— Я охотно казню тебя. Но сначала скажи, где она.

— Но я уже сказал тебе, о чудо мира! Я не знаю, где она.

— Уведите его, — с величайшим спокойствием велел султан коленопреклоненным солдатам; они с готовностью вскочили и подняли Абдуллу на ноги. — Пытайте его, пока он не скажет правду. Когда мы найдем ее, можете убить его. Но до тех пор он должен продержаться. Осмелюсь предположить, принц Очинстана примет ее как вдову, если я удвою приданое.

— Ты ошибаешься, повелитель повелителей! — выдохнул Абдулла, когда солдаты с грохотом потащили его по плиткам. — Я понятия не имею, куда отправился ифрит. И моя величайшая скорбь состоит в том, что он забрал ее прежде, чем мы успели пожениться.

— Что? — крикнул султан. — Верните его назад!

Солдаты тут же потащили Абдуллу и его цепи обратно к выложенному плиткой сиденью, на котором султан теперь наклонился вперед, пронзая его взглядом.

— Мой чистый слух действительно запачкали твои слова, что ты не женат на моей дочери, мразь? — вопросил он.

— Это так, могучий монарх, — ответил Абдулла. — Ифрит появился прежде, чем мы успели сбежать.

Султан уставился на него будто бы в ужасе.

— Это правда?

— Клянусь, я еще даже не целовал вашу дочь, — сказал Абдулла. —Я собирался найти судью, как только мы окажемся далеко от Занзиба. Я знаю, что правильно. Но также я посчитал правильным, сначала убедиться, что Цветок-в-Ночи действительно хочет выйти за меня замуж. Ее решение показалось мне принятым от незнания, несмотря на сто восемьдесят девять портретов. Если ты простишь мне такие слова, защитник патриотов, твой метод воспитания дочери решительно нездоровый. Увидев меня впервые, она приняла меня за женщину.

— Значит, — задумчиво произнес султан, — когда прошлой ночью я отправил солдат поймать и убить нарушителя в саду, это могло обернуться катастрофой. Ты дурак, — сказал он Абдулле, — раб и дворняжка, который осмеливается критиковать! Конечно, я должен был воспитать дочь так, как воспитал. Пророчество, сделанное при ее рождении, гласило, что она выйдет замуж за первого мужчину, которого встретит, не считая меня!

Несмотря на цепи, Абдулла выпрямился. Впервые за этот день он испытал прилив надежды.

Султан в раздумьях таращился вниз на изящно выложенную плиткой и украшенную комнату.

— Пророчество прекрасно мне подходило, — заметил он. — Я давно желал союза с северными странами, поскольку оружие у них лучше, чем мы здесь можем сделать, и я так понимаю, некоторое из этого оружия по-настоящему колдовское. Но принцев Очинстана очень сложно припереть к стенке. Так что я подумал: всё, что мне требуется — оградить мою дочь от любой возможности видеть мужчин, и естественно, в остальном дать ей наилучшее образование, чтобы она умела петь, танцевать и ублажать принца. Затем, когда моя дочь вошла в брачный возраст, я пригласил сюда принца с государственным визитом. Он собирался приехать на следующий год, когда закончит укрощать страну, которую только что завоевал этим самым великолепным оружием. И я знал, что как только моя дочь посмотрит на него, пророчество обеспечит, чтобы я прижал его к стенке! — взгляд султана зловеще опустился на Абдуллу. — А потом мои планы расстроились из-за такого насекомого, как ты!

— К сожалению, это правда, осторожнейший из правителей, — признал Абдулла. — Скажи, этот принц Очинстана, случайно, не старый и уродливый?

— Уверен, он по-северному отвратителен, как эти наемники, — ответил султан, и Абдулла почувствовал, как солдаты, большинство из которых целиком состояли из веснушек и рыжеватых волос, напряглись. — Почему ты спрашиваешь, пес?

— Потому что, если ты позволишь дальнейшую критику твоей великой мудрости, о воспитатель нашей нации, это кажется несколько несправедливым по отношению к твоей дочери, — заметил Абдулла.

Он почувствовал, как к нему обратились взгляды солдат, удивленные его дерзостью. Абдулле было всё равно. Он знал, ему почти нечего терять.

— Женщины не в счет, — сказал султан. — Следовательно, невозможно быть к ним несправедливым.

— Не согласен, — возразил Абдулла, и солдаты уставились на него еще пристальнее.

Султан смерил его злобным взглядом. Его могущественные руки скрутили ночной колпак так, словно это была шея Абдуллы.

— Молчать, болезненная жаба! — рявкнул он. — Иначе ты заставишь меня забыться и приказать казнить тебе немедленно!

Абдулла немного расслабился.

— О абсолютный меч среди граждан, я умоляю тебя убить меня сейчас, — сказал он. — Я преступил закон, и согрешил, и посягнул на твой ночной сад…

— Молчать, — велел султан. — Ты прекрасно знаешь, что я не могу убить тебя, пока не найду мою дочь и не устрою, чтобы она вышла за тебя замуж.

Абдулла расслабился еще больше.

— Твой раб не может уследить за ходом твоей мысли, о сокровище рассудительности, — запротестовал он. — Я требую немедленной смерти.

Султан чуть ли не зарычал на него.

— Если я что и усвоил из этого прискорбного дела, так это то, что даже я, хоть я и султан Занзиба, не могу обмануть Судьбу. Я знаю, пророчество так или иначе исполнится в любом случае. Следовательно, если я хочу, чтобы моя дочь вышла замуж за принца Очинстана, сначала я должен согласиться с пророчеством.

Абдулла расслабился почти полностью. Естественно, он понял это сразу, но стремился убедиться, что султан тоже до этого додумался. И он додумался. Цветок-в-Ночи явно унаследовала логичное мышление от отца.

— Так где моя дочь? — спросил султан.

— Я уже сказал тебе, о солнце, сияющее над Занзибом, — ответил Абдулла. — Ифрит…

— Я ни на секунду не поверю в ифрита. Слишком уж всё удобно. Должно быть, ты где-нибудь спрятал девушку. Уведите его, — велел он солдатам, — и заприте в самой надежной темнице, что у нас есть. Оставьте цепи на нем. Он наверняка использовал какое-то волшебство, чтобы проникнуть в сад, и, вероятно, может использовать его, чтобы сбежать, если мы не будем осторожны.

Абдула невольно вздрогнул от этих слов. Султан заметил и гадко улыбнулся:

— Затем я хочу, чтобы организовали поиск моей дочери с обходом всех домов. Как только ее найдут, ее следует привести в темницу для свадьбы, — его взгляд задумчиво вернулся к Абдулле. — До тех пор я буду развлекаться придумыванием новых способов убить тебя. В данный момент я склоняюсь к тому, чтобы посадить тебя на сорокафутовый кол, а потом позволить стервятникам выклевывать из тебя кусочки. Но я могу передумать, если мне в голову придет что-нибудь похуже.

Когда солдаты потащили его прочь, Абдулла почти отчаялся снова. Он подумал о пророчестве, сделанном при его собственном рождении. Сорокафутовый кол чудесно вознесет его над всеми в этой стране.

Абдуллу поместили в глубокую вонючую темницу, в которую свет проникал сквозь единственную крошечную решетку высоко в потолке, и тот не снаружи. Вероятно, он попадал сюда от далекого окна в конце коридора этажом выше, в котором решетка находилась на полу.

Зная, что скоро будет тосковать по свету, Абдулла постарался, пока солдаты тащили его, напитать глаза и сознание его образами. Во время остановки, когда солдаты отпирали наружную дверь в темницы, он поднял голову и огляделся. Они находились в темном внутреннем дворике с пустыми каменными стенами, которые возвышались вокруг, словно скалы. Но если сильно запрокинуть голову, Абдулла мог видеть на некотором расстоянии тонкий шпиль, резко выделявшийся на фоне утреннего золота восходящего солнца. Он с изумлением понял, что сейчас всего лишь час после рассвета. В темной синеве неба над шпилем мирно расположилось единственное облачко. Утренняя заря еще окрашивала облачко красным и золотым, придавая ему вид высоко нагроможденного замка с золотыми окнами. Золотой свет выхватывал крылья белой птицы, которая кружила вокруг шпиля. Абдулла был уверен, что это последняя красота, что он видит в своей жизни. Пока солдаты волокли его внутрь, он смотрел на небо, сколько мог.