В круг близких друзей обер-прокурора входил и Сергей Александрович Рачинский (1833–1902), его бывший коллега по Московскому университету. Блестящий профессор-ботаник в 1866 году вышел в отставку и навсегда поселился в своем имении Татево в Смоленской губернии, занявшись обучением крестьянских детей в учрежденных им начальных школах, основанных на религиозных принципах. К татевскому подвижнику был близок по складу личности еще один постоянный корреспондент Победоносцева — Николай Иванович Ильминский (1822–1891), выдающийся ученый-лингвист, ушедший, как и Рачинский, из большой науки в сферу педагогики и работавший на ниве христианского просвещения народов Поволжья. Ильминский и Рачинский были в глазах Константина Петровича воплощением типа подвижника, чрезвычайно нужного пореформенной России: человека высокой и сложной культуры, нашедшего в себе силы отказаться от соблазнов цивилизации, удалиться в естественную, неиспорченную среду простого народа и именно в этой среде развернуть деятельность.
Сам Победоносцев, считавший, что находится в столице на боевом посту и пост этот не может оставить, всё-таки постоянно стремился бежать из города и по мере возможности уезжал подальше от раздражавшей его толпы. Такая возможность выпадала прежде всего во время отпусков, которые он стремился проводить вне крупных городов. «Я смог позабыться и пожить органической жизнью простого человека, отложив в сторону всякие заботы… которые не дают перевесть дух… в кругу так называемой общественной деятельности, — сообщал он Е. Ф. Тютчевой летом 1864 года. — Для того чтобы так пожить и так забыться, лучше нет места, как русский монастырь или русская деревня»{59}. С 1860-х годов излюбленным местом отдыха стала для него сельская местность (часто смоленское имение родственников жены) или дача в Царском Селе. В заграничных вояжах, которые Победоносцев совершал время от времени (особенно во второй половине 1860-х и в 1870-е годы, когда его служебные обязанности еще не были столь всеобъемлющи), он старался выбирать для отдыха относительно удаленные уголки Европы, не пользовавшиеся популярностью у российских туристов: остров Уайт у берегов Англии, австрийский Зальцбург. Созерцание памятников старины, уединение на лоне природы позволяли отвлечься от угнетавшей его действительности. И, разумеется, вовсе не случайно среди убежищ, в которых Победоносцев стремился укрыться от бурь современности, важнейшее место занимали монастыри. В монашеских обителях, с точки зрения Победоносцева, наиболее полно выражался дух Церкви, которая воспринималась им едва ли не как единственный якорь спасения посреди социальных потрясений пореформенной России.
В Церкви сходилось всё то, что было дорого и жизненно важно для российского консерватора. Церковь в его глазах служила воплощением традиции, неизменности, что имело особое значение в обстановке раздражавших его непрерывных общественных перемен второй половины XIX века. Церковь как подлинно народный институт давала будущему обер-прокурору возможность ощутить неразрывную связь с массой простых людей, внушала чувство стабильности, защищенности, единения с теми, кто составлял в России основную часть населения. Не будучи, по его мнению, связанной с общественной и политической злобой дня, Церковь возвышалась над «грязью» и «рынком» современной ему жизни, что делало ее воплощением красоты, возвышенности духовных стремлений. В мире пошлости, писал Победоносцев Е. Ф. Тютчевой, Церковь «стоит еще ковчегом спасения, вдохновения, поэзии»: «Это цветущий оазис посреди здешней пустыни; это — чистый и прохладный приют посреди знойной и пыльной площади и шумного рынка; это песня, уносящая вдаль и вглубь — из быта… подобного быту бурлаков — тянущих вдоль берега свою вечную лямку»{60}.
Такое отношение к Церкви как важнейшему социальному институту опиралось, конечно, и на личный опыт — вынесенное из родительского дома традиционное благочестие. Религиозность была важнейшей частью и воззрений, и повседневного уклада жизни русского консерватора. Частые посещения богослужений, поездки по монастырям с продолжительным пребыванием в них — всё это контрастно выделяло будущего обер-прокурора на фоне большинства высокопоставленных бюрократов второй половины XIX столетия, относившихся к религии равнодушно, а порой даже враждебно. В пику господствовавшим в 1860— 1870-е годы настроениям Победоносцев не стеснялся открыто демонстрировать благочестие. По словам одного из современников, при виде монастыря он демонстративно вставал на колени и едва ли не полз к храму. С посещением храмов у него были связаны самые острые эмоциональные переживания, граничившие с экзальтацией. «У меня и у жены моей любовь к церковному служению доходит до страсти… — сообщал Константин Петрович Е. Ф. Тютчевой в 1878 году. — Мы пьянеем, точно от нового вина»{61}. С 1868 года будущий обер-прокурор с женой ежегодно проводил Страстную неделю в Сергиевой пустыни — известном монастыре под Петербургом. Со временем он выстроил рядом с монастырем дом и стал подолгу жить там с женой и ее родственниками.
Высоко ценя роль Церкви в жизни общества, Константин Петрович в 1860— 1870-е годы тревожился по поводу сохранения ее социального статуса, поскольку правительство в эти годы не уделяло ей особого внимания, а в отдельных случаях даже ограничивало влияние на жизнь страны: была закрыта часть храмов, укрупнялись приходы, сокращалась численность духовенства. Подобная политика вызывала у Победоносцева резкое неприятие, граничившее с ужасом и отчаянием. «Не могу Вам выразить, — писал он Е. Ф. Тютчевой, — как глубоко оскорбляет меня мысль о том, что чиновники-либералы, отделенные непроходимой стеной от народа, усиливаются перестроить для него Церковь… Мы ездим… в свой любимый монастырь, и это лучшие часы наши. Но, возвращаясь оттуда, думаем: долго ли еще продержится эта великая красота, и неужели придется быть свидетелями ее разрушения?»{62} Резко критическое отношение Победоносцева к деятельности реформаторов 1860—1870-х годов было в немалой степени вызвано тем, что их начинания грозили разрушить самое важное для него и в политическом, и в чисто человеческом плане. Впоследствии, после своего назначения в 1880 году на пост обер-прокурора Святейшего синода и особенно после вступления на престол Александра III, Победоносцев немедленно свернет секуляризационные начинания предшествующего периода и начнет осуществление беспрецедентной по масштабам программы поддержки Церкви, ставшей важнейшим направлением его правительственной деятельности.
Многие современники так и остались под обаянием личности обер-прокурора, давая о нем положительный отзыв в воспоминаниях. Другие высоко оценивали его человеческие качества, однако разочаровывались в его государственной политике и не знали, как совместить эти два аспекта. Очевидно, причиной этого двойственного отношения были глубинные противоречия, присущие натуре Победоносцева, проявившиеся со всей остротой как в его политической деятельности, так и в идейно-теоретических воззрениях.
Глава семьи
Стремясь укрыться от бурь современности в кабинете ученого, в храме, в монастыре, бежать от испорченного, по его мнению, общества на лоно природы, Победоносцев особенно ценил человеческие отношения, проникнутые патриархальной теплотой, основанные на родственных связях. Семья играла огромную роль в личной жизни Константина Петровича, рассматривалась им как важнейший элемент общественного порядка и даже (об этом будет сказано ниже) как образец для выстраивания всей системы государственного управления.
