От этой новости Абдулла почувствовал себя немного лучше. На пиршестве он присутствовал по-прежнему в цепях, прислоненный к оказавшейся под рукой пальме. Хотя он и не ожидал от Кабула Акбы ничего лучшего, это было тяжело. По крайней мере, Кабул Акба время от времени вспоминал про него и надменным взмахом руки посылал к нему раба с золотым блюдом или кувшином вина.

Ибо царило изобилие. Время от времени раздавался очередной приглушенный хлопок, и прибывало свежее блюдо, которое несли еще одни сбитые с толку рабы, или же отборные экземпляры винных погребов султана, нагруженные в украшенную драгоценностями тележку, или же пораженная группа музыкантов. Каждый раз, как Кабул Акба посылал нового раба к Абдулле, Абдулла обнаруживал, что этот раб только и ждет, чтобы ответить на вопросы.

— По правде говоря, благородный пленник короля пустыни, — рассказал ему один из них, — султан пришел в ярость, когда первое и второе блюда таинственно исчезли. К третьему блюду, которым является этот жареный павлин у меня в руках, он приставил охрану из наемников, чтобы сопровождать нас из кухни, но нас похитили у них прямо из-под носа у самой двери в банкетный зал, и мы тут же оказались в этом оазисе.

Абдулла подумал, что султан, должно быть, становится всё голоднее и голоднее.

Позже появилась труппа танцовщиц, похищенная таким же образом. Наверняка это взбесило султана еще больше. Танцовщицы навели на Абдуллу тоску. Он подумал о Цветке-в-Ночи, которая была вдвое красивее любой из них, и на глаза навернулись слезы. В то время как веселье вокруг стола возрастало, две жабы сидели на краю пруда в отмели и угрюмо вопили. Им явно было так же плохо, как Абдулле.

Как только наступила ночь, рабы, музыканты и танцовщицы исчезли, однако то, что еще осталось от еды и вина, никуда не делось. К этому моменту разбойники объелись до отвала, а потом пресытились еще. Большинство заснули прямо там, где сидели. Но, к тревоге Абдуллы, Кабул Акба встал — немного нетвердо, — подобрал бутылку джинна из-под стола и убедился, что она заткнута пробкой. После чего он, шатаясь, прошел к волшебному ковру и лег на него с бутылкой в руке. И почти моментально заснул.

Абдулла с возрастающей тревогой сидел, прислонившись к пальме. Если джинн вернул украденных рабов во дворец в Занзибе — а так оно, судя по всему, и было, — то кто-нибудь начнет задавать им сердитые вопросы. Все они расскажут одну и ту же историю о том, как были вынуждены прислуживать банде разбойников, а хорошо одетый молодой человек в цепях сидел рядом с пальмой и наблюдал. Султан сложит два и два. Он не был дураком. Возможно, прямо сейчас отряд солдат отправляется на быстроходных верблюдах обшарить пустыню в поисках некого маленького оазиса.

Но не это являлось главной заботой Абдуллы. С гораздо более значительной тревогой он наблюдал за спящим Кабулом Акбой. Абдулла терял волшебный ковер и вместе с ним весьма полезного джинна.

Конечно же, примерно полчаса спустя Кабул Акба перевернулся на спину, и его рот открылся. Как наверняка произошло со псом Джамала и с самим Абдуллой – но ведь не так же громко? — Кабул Акба издал мощный дребезжащий храп. Ковер затрепетал. В свете восходящей луны Абдулла ясно видел, как он поднялся около фута над землей, завис и ждал. Абдулла предположил, что он занимается истолкованием сна, который сейчас видит Кабул Акба. Абдулла понятия не имел, что может сниться главарю разбойников, но ковер знал. Он поднялся ввысь и полетел.

Абдулла посмотрел, как он скользит над пальмовыми ветвями у него над головой, и в последний раз попытался повлиять на него:

— О несчастнейший из ковров! — тихо позвал он. — Я бы обращался с тобой куда добрее!

Может, ковер услышал его. А может, это была случайность. Но нечто округлое и слабо мерцающее скатилось с края ковра и с легким стуком упало на песок в нескольких футах от Абдуллы. Бутылка джинна. Абдулла потянулся так быстро, как мог, чтобы не слишком громыхать и звенеть цепями, и подтащил к себе бутылку, спрятав ее между своей спиной и пальмой. После чего он сел ждать утра с куда большей надеждой.

Как только солнце окрасило песчаные дюны бело-розовым светом, Абдулла вытащил пробку из бутылки джинна. Пар вытек из нее, превратился в струю и устремился вверх, образуя синевато-лиловую фигуру джинна, который выглядел, если только такое возможно, еще более сердитым, чем прежде.

— Я сказал: одно желание в день! — заявил ветренный голос.

— Да, но день уже новый, о лиловое великолепие, а я твой новый владелец, — сказал Абдулла. — И желание простое. Я хочу, чтобы мои цепи исчезли.

— Стоило ли тратить желание, — презрительно произнес джинн и быстро свернулся обратно в бутылку.

Абдулла собирался возразить, что, хотя это желание могло показаться джинну банальным, ему важно освободиться от цепей, как вдруг обнаружил, что уже может двигаться свободно и без грохота. Он опустил взгляд и увидел, что цепи исчезли.

Абдулла аккуратно засунул пробку обратно в бутылку и встал. Тело жутко задеревенело. Чтобы суметь пошевелиться, пришлось заставить себя подумать о спешащих к оазису быстроходных верблюдах с солдатами, а потом о том, что случится, если спящие разбойники проснутся и увидят его стоящим здесь без цепей. Это заставило его двигаться.

Точно старик, Абдулла проковылял к банкетному столу. Там очень аккуратно, чтобы не побеспокоить разнообразных разбойников, которые спали, уткнувшись лицом в скатерть, он собрал еду и завернул ее в салфетку. Потом взял фляжку вина и еще двумя салфетками привязал ее и бутылку джинна к поясу. Последнюю салфетку Абдулла взял, чтобы накрыть голову, если вдруг заработает солнечный удар — путешественники рассказывали ему, что в пустыне это представляет собой серьезную опасность, — после чего со всей доступной ему скоростью похромал прочь из оазиса прямо на север.

По мере движения одеревенение прошло. Тогда ходьба стала почти приятной, и первую половину утра Абдулла охотно шагал, думая о Цветке-в-Ночи, поедая сочные куски мяса и отпивая вино из фляжки. Вторая половина утра была не столь хороша. Солнце висело над головой. Небо стало ослепительно белым, и всё мерцало. Абдулла начал жалеть, что не вылил вино и не заполнил флягу водой из грязного пруда. Вино нисколько не помогало от жажды, только делало ее хуже. Он намочил салфетку вином и положил ее сзади на шею, но она высыхала слишком быстро. К полудню он решил, что умирает. Пустыня раскачивалась перед глазами, а ослепительный блеск причинял боль. Абдулле казалось, будто он превратился в пепел.

— Похоже, Судьба хочет, чтобы я прожил все свои мечты в реальности! — прохрипел он.

До сих пор он думал, что вообразил побег от мерзкого Кабула Акбы в мельчайших деталях, но теперь понял, что раньше не имел ни малейшего представления, как это ужасно — идти, шатаясь, по слепящей жаре, когда пот стекает в глаза. Прежде он не знал, как песок непонятным образом проникает во всё, включая рот. Его мечта также не принимала во внимание трудность ориентировки по солнцу, когда солнце висит прямо над головой. Крошечная лужа тени вокруг ног не давала никакого указания направления. Приходилось постоянно оборачиваться, чтобы убедиться, что линия следов остается прямой. Это беспокоило Абдуллу, поскольку тратило время.

В конце концов, несмотря на трату времени, он был вынужден остановиться отдохнуть, присев под песчаной насыпью, которая давала клочок тени. Абдулла всё еще чувствовал себя, словно кусок мяса, выложенный на мангале Джамала. Он намочил салфетку в вине, расправил ее на голове и наблюдал, как красные капли падают с нее на его лучшие одежды. Только пророчество про Цветок-в-Ночи убеждало Абдуллу в том, что он не умрет. Если Судьба постановила ей выйти за него замуж, то он должен выжить, поскольку еще не женился на ней. Затем он подумал о собственном пророчестве, записанном его отцом. Оно могло истолковываться по-разному. На самом деле, оно могло уже исполниться, поскольку разве он не вознесся над всеми в стране, летая на волшебном ковре? Или, возможно, оно ссылалось на сорокафутовый кол.