Ситуация осложнялась тем, что многие инициированные Победоносцевым начинания — развитие проповедничества и миссионерской деятельности, учреждение церковных школ для народа и др. — ложились всей тяжестью именно на приходское духовенство, требуя от него значительно более напряженного труда, почти не стимулировавшегося материально. Духовенство отвечало пассивным сопротивлением, которое обер-прокурор пытался переломить прямыми административными предписаниями, наказаниями, ужесточением дисциплинарных мер, что, в свою очередь, вызывало еще более негативную реакцию со стороны клириков. Таким образом закручивалась спираль взаимного недовольства. Многие современники отмечали, что за внушительным официальным фасадом церковной политики, проводимой Победоносцевым, всё чаще скрывалась крайне неприглядная реальность. «Говоря во всеподданнейших отчетах в возвышенных выражениях о Церкви Божией и ее служителях, — писал А. Ф. Кони, — он (Победоносцев. — А. П.) допускал существование условий, в которых росли среди духовенства чувства обиды и ненависти к светской власти»{400}. Неудивительно, что в 1905 году, когда в России разразится революция и власть обер-прокурора ослабнет, белое духовенство (по крайней мере, его столичная верхушка) немедленно выступит против режима Победоносцева и потребует переустройства внутрицерковных порядков именно на тех началах, которые он отрицал.
Сталкиваясь с недовольством массы рядовых клириков, обер-прокурор постепенно втянулся и в конфликты с архиереями, хотя к этой части церковной иерархии он поначалу относился с гораздо большим пиететом, чем к белому духовенству. Если последнее у обер-прокурора попадало (нередко небезосновательно) под подозрение в стремлении к «обмирщению», расширению своих корпоративных прав путем введения элементов самоуправления, то архиереи уже в силу своего монашеского статуса были, по мнению главы духовного ведомства, невосприимчивы к подобным соблазнам. «Владыки» в глазах Победоносцева являли собой воплощение начал власти, церковности, аскетизма и строгой иерархической дисциплины — всего того, что противостояло индивидуализму, самомнению и погоне за материальными благами, охватившим, с его точки зрения, пореформенную Россию. Именно к архиереям отошло большинство компетенций, которых в процессе проведенных по инициативе Победоносцева преобразований лишились приходское духовенство и корпорации духовно-учебных заведений: выборы благочинных, созыв епархиальных съездов, определение их состава и повестки дня, назначение большинства начальствующих лиц и решение ключевых вопросов по управлению духовными академиями и семинариями. На должности ректоров духовно-учебных заведений при Победоносцеве начали назначаться преимущественно монахи, с 1883 года прекратилось присутствие в Синоде представителей белого клира[23].
Расширяя власть иерархов над белым духовенством и духовно-учебными заведениями, обер-прокурор осуществил ряд мер для укрепления их позиций. Наиболее решительным шагом в этом направлении был созыв архиерейских соборов, который ранее отвергался светской бюрократией как недопустимое покушение на основы системы церковно-государственных отношений, введенной в России при Петре I. В 1884 году по инициативе Победоносцева состоялись съезды епископов в Киеве и Санкт-Петербурге, спустя год — в Казани и Иркутске. Предметами обсуждения на них служили главным образом вопросы активизации миссионерской деятельности, борьбы с иноверием и религиозным инакомыслием.
Созыв архиерейских соборов встревожил представителей светской бюрократии, увидевшей в нем «клерикальные» тенденции и едва ли не попытку подчинить государство Церкви. Министр внутренних дел Дмитрий Андреевич Толстой, ранее в течение долгого времени занимавший пост главы духовного ведомства, негодовал по поводу окружного послания Киевского собора, которое начиналось словами «Божьей милостью», но ни слова не говорило о царской власти. «Победоносцев — делегат попов или, правильнее, монахов, перед правительством, а не правительства у духовной власти, — заявил Толстой. — Не так определяется власть синодального об[ер]-прокурора в Духовном регламенте»{401}. Во многом по настоянию архиереев Победоносцевым было принято большинство мер, нацеленных на подчинение церковным нормам быта, нравов, повседневной жизни. Подобные тенденции, вместе с проглядывавшими в облике обер-прокурора «монашескими» чертами, его страстью к произнесению речей-проповедей побуждали многих современников видеть в нем не просто правительственного чиновника, а некого неформального главу церковной иерархии, едва ли не «русского папу», претендующего на особое положение в рамках системы церковно-государственных отношений. Что же касается самих архиереев, то в их среде политика Победоносцева вызвала поначалу самое жаркое одобрение, однако вскоре между ними и обер-прокурором начали нарастать разногласия, а затем и открытая неприязнь. С чем это было связано?
Прежде всего, следует отметить, что епископы, почувствовав рост внимания к ним со стороны государственной власти, немедленно начали требовать всё большего расширения своих полномочий, заявляя, что им надо дать право самостоятельно распоряжаться государственными средствами, ассигнованными на жалованье духовенству их епархий, формировать свой управленческий аппарат без контроля сверху. Некоторые епископы требовали ввести систему митрополичьих округов с автономным управлением. Подобные предложения, грозившие подорвать основы сложившейся в России со времен Петра I синодальной системы, испугали Победоносцева, и он начал ограничивать активность чересчур, с его точки зрения, активных епископов: без объяснения причин удалять их из Синода, пресекать их общение с царем.
Защита Победоносцевым основ синодальной системы, противоречившая, казалось бы, его многочисленным апелляциям к самобытным началам русской истории, в том числе и к допетровской старине, не была случайностью. При всём своеобразии его церковно-политической концепции он всё-таки был не «русским папой», а государственным чиновником и поступиться прерогативами светской власти не мог. Однако дело было не только в чиновничьем статусе Победоносцева. Крайне скептически относясь к свойствам человеческой натуры, к возможности всякой самостоятельной, неподконтрольной деятельности, консервативный сановник должен был распространить подобный подход и на архиереев — самую, казалось бы, духовно близкую ему группу служителей Церкви. «Владыки» в его представлении в конечном счете ничем не отличались от остального русского общества — незрелого, нуждающегося в постоянной опеке и указаниях. Они ни в коем случае не могли действовать без внешнего руководства, были неспособны сами защитить себя от натиска извне и, получив свободу, попросту погубили бы себя, не сумев воспользоваться ею. По словам Победоносцева, относительный мир в Синоде царил только благодаря обер-прокурору. Освободившись же из-под его опеки, архиереи немедленно начали бы «изводить друг друга наветами, интригами и враждой» и попали бы, «уже беззаконно, под длительную опеку — всякой власти, всякого министра и губернатора, под опеку каждого ведомства, под опеку бесчисленных газет и журналов»{402}.
Предоставленные иерархам в 1880-е годы привилегии, в частности право собираться на соборы, во многом оказались — и это вскоре стало ясно им самим — фикцией, фасадом, за которым скрывалось традиционное всевластие обер-прокурора. Искренне не понимая необходимости сопоставления разных точек зрения, коллективного обсуждения принципиально важных вопросов, Победоносцев стремился ограничить задачу архиерейских соборов выявлением тех способов и средств, с помощью которых будут осуществлены им самим заранее намеченные цели. Так, при организации Киевского собора он жестко определил повестку дня (принятие пастырского послания о сектантстве), отвергнув все попытки архиереев поставить вопросы более общего характера: об отношении к иноверию (католицизму), о взаимоотношениях православной паствы и духовенства и уж тем более об основах синодальной системы. Внешне обер-прокурор своей цели добился — по словам одного из участников собора, близкого к Победоносцеву архиепископа Херсонского Никанора (Бровковича), архиереи в ходе собора обсуждали церковные проблемы, «заботливо обходя, к счастью, устройство Св[ятейшего] Синода и вообще устройство управления русской Церковью»{403}. Однако результаты такого обсуждения оказались ничтожны: подготовленное архиереями послание, по словам самого обер-прокурора, ограничивалось общими местами и перекладывало всю ответственность в сфере борьбы с сектантством на светскую власть и высшее церковное управление. Вскоре Победоносцеву стало ясно, что его замысел архиерейских соборов закончился неудачей, и после 1885 года их созыв прекратился.
