За полгода его амбиции выросли до невообразимых размеров. В реальности, как и в сказке, бабка не пожелала ограничиться корытом и избой, а методично шла к цели стать морской владычицей. И вот очередная для этого ступенька. Да он с ума сошёл. Его же вмиг найдут и раскусят, как бы хороша ни была программа. Так, всё, хватит! Моя жизнь принадлежит мне. Мои способности принадлежат только мне. И если он покушается на мою жизнь — неважно, каким способом — то я сделаю то, что должен был сделать уже давным-давно…
Прошла неделя. Мне удавалось отнекиваться от Макса якобы сложностью программы, которую я писал. На самом деле я занимался совсем не этим…
Мне удалось организовать Максу анонимный приход к нему службы поддержки по обеспечению связи с интернетом. По моей просьбе они сказали ему, что это бесплатно, так как он миллионный клиент и прочая ерунда. Уж я-то знаю, как Макс падок до халявы. А чтобы это не выглядело совсем бесплатно, тех поддержка по проведению работ провела анкетирование.
Всё прошло без сучка, без задоринки. Я сам даже не ожидал такого эффекта. Они пришли и провели всё, как я просил. А на другой день я звоню Максу и назначаю ему встречу на Ворошиловском мосту. Серьёзным голосом говоря, что это не телефонный разговор, и что через три часа я ему всё там объясню.
С тяжёлым сердцем я ехал в маршрутке к пункту назначения. Никогда мне не было так тяжело. Никогда я не собирался совершить такой ужасный поступок. Но — Бог мне свидетель! — другого выхода нет. Макс зарвался просто до невообразимых вершин. Его ждёт падение, и вслед за собой утопит и меня. Единственная альтернатива — это бросить всё и бежать. Скрываться от него всю жизнь. А потом — не только от него, потому как мою тайну он запросто продаст тому, кто больше предложит. А в том, что спецслужбы до него рано или поздно доберутся, я не сомневаюсь. Программного обеспечения, созданного мной, у Макса столько, что ему запросто можно предъявить обвинение, как говорил агент Смит Томасу Андерсену, практически во всех уголовно наказуемых компьютерных преступлениях. Так что всё решено…
Макс на середине моста ходил из стороны в сторону, заметно нервничая. Увидев меня, он тотчас подошёл ко мне и спросил:
— В чём дело? По телефону у тебя был такой странный голос…
— В чём дело? Поздравляю тебя, ты балбес! — я позволил себе сделать сердитое лицо, — к тебе же вчера приходили техники с халявным программным обеспечением потому как ты их миллионный клиент и так далее?
— Ну? — всё ещё недоумевая, спросил он.
— Да подковы гну! Я предупреждал, что спецслужбы начнут под тебя копать. Эти айтишники установили тебе пять жучков и видеокамеру.
— Да это… как же это… — растерянно пробормотал он.
— Да молча, Макс, молча! — закатив глаза, сердито выдохнул я, — не станут же они тебе говорить — вот здесь мы повесили жучка, вот здесь поставили камеру. Ходите и говорите в этих местах почаще, пожалуйста.
— И что же теперь делать?
— Смени квартиру. Но не сразу. Пусть пройдёт три-четыре дня, и они увидят, что ничего особенного в тебе нет. Потом дай объявление. Вместе мы быстро найдём желающего на покупку или обмен. И никаких фокусов всё это время! Сиди тише воды, ниже травы.
— Ладно, ладно, понял я, не ори, — Макс пожал плечами, — жаль, конечно, что так получилось, но что поделать, бывает. Справимся…
— Конечно. Посмотри лучше на закат, — указал я рукой на садящееся светило, — ты только и делаешь, что сидишь в своем компе целыми днями. Небось уже и забыл, когда солнце последний раз видел.
Макс послушно повернулся к солнцу. Мы были за небольшой железной оградой, и никто не мог нас видеть. Тем более, что всех водителей, едущих из Ростова, тоже немного слепило солнце.
— Полюбуйся… последний раз, — сказал я, доставая из-за пазухи шприц.
— Почему это последний, — начал было Макс, удивлённо поворачиваясь, но в этот момент я схватил его за горло и воткнул шприц со снотворным в шею, попав точно в артерию. Затем толкнул, и теряющее сознание тело полетело вниз. Интуицией я точно ощущал, что нас не видел никто. Пусть сюда хоть все вместе приедут Эркюль Пуаро, мисс Марпл, писатель Кастл со своей напарницей детективом Беккет и вообще кто угодно. Никто не станет бить тревогу по парню, который не имеет никаких родственников. Около четырёх месяцев к нему на почту будут приходить счета. Хотя даже не будут, потому что наверняка ленивый Макс, чтобы лишний раз из квартиры не выходить, подписал со своим банком договор, по которому они с его счета оплачивали кварплату и брали за это себе процент. А вот полгода спустя жильцы, наконец, заметят, что квартира опустела, и подадут заявление в милицию. А ещё через полгода дело закроют как безнадёжное. Обо всем этом я думал, с ужасом ловя себя на мысли о том, что рассуждаю, как самый настоящий хладнокровный убийца, а там, на дне Дона, моё сознание ещё улавливает захлебывающегося под водой Макса, который не в силах себе помочь. И вот, наконец, он умер. Тяжёлый, наглотавшийся воды труп унесет очень далеко от города, и никто никогда его не найдёт…
Я не выдержал, сел на землю и заплакал. Вот и нарушена самая главная заповедь Бога — не убий. Теперь я ничуть не лучше маньяков, что бродят по ночам в поисках жертв. Но я не сдамся. Пока надо потерпеть — а время излечит. Я — защищал свою жизнь. Своё право на нормальную, не обременённую спецслужбами жизнь. Из этого я извлёк ценный урок — никогда, никому нельзя доверить этой тайны. Потому как соблазн использовать её в своих целях рано или поздно сломит волю любого…
Я медленно поднялся и поплёлся домой. Добираться пешком предстояло не менее полутора часов, но я не спешил появляться дома. Хотя следовало бы. Завтра у меня в универе пара экономической теории, и я не хочу, чтобы у Ларисы Вениаминовны появился повод усомниться в моих блестящих, по её словам, умственных способностях…
* * *
(Реальность)
Я, судорожно всхлипывая, держался за канат. В тот момент, когда меня захлестнули эти воспоминания, которые я столько времени гнал прочь, аккуратно осмысливал, пытался примириться — и в одночасье понял, что же я наделал, канаты словно потеряли опору, ухнув вниз, в пропасть. Уже не имело никакого значения, где верхний канат, где нижний, я едва успел вцепиться и обхватить руками и ногами один из них. И, несмотря на жуткий страх, принялся осмысливать свой поступок…
Виноват ли я в том, что лишил жизни? Конечно, виноват, тут даже обсуждать нечего! Не ты даруешь жизнь, не тебе её и отнимать! Тем более, что ты сам когда-нибудь подаришь кому-нибудь жизнь — и ещё не раз пожалеешь о том, что совершил. Но что я должен был сделать, что? Я, умирая от одиночества, не зная, как мне примириться со своей силой, один-единственный раз в жизни доверился — и расплатился за это сполна! Так ты меня судишь, Храм, да?! Ну, так убей меня! Почему я продолжаю висеть на едва натянутом канате? Судить легко со стороны да задним числом; ты попробуй проживи самую обычную жизнь — и найди правильный ответ! У меня этого не получилось…
Порядка десяти минут ничего не происходило. Я не рисковал шевелиться — канат провис так сильно, что пытаться карабкаться по нему было бесполезно, я бы всё равно сполз обратно. В конце концов, он очень медленно стал натягиваться. Ещё около трёх минут — и он замер. Провисание по-прежнему было очень сильным, но теперь я хотя бы контролировал своим весом, где именно он провисает, и таким образом мог хотя бы немного ползти вперед. Держась скрещёнными ногами за канат, руками я очень медленно и осторожно тянул себя к другому концу помещения… назвать которое комнатой у меня язык не поворачивался.
В конце концов, мне удалось доползти до края и упасть на пятачок перед дверью. Я был настолько измотан и обессилен, что даже думать о том, что надо подниматься и идти дальше, было тяжело. Как же это оказалось ужасно! Моё сердце билось так, что, казалось, было готово проломить грудную клетку и высказать голове всё, что оно думает о таком к себе отношении и заодно ткнуть мне в лицо заявлением об увольнении. Мало того, что страх высоты, так ещё и эти воспоминания. Теперь, кажется, я понимаю, почему другие ребята не смогли пройти свои испытания. Наверняка Ростислав, окунувший руки в пламя, увидел снова, как гибнет Алёна и как он убивает Яромира. Гнев и ярость охватили его, и Пламя Жизни ему этого не простило. Я более чем уверен, что Хи внимательно и бережно осмысливала всё то, что с ней происходило, но когда пришёл черед вспомнить Туна и Баксиса, она не смогла найти себе оправдания, за что и была наказана… Как Олег, таща за собой наручник с ключом, грамотно и долго изучает закономерности паровых потоков, но у него перед глазами встаёт образ мёртвой Марфы, и он, оказавшись прикованным от приступа ярости, не успевает уйти с опасного участка… И Мирталика, досконально изучившая лабиринт перед тем, как пытаться его проплыть, в самый ответственный момент снова видящая, как наконечник стрелы выходит из груди Роберта Дугласа, слишком поздно поняла, что вода её не держит, и воздуха больше нет… и, в отличие от меня, ей помочь было некому.
