Понятно, что попытки выстроить массовую систему народного образования на подобных началах вызвали у большинства специалистов недоумение и протест, причем эти чувства разделяли не только оппозиционно настроенные деятели либеральной педагогики, но и вполне лояльные чиновники Министерства народного просвещения — последние выступали против проектов Победоносцева не столько по идеологическим, сколько по профессиональным соображениям. Сам же обер-прокурор отметал нарекания на его систему как домыслы оторванных от народа людей, не способных понять истинные потребности народной педагогики. Сознавая, что преодолеть сопротивление министерского чиновничества ему будет крайне трудно, Победоносцев добился в 1884 году принятия Правил о церковно-приходских школах, полностью выводивших эти учебные заведения из ведения Министерства народного просвещения. Подобный оборот дел еще больше озлобил бюрократов, которые начали всеми силами чинить препятствия развитию церковных школ.

Сталкиваясь с сопротивлением чиновничества, обер-прокурор попытался задействовать всё свое административное влияние, которое в начале и середине 1880-х годов достигало значительных размеров, и оказать воздействие на министра народного просвещения И. Д. Делянова, назначенного во многом благодаря усилиям главы духовного ведомства. Однако демарши Победоносцева не имели заметных последствий — в первую очередь из-за далеко зашедшей к тому времени бюрократизации правительственного аппарата, в русле которой чиновники зачастую предпочитали отстаивать самодовлеющие интересы своего ведомства, а не следовать указаниям влиятельных царедворцев и даже собственного министра. Сам Делянов, прекрасно знакомый с внутренними закономерностями функционирования управленческого механизма, предпочитал лавировать между течениями и не ссориться с подчиненными. «При всем благодушии Делянова, — с негодованием писал Победоносцев Рачинскому, — его чиновники — центральные и местные — все шипят и подставляют ногу». Ильминскому он жаловался: «Иван Давыдович всё обещает, но всё делает или не делает его канцелярия»^{383}. Стремясь повлиять на внешне мягкого и податливого министра, энергичный обер-прокурор забрасывал его письмами с претензиями к чиновникам его ведомства, требовал воздействовать на тех, которые не благоволят церковным школам, давал рекомендации по увольнениям и назначениям отдельных лиц и др. Но большая часть этих писем не давала результатов.

Наряду с сопротивлением сотрудников Министерства народного просвещения глава Синода столкнулся с еще одной, во многом неожиданной для него проблемой: система церковных школ, которая, по его замыслу, должна была развиваться естественным путем, уже в процессе своего создания начала неуклонно бюрократизироваться, обретая пугавшие его черты «механизма», «машины». Представление о самопроизвольном росте церковных школ, на который Победоносцев возлагал столь большие надежды, во многом оказалось утопией. Чтобы обеспечить системе вновь заводимых учебных заведений хотя бы внешнюю целостность, властям духовного ведомства пришлось скреплять ее сетью административных органов, наращивать этажи управленческого аппарата. В 1885 году для управления церковными школами при Синоде был учрежден Училищный совет, которому подчинялись соответствующие епархиальные советы с наблюдателями, а в 1888-м им в помощь созданы уездные училищные советы с окружными наблюдателями. Все подобные учреждения просто не могли функционировать иначе, нежели на бюрократических началах, и Победоносцев вынужден был это констатировать. «Епарх[иальные] советы, — сообщал он Рачинскому в 1897 году, — стремятся во многих местах вступать в роль бюрократического начальства и над уезд[ными] отделениями, и над наблюдателями… Распложают переписку, сидят на формальностях. Иные Епарх[иальные] советы складываются на манер консисторий»^{384}.

Стремясь сохранить «живой», «неформальный» характер церковной школы для народа, Победоносцев, как мог, сопротивлялся бюрократизации находившейся под его руководством системы. Он, как отмечалось выше, старался как можно чаще ездить по стране, непосредственно знакомиться с ситуацией на местах, находить и поощрять отдельных усердных деятелей, надеясь, что их пример постепенно вдохнет в систему живой дух. Характерной была реакция обер-прокурора на начавшееся с середины 1890-х годов выделение действительно крупных — по несколько миллионов рублей в год — государственных ассигнований на начальные школы духовного ведомства (это решение было принято под влиянием министра финансов С. Ю. Витте, видимо, надеявшегося таким образом укрепить контакты с Победоносцевым и тем самым усилить свои позиции в правительстве). Глава духовного ведомства воспринял эту инициативу, казалось бы, полностью соответствовавшую его интересам, весьма настороженно, ибо она, с его точки зрения, неизбежно должна была усилить формализм школьного дела. «Теперь, — сокрушался он в письме Рачинскому, — нам с нашими школами угрожает… машинное производство. Выпросили деньги (ах, эти деньги) — люди же на них повсюду машины устраивают… Но вместе с тем — не пропадет ли правда?»^{385}

По сути, вся деятельность Победоносцева на поприще начального образования являла собой грандиозную попытку изжить наиболее одиозные стороны народной «темноты», не разрушив в то же время драгоценную, но чрезвычайно хрупкую «простоту» народных масс. Для этого требовалось уберечь от натиска времени те начала, которые консервативный сановник считал воплощением цельности, «естественности», в которых видел противовес «формализму», искусственному характеру цивилизации. В конечном счете подобные попытки были обречены на провал, однако выявилось это далеко не сразу. В количественном плане дело развития церковного начального образования двигалось успешно, и Победоносцеву, как и многим его современникам, вполне могло казаться, что реализация его планов не за горами. Однако под покровом внешних успехов накапливались противоречия, постепенно подрывавшие начинания обер-прокурора и в церковной, и в общеполитической сферах.

Вторую половину 1880-х годов можно назвать апогеем влияния обер-прокурора и на правительственную политику, и, в известной степени, на общественную жизнь. Победоносцев продолжал пользоваться значительным авторитетом в глазах царя, а облик общества, казалось, неуклонно перерождался под влиянием идей, которые считал необходимым внедрять благочестивый глава духовного ведомства. Росли численность духовенства и количество церковных школ для народа, строились новые храмы и основывались монастыри, создавались братства — союзы клириков и мирян с просветительскими и благотворительными целями. По стране прокатилась волна масштабных церковно-общественных празднеств, влияние деятельности духовного ведомства чувствовалось и за рубежом — на Балканах, на Ближнем Востоке и в других регионах. Будучи связаны в первую очередь с официальной сферой, эти явления и процессы отчасти опирались и на изменения в сфере общественной — рост консервативных настроений, усиление внимания к Церкви. «Время для делателей на ниве Божией было на редкость благоприятное, — писал об этих годах историк и современник событий Стефан Григорьевич Рункевич. — Все интересовались церковными делами, вместе со знакомством с Церковью повысилась религиозность… само духовенство как-то воспрянуло»^{386}.

Стремясь активизировать деятельность Церкви, усилить ее влияние на жизнь общества, Победоносцев, разумеется, не мог обойтись без содействия административных структур духовного ведомства, прежде всего — Святейшего синода. Высший церковный орган управления, учрежденный еще в 1721 году после отмены патриаршества, официально считался постоянно действующим церковным собором, на деле же представлял собой бюрократическую структуру. Члены Синода, высшие духовные лица, вызывались к присутствию и увольнялись из него по повелению монарха. В руках представителя светской власти, обер-прокурора, первоначально призванного лишь контролировать законность решений Синода и определять их соответствие интересам государства, к середине XIX века сосредоточилась основная часть управленческих функций в рамках духовного ведомства. С 1830-х годов Синод располагался в величественном здании на Сенатской площади, перестроенном по проекту Карла Росси, составляя единый комплекс со зданием Сената, с которым был соединен триумфальной аркой. Окруженное внешним почетом, в реальности духовное ведомство всё в большей степени превращалось в ширму, скрывавшую всевластие светского чиновничества, из-за кулис руководившего церковными делами и державшего духовную иерархию под жестким контролем.