— Возможно, мое жалкое, убогое заведение сможет предоставить тебе то, что ты ищешь, о жемчужина странников, — сказал он и критически осмотрел грязный пустынный халат незнакомца, ржавый гвоздик в носу и рваный головной убор.

— Оно более, чем убогое, о могучий продавец покрытий для пола, — согласился незнакомец и махнул концом своего выцветшего ковра в сторону Джамала, который как раз в этот момент жарил кальмаров в облаках голубого пахнущего рыбой дыма. — Разве благородная деятельность твоего соседа не пропитывает твой товар? Стойким ароматом осьминога?

Абдулла внутренне кипел такой яростью, что ему пришлось раболепно сложить ладони, чтобы скрыть это. О таких вещах неприлично упоминать. И легкий запах кальмара пошел бы даже на пользу той штуковине, которую незнакомец хотел продать, подумал он, разглядывая тускло-коричневый потертый коврик.

— Твой покорный слуга заботится о том, чтобы обильно обкуривать лавку благовониями, о князь мудрости, — сказал Абдулла. — Возможно, достославная чувствительность княжеского носа всё же позволит ему показать этому жалкому торговцу свой товар?

— Конечно, позволит, о лилия среди скумбрий, — парировал незнакомец. — Зачем бы я еще здесь стоял?

Абдулла неохотно раздвинул занавеси и пригласил незнакомца внутрь лавки. Там он повернулся зажечь лампу, которая висела на центральном столбе, но фыркнув, решил, что не станет тратить фимиам на этого человека. Внутри и так достаточно сильно пахло вчерашними ароматами.

— Что за великолепие ты собираешься развернуть перед моими недостойными глазами? — с сомнением спросил он.

— Вот это, покупатель дешевок! — ловким взмахом руки мужчина заставил ковер развернуться на полу.

Абдулла тоже так умел. Продавцы ковров обучались таким приемам. Он не был впечатлен. Он засунул ладони в рукава, приняв чопорно-подобострастную позу, и осмотрел товар. Ковер был небольшим. Развернутый, он оказался еще более выцветшим, чем думал Абдулла. Хотя рисунок выглядел необычно — или выглядел бы необычно, если бы большая его часть не истерлась. Оставшееся было грязным, а края — потрепанными.

— Увы, бедный продавец может наскрести только три медные монеты за самый декоративный из ковриков, — заметил он. — Это предел моего тощего кошелька. Времена тяжелые, о капитан верблюдов. Цена приемлема?

— Я возьму ПЯТЬСОТ, — заявил незнакомец.

— Что?

— ЗОЛОТЫХ монет, — добавил незнакомец.

— Король всех бандитов пустыни, конечно же, изволит шутить? — спросил Абдулла. — Или, возможно, обнаружив, что в моей маленькой лавке нет ничего, кроме запаха жареного кальмара, он желает уйти и попытаться с более богатым торговцем?

— Не особенно, — ответил незнакомец. — Однако я уйду, если ты не заинтересован, о сосед копченой рыбы. Ковер, конечно, волшебный.

Абдулла уже слышал такое прежде. Он поклонился поверх засунутых в рукава ладоней.

— Говорят, коврам присущи многочисленные и разнообразные достоинства, — согласился он. — Которое из них поэт песков приписывает этому? Приветствует ли он хозяина, вернувшегося в родную палатку? Приносит мир домашнему очагу? Или, может, — добавил он, с намеком ткнув пальцем ноги потрепанный край, — он никогда не изнашивается?

— Он летает, — ответил незнакомец. — Полетит, куда бы ни приказал владелец, о скуднейший из всех скудных умов.

Абдулла посмотрел в его угрюмое лицо, на котором пустыня пробороздила глубокие морщины вдоль обеих щек. Усмешка делала морщины еще глубже. Абдулла обнаружил, что ему не нравится этот человек почти так же сильно, как сын дяди первой жены его отца.

— Ты должен убедить этого скептика, — сказал он. — Если ковер можно проверить в деле, о повелитель лжи, тогда сделка может быть заключена.

— Охотно, — ответил высокий мужчина и шагнул на ковер.

В этот момент в соседней жаровне случилась одна из обычных неприятностей. Вероятно, какой-нибудь уличный мальчишка попытался украсть кальмара. Как бы то ни было, пес Джамала разразился лаем; разные люди, включая Джамала, начали кричать; а лязг кастрюль и шипение горячего сала почти перекрыли оба звука.

Мошенничество — один из способов жизни в Занзибе. Абдулла ни на мгновение не позволил вниманию оторваться от незнакомца и его ковра. Тот вполне мог подкупить Джамала, чтобы отвлечь Абдуллу. Он довольно часто упоминал Джамала, словно думал о нем. Абдулла непреклонно не отрывал взгляда от высокой фигуры мужчины и особенно от его грязных ног, стоящих на ковре. Но краем глаза посматривал на лицо и увидел, как его губы шевельнулись. Острый слух Абдуллы даже уловил слова «на два фута вверх», несмотря на шум по соседству. И он принялся смотреть еще внимательнее, когда ковер плавно поднялся от пола и завис примерно на уровне коленей Абдуллы, так что драный головной убор незнакомца почти касался крыши лавки. Абдулла посмотрел, нет ли под ним стержней. Поискал провода, которые могли быть ловко прицеплены к крыше. Взял лампу и покачал ею, так чтобы свет играл одновременно над и под ковром.

Незнакомец стоял, скрестив руки, и с его лица не сходила презрительная усмешка, пока Абдулла производил испытания.

— Видишь? — сказал он. — Убежден ли теперь отчаяннейший из сомневающихся? Я стою в воздухе или нет?

Ему пришлось кричать. Шум от соседей по-прежнему оставался оглушающим.

Абдулла вынужден был признать, что ковер, похоже, висит в воздухе, и никаких потайных механизмов он не находит.

— Почти, — крикнул он в ответ. — Следующая часть доказательства в том, что ты должен спешиться, а я полетать на ковре.

Мужчина нахмурился:

— Зачем это? Что могут добавить другие чувства к тому, что очевидно для твоих глаз, о дракон сомнения?

— Он может оказаться ковром, повинующимся только одному человеку, — проорал Абдулла, — как некоторые собаки.

Пес Джамала всё еще ревел снаружи, и было совершенно естественно подумать об этом. Пес Джамала кусал любого, кто прикасался к нему, кроме Джамала.

Незнакомец вздохнул.

— Вниз, — велел он, и ковер мягко опустился на пол.

Незнакомец сошел с него и поклоном указал на него Абдулле.

— Он в твоем распоряжении, о шейх проницательности.

С немалым волнением Абдулла шагнул на ковер.

— Поднимись на два фута, — сказал — или скорее крикнул — он.

Судя по звукам, в ларек Джамала пришли констебли Городской Стражи. Они бряцали оружием и орали, чтобы им объяснили, что случилось.

И ковер подчинился Абдулле. Плавным быстрым движением он поднялся на два фута, отчего желудок Абдуллы рухнул вниз. Он торопливо сел. Сидеть на ковре было невероятно удобно. Он чувствовался как очень тугой гамак.

— Этот удручающе неповоротливый ум наконец убежден, — признал Абдулла. — Напомни, какую цену ты просишь за него, о образец щедрости? Двести серебром?

— Пятьсот ЗОЛОТЫХ, — ответил незнакомец. — Вели ковру спуститься, и мы обсудим дело.

— Вниз и ложись на пол, — велел Абдулла ковру, и тот подчинился, таким образом изгнав из мыслей Абдуллы стойкое подозрение, что, когда он ступил на ковер, незнакомец сказал что-то еще, чего Абдулла не расслышал из-за шума по соседству.

Он вскочил на ноги, и торг начался.

— Предел моего кошелька — сто пятьдесят золотых, — объяснил Абдулла, — и то если я выверну его наизнанку и прощупаю все швы.

— Тогда ты должен вытащить другой кошелек или даже поискать под матрасом, — возразил незнакомец. — Поскольку предел моего великодушия — четыреста девяносто пять золотых, и я не стал бы продавать вовсе, если бы не самая срочная необходимость.

— Я мог бы наскрести еще сорок пять золотых из подошвы моего левого ботинка, — ответил Абдулла, — которые я храню для чрезвычайных ситуаций, и на этом мои ничтожные средства заканчиваются.

— Проверь свой правый ботинок, — ответил незнакомец. — Четыреста пятьдесят.

И так далее. Час спустя незнакомец покинул лавку, унося двести десять золотых монет, а Абдулла остался восторженным владельцем по всей видимости настоящего, хотя и потрепанного, волшебного ковра. Он всё еще не мог поверить. Он не верил, что кто бы то ни было, даже пустынный скиталец-аскет, мог расстаться с настоящим летающим ковром — хотя и почти полностью изношенным — меньше чем за четыреста золотых монет. Он был слишком полезным. Лучше, чем верблюд, поскольку его не надо кормить. А хороший верблюд стоил по меньшей мере четыреста пятьдесят золотых.