Основанная на принципах, которые казались Победоносцеву подлинно народными, церковная начальная школа должна была, подхваченная волной народного энтузиазма, развиваться даже без особого поощрения со стороны правительства. «Православный русский человек, — писал обер-прокурор Александру III в 1883 году, — мечтает о том времени, когда вся Россия по приходам покроется сетью таких школ, когда каждый приход будет считать такую школу своей и заботиться об ней посредством приходского попечительства и повсюду образуются при церквах хоры церковного пения»^{376}. Уже первые шаги по созданию народной школы на «правильных» началах — принятие правительством Правил о церковно-приходских школах 1884 года — такую реакцию, полагал Победоносцев, вызвали: «Сочувствие к новым правилам чрезвычайное… и в духовенстве, и в народе»; «Силы явно поднимаются из-под земли». При этом, поскольку рост церковных школ мыслился как естественный процесс, происходить он должен был медленно, почти незаметно: «В России всё движется понемногу»^{377}.

Ратуя за близость к жизни, максимальный уход от всякого «формализма», делая акцент на значении для учительской профессии практических навыков в противовес разработке формальных методов, консервативный сановник выступал против теоретического осмысления основ педагогической деятельности, выстраивания широких обобщений, массовой подготовки преподавательских кадров на этой основе: «Пусть собираются конференции педагогов и специалистов, пусть придумывают лучшие способы обучения, пусть пишут и печатают томы своих протоколов и мнений. Напрасный труд…» В представлении Победоносцева антиподом всей этой суеты выступала сильно идеализированная и мифологизированная фигура «старого учителя педагога, издавна сидящего на своем месте… где-нибудь в глухой деревне», работающего «в голоде и холоде из любви к детям»^{378}. Безусловно, образцами такого подвижничества были для обер-прокурора его старые знакомые С. А. Рачинский и Н. И. Ильминский, отказавшиеся от блестящей академической карьеры и посвятившие жизнь поприщу начального образования; основную же массу подлинно близких к народу преподавателей должны были составить, как отмечалось выше, клирики и члены их семей. Однако даже тот уровень «простоты», который был присущ представителям сельского духовенства, казался обер-прокурору недостаточным, в связи с чем им были задуманы далекоидущие преобразования во внутреннем быте духовного сословия.

При всех особенностях житейского уклада и социального статуса (проживание на селе, отсутствие твердого денежного оклада, во многих случаях вынужденное занятие земледелием), объективно сближавших их с крестьянской средой, сельские клирики всё же резко выделялись из массы их прихожан наличием формального образования. Именно на этом направлении и решил нанести удар Победоносцев, под влиянием социальных потрясений второй половины XIX века начавший с опаской относиться даже к тому образованию, которое давалось в духовных школах. Не приведет ли построенное на рационалистических принципах обучение в семинарии к умалению благочестия клириков? Не станет ли оно основой слишком формализованного подхода к вере, чуждого массе крестьян с их целостным, нерасчлененным восприятием всего относящегося к миру сверхъестественного? Все эти вопросы звучали для Победоносцева чрезвычайно остро и болезненно. По его мнению, выгоды формального образования на пороге XX столетия не искупали тех опасностей, которые оно с собой несло. В связи с этим у обер-прокурора возник по-своему дерзкий, едва ли не революционный план: постепенно сократить поставление на приходы образованных священников и организовать приток в ряды клира простолюдинов без специальной подготовки (начетчиков). «Моя мечта, — сообщил он Рачинскому в 1881 году, — священники из народа, миновавшие сословную школу»^{379}.

Изменение социального облика духовенства, задуманное обер-прокурором, преследовало и сугубо практическую цель: снять остроту вопроса о материальном обеспечении приходского клира, который неизбежно вставал в связи с увеличением численности духовенства. Предполагалось, что простолюдины-начетчики будут обладать гораздо более скромными житейскими потребностями, чем образованные священники, во многом стремившиеся приобщиться к образу жизни «культурного общества». Однако за замыслом консервативного сановника просматривалась и определенная идеологическая сверхзадача: погасить рост индивидуализма, самомнения, стремления к самочинным умствованиям по вопросам веры, проникшие во второй половине XIX века и в среду приходского духовенства.

Именно эту сверхзадачу Победоносцев имел в виду, когда писал, что «пастыри церковные для народа всего проще могли бы… образовываться из той же среды народной, не возвышая в себе чрез меру ни потребностей, ни ученого высокого мнения»^{380}. В октябре 1880 года, вскоре после вступления Константина Петровича на пост обер-прокурора, епископ Амвросий подготовил по его поручению записку с проектом изменения социального облика клира, которая была разослана для отзыва архиереям. Проект одобрен не был, однако приток простолюдинов в ряды клира всё же поощрялся вплоть до конца пребывания Победоносцева во главе духовного ведомства. В частности, было официально разрешено поставлять в священники кандидатов без специального образования, начетчики широко привлекались к одобрявшейся обер-прокурором полемике против старообрядцев.

С опаской относясь к образованию, получаемому будущими клириками в духовных академиях и семинариях, Константин Петрович, естественно, не мог не затронуть вопрос об организации этих учебных заведений. Предусмотренное принятыми в 1860-х годах уставами семинарий и академий относительно широкое общее образование, проводившийся в то время курс на сближение духовной школы со светской культурой вызывали недовольство Победоносцева. «Ныне профессора, — писал он епископу Амвросию относительно духовных академий, — ставят себя так, что читают лишь свои лекции… большей частью с мыслью о своей науке, коей якобы служат. До общего направления, до духа нравственного им дела нет»^{381}. По его настоянию в 1884 году были приняты новые уставы духовных академий и семинарий, существенно изменявшие порядки в этих учебных заведениях.

Помимо общего ужесточения дисциплинарного режима, расширения прерогатив администрации и ограничения прав преподавательской корпорации, в систему духовного образования вводились новшества, призванные приблизить подготовку клириков к тому идеалу «простого душой» пастыря, на который ориентировался Победоносцев. Усиливался прикладной характер образования, сокращалось преподавание светских общеобразовательных предметов, в духовных академиях ограничивалась свобода студентов в выборе научной специализации. Воспитанники семинарий в повседневной жизни и круге чтения жестко отгораживались от окружающего мира. Если в эпоху реформ допускалось, что сыновья клириков после окончания семинарии могут поступить в светское учебное заведение и избрать мирское поприще, то с 1880-х годов главным (если не единственным) призванием для них признавалось церковное служение.

Участие в богослужении должно было стать важнейшим источником знаний и для учеников начальных церковных школ. Постигать основы вероучения, полагал Победоносцев, крестьянским детям следовало в первую очередь не по специально написанным пособиям, а через присутствие в храме. Именно «храм Божий с его богослужением, чтением и пением» расценивался Победоносцевым как «первая, основная, живая и действенная школа Закона Божия». Скептически относился обер-прокурор и к изучению русского и церковнославянского языков по учебным книгам. Здесь главную роль, по его мнению, опять-таки должен был сыграть практический навык. По словам обер-прокурора, ему пришлось выдержать «войну из-за грамматик» с представителями педагогической общественности. Преподававшаяся в семинариях дидактика вызывала протест Победоносцева как дисциплина искусственная, «на ходулях построенная с чужих голосов». Даже небольшое расширение программы отдельных приходских школ с превращением их в так называемые второклассные школы для подготовки учителей воспринималось им скептически: не нарушится ли при этом органический, самопроизвольный характер постепенного «вызревания» народных педагогов в естественной школьной среде?^{382}