— Продал ради забавы! — воскликнул Абдулла.

— Да, меня забавляло количество и содержание мечтаний, которые исходили из твоей лавки.

Несмотря на холодный туман, Абдулла почувствовал, что его лицо горит.

— Потом, — продолжил Хазруэль, — когда ты удивил меня, сбежав от султана Занзиба, мне показалось забавным превратиться в выдуманного тобою Кабула Акбу и заставить тебя прожить некоторые из твоих мечтаний. Обычно я стараюсь создать подходящие приключения для каждого поклонника.

Несмотря на смущение, Абдулла мог поклясться, что огромные золотисто-коричневые глаза ифрита на этом месте покосились в сторону солдата.

— И сколько разочарованных принцев ты уже привел в движение, о хитрый и остроумный ифрит? — спросил он.

— Почти тридцать, — ответил Хазруэль, — но, как я сказал, большинство из них вовсе не пришли в движение. Это кажется мне странным, поскольку их происхождение и подготовка куда выше твоих. Однако я утешаюсь мыслью, что осталось украсть еще сто тридцать две принцессы.

— Думаю, ты можешь удовлетвориться мной, — заявил Абдулла. — Каким бы низким ни было мое происхождение, похоже, так желает Судьба. Я могу заверить тебя в этом, поскольку недавно бросил вызов Судьбе по этому самому поводу.

Ифрит улыбнулся — столь же неприятное зрелище, как и его нахмуренные брови — и кивнул:

— Знаю. Поэтому я и соизволил появиться перед тобой. Вчера два моих служебных ангела вернулись ко мне после того, как их повесили в человеческом облике. Ни один не был особо этим доволен, и оба заявили, что это твоих рук дело.

Абдулла поклонился:

— Если они поразмыслят, то несомненно найдут такой исход предпочтительнее, чем оставаться бессмертными жабами. А теперь скажи мне последнее, о вдумчивый похититель принцесс. Скажи, где можно найти Цветок-в-Ночи, не говоря уже о твоем брате Дальзеле.

Улыбка ифрита стала шире, сделавшись еще более неприятной, поскольку обнажила немалое количество чрезвычайно длинных клыков. Он указал наверх шипастым большим пальцем.

— Ну, прикованный к земле искатель приключений, естественно, они в замке, который ты видел во время заката последние несколько дней. Как я сказал, раньше он принадлежал одному чародею из этой страны. Ты обнаружишь, что туда непросто добраться, а если доберешься, тебе неплохо бы помнить, что я раб моего брата и вынужден действовать против тебя.

— Понял, — сказал Абдулла.

Ифрит положил громадные когтистые ладони на землю и начал подниматься.

— Также должен заметить, — сказал он, — что ковер связан приказом не следовать за мной. Могу я теперь удалиться?

— Нет, подожди! — воскликнул солдат.

В то же мгновение Абдулла вспомнил, что забыл кое-что, и спросил:

— А что насчет джинна?

Но голос солдата был громче и заглушил Абдуллу:

— СТОЙ, чудовище! Этот замок висит здесь в небе по какой-то особой причине, чудовище?

Хазруэль снова улыбнулся и остановился, балансируя на одном громадном колене.

— Как ты проницателен, солдат. Да, действительно. Замок здесь, потому что я готовлюсь похитить дочь короля Ингарии, принцессу Валерию.

— Мою принцессу! — воскликнул солдат.

Улыбка Хазруэля превратилась в смех. Он откинул голову и взревел в туман.

— Сомневаюсь, солдат! Ох, сомневаюсь! Этой принцессе всего четыре года. Но хотя тебе от нее мало проку, уверен, мне будет много проку от тебя. Я рассматриваю тебя и твоего друга из Занзиба как хорошо размещенных на моей шахматной доске пешек.

— Что ты имеешь в виду? — возмущенно спросил солдат.

— Поскольку вы двое поможете мне похитить ее! — ответил ифрит и, громко смеясь, в вихре крыльев устремился ввысь, в туман.

— Если хочешь знать мое мнение, — сказал солдат, уныло сваливая рюкзак на волшебный ковер, — это существо ничуть не лучше своего брата, если у него, конечно, вообще есть брат.

— Есть, можешь не сомневаться — ифриты не лгут, — ответил Абдулла. — Но они всегда склонны считать себя выше смертных, даже добрые ифриты. А имя Хазруэля находится в Списке Добрых.

— Да ты смеешься! Куда делась Полночь? Она, наверное, перепугалась до смерти.

Солдат поднял такую суматоху, разыскивая Полночь в кустах, что Абдулла больше не пытался поделиться знаниями об ифритах, которые любой ребенок в Занзибе получает в школе. Кроме того, он боялся, что солдат прав. Может, Хазруэль и принес Семь Обетов, которые делали его частью Воинства Добра, но его брат подарил ему прекрасный предлог нарушить все семь. Добрый или нет, Хазруэль явно получал немалое удовольствие от ситуации.

Абдулла подобрал бутылку джинна и поставил ее на ковер. Она тут же упала на бок и скатилась.

— Нет-нет! — вскричал джинн изнутри. — Я не поеду на этом! Почему, ты думаешь, я упал с него раньше? Ненавижу высоту!

— Ой, не начинай! — воскликнул солдат.

Полночь обернулась вокруг его руки, пинаясь, царапаясь и кусаясь, всеми доступными способами демонстрируя, что кошки и летающие ковры совершенно не сочетаются. Уже этого было достаточно, чтобы вызвать раздражение, но Абдулла подозревал, что дурное настроение солдата в основном связано с тем, что принцессе Валерии всего четыре года. Солдат считал себя обрученным с принцессой Валерией. Теперь по понятным причинам он чувствовал себя дураком.

Абдулла крепко сжал в руках бутылку джинна и устроился на ковре. Он тактично ничего не сказал по поводу пари, хотя ему было совершенно ясно, что он с легкостью выиграл. Да, они вернули волшебный ковер, но поскольку ему запрещалось следовать за ифритом, он был совершенно бесполезен для спасения Цветка-в-Ночи.

После продолжительной борьбы солдат более-менее надежно устроил на ковре себя, свою шляпу, Полночь и Молокососа. Его загорелое лицо покраснело.

— Отдавай приказ, — велел он.

Абдулла всхрапнул. Ковер плавно поднялся в воздух на фут, из-за чего Полночь взвыла и начала вырываться, а бутылка джинна вздрогнула в его руках.

— О изысканный гобелен волшебства, — произнес Абдулла. — О ковер, составленный из самых сложных чар, прошу тебя двигаться на умеренной скорости в сторону Кингсбёри, но, использовав вплетенную в твою ткань великую мудрость, устроить так, чтобы нас по пути никто не увидел.

Ковер послушно поднялся сквозь туман и направился на юг. Солдат сжал Полночь в руках. Из бутылки донесся хриплый дрожащий голос:

— Тебе обязательно так отвратительно ему льстить?

— Этот ковер в отличие от тебя, — ответил Абдулла, — состоит из столь чистого и великолепного колдовства, что послушается только самого изысканного языка. В душе он поэт среди ковров.

От ковра разлилось ощущение самодовольства. Он гордо распрямил драные края и плавно поплыл к золотому солнечному свету над туманом. Из бутылки появилась маленькая синяя струя и с паническим визгом снова исчезла.

— Ну, я бы не стал этого делать! — сказал джинн.

Вначале ковру легко было оставаться незамеченным. Он просто летел над туманом, который расстилался под ними — белый и плотный как молоко. Но когда взошло солнце, сквозь туман начали мерцать зелено-золотые поля, а потом — белые дороги и случайные дома. Молокосос был полностью очарован. Он стоял на краю, таращась вниз, и казалось, того и гляди нырнет с ковра головой вперед, так что солдат крепко держал его одной рукой за маленький пушистый хвост.

И к лучшему. Ковер сделал вираж в сторону линии деревьев вдоль реки. Полночь вонзила в него все когти, а Абдулла едва успел спасти рюкзак солдата. У солдата сделался такой вид, словно его мутит.

— Обязательно надо так стараться, чтобы нас никто не увидел? — спросил он, когда они заскользили рядом с деревьями, словно бродяга, прячущийся в живой изгороди.

— Думаю, да, — ответил Абдулла. — Мой опыт говорит, что любой, кто увидит этого орла среди ковров, сразу захочет украсть его.

И он рассказал солдату про человека на верблюде.