— Выберись из-под этого человека и зависни передо мной.

По краю ковра пробежала рябь. Абдулла видел, он пытается выполнить приказ. Он с усилием извивался, но вес Кабула Акбы явно был слишком велик, чтобы позволить ковру выскользнуть из-под него. Так что ковер попытался по-другому. Он поднялся на дюйм в воздух и, прежде чем Абдулла понял, что он собирается делать, выстрелил из-под спящего разбойника.

— Нет! — воскликнул Абдулла, но слишком поздно.

Кабул Акба шлепнулся на землю и проснулся. Он сел, размахивая пистолетом и вопя на странном языке.

Бывший наготове солдат неторопливо схватил зависший ковер и обернул его вокруг головы Кабул Акбы.

— Забери у него пистолет, — велел он, держа брыкающегося разбойника обеими мускулистыми руками.

Абдулла упал на одно колено и схватил сильную руку, размахивавшую пистолетом. Рука была очень сильной. Абдулла никак не мог отнять пистолет. Он мог только виснуть на ней и болтаться из стороны в сторону, пока рука пыталась стряхнуть его. Солдат рядом с ним тоже болтался из стороны в сторону. Кабул Акба оказался поразительно силен. Пока Абдуллу мотали, он попытался завладеть одним из пальцев разбойника и разжать его хватку вокруг пистолета. Однако в ответ Кабул Акба взревел и начал подниматься, и Абдуллу отбросило назад вместе с ковром, который каким-то образом оказался обернутым вокруг него, вместо Кабула Акбы. Солдат продолжал цепляться. Он цеплялся, даже несмотря на то, что Кабул Акба продолжал подниматься, ревя так, будто рушится небо, и хватка солдата вокруг его рук превратилась в хватку вокруг пояса, а потом — вокруг бедер. Кабул Акба вскричал голосом, больше похожим на гром, и поднялся еще выше, пока его ноги не стали слишком большими, чтобы держать их одновременно, и солдат соскальзывал вниз, пока не вцепился угрюмо в одну из них, прямо под большущим коленом. Эта нога попыталась отпнуть солдата, но ей не удалось. После чего Кабул Акба расправил громадные кожистые крылья и попытался улететь. Но солдат, хотя снова соскользнул вниз, по-прежнему держался.

Абдулла наблюдал всё это, одновременно пытаясь выбраться из-под ковра. Также краем глаза он видел Полночь, которая в защитной позе застыла над Молокососом, став еще больше, чем когда стояла перед констеблями. Но недостаточно большой. Перед ними теперь возвышался самый могучий из могучих ифритов. Половина его терялась наверху в тумане, который он сбивал крыльями в завихряющийся дым, не в состоянии взлететь, поскольку солдат якорем притягивал к земле его громадные когтистые ноги.

— Объяснись, могущественнейший из могучих! — крикнул Абдулла в туман. — Семью Великими Печатями я заклинаю тебя прекратить сопротивляться и объяснить!

Ифрит перестал реветь и остановил мощные взмахи крыльев.

— Ты заклинаешь меня, ты, смертный? — донесся сверху громкий зловещий голос.

— Да, — ответил Абдулла. — Скажи, что ты делал с моим ковром под видом этого презреннейшего из кочевников. Ты обидел меня по меньшей мере дважды!

— Очень хорошо, — произнес ифрит и начал тяжеловесно опускаться на колени.

— Можешь теперь отпустить, — сказал Абдулла солдату, который, не зная законов, управляющих ифритами, по-прежнему цеплялся за большущую ногу. — Он обязан остаться и ответить мне.

Солдат с опаской отпустил и вытер пот с лица. Он не выглядел успокоенным, когда ифрит просто сложил крылья и встал на колени. И неудивительно, поскольку даже на коленях ифрит был высотой с дом, а лицо, показавшееся из тумана, было ужасно. Абдулла снова краем глаза увидел Полночь, вернувшуюся к нормальным размерам, которая спешила в кусты с болтавшимся у нее во рту Молокососом. Но большую часть его внимания занимало лицо ифрита. Он видел этот пустой взгляд темных глаз и золотое кольцо в крючковатом носу раньше, хоть и недолго, когда Цветок-в-Ночи унесли из сада.

— Поправка, — сказал Абдулла. — Ты обидел меня трижды.

— О, гораздо больше, — ласково прогромыхал ифрит, — так много раз, что я сбился со счета.

Абдулла сам не заметил, как сердито скрестил руки.

— Объясни.

— Охотно, — ответил ифрит. — На самом деле я надеялся, что кто-нибудь спросит, хотя и полагал, что вопросы скорее поступят от герцога Фарктана или трех соперничающих принцев Таяка, чем от тебя. Но никто из остальных не проявил достаточной решимости, что меня несколько удивляет, поскольку ни один из вас никогда не был моим главным проектом. Знайте, что я один из величайших в воинстве Добрых Ифритов, и зовут меня Хазруэль.

— Не знал, что бывают добрые ифриты, — заметил солдат.

— О, бывают, простодушный северянин, — сообщил ему Абдулла. — Я слышал его имя — говорят, он почти на одной высоте с ангелами.

Ифрит нахмурился — не слишком приятное зрелище — и прогрохотал:

— Дезинформированный торговец, я выше некоторых ангелов. Знай, что около двухсот ангелов нижних сфер находятся под моим командованием. Они служат стражей на входе в мой замок.

Абдулла по-прежнему стоял, скрестив руки, и постукивал ногой.

— Раз так, объясни, почему ты вел себя по отношению ко мне далеко не по-ангельски.

— Не моя вина, смертный, — ответил ифрит. — Меня подстегивала нужда. Пойми всё и прости. Знай, что моя мать, Великий Дух Дазра, около двадцати лет назад в миг невнимательности позволила себе очароваться ифритом из Войска Зла. После чего она родила моего брата Дальзеля, который — поскольку Добро и Зло не слишком хорошо возрастают вместе — вышел слабым, бледным и мелким. Моя мать терпеть не могла Дальзеля и отдала его растить мне. Пока он рос, я окружил его всевозможной заботой. Так что можешь вообразить мои ужас и горе, когда выяснилось, что он унаследовал натуру своего злого отца. Первое же, что он сделал, достигнув совершеннолетия — украл и спрятал мою жизнь, таким образом сделав меня своим рабом.

— Ну-ка еще раз, — сказал солдат. — Хочешь сказать, ты мертвый?

— Вовсе нет, — ответил Хазруэль. — Мы, ифриты, не похожи на вас, смертных, невежественных людей… Мы можем умереть, только если уничтожить одну малую часть нас. Поэтому все ифриты благоразумно отделяют от себя эту малую часть и прячут ее. Как сделал и я. Но, объясняя Дальзелю, как спрятать свою жизнь, я, ослепленный любовью, опрометчиво рассказал ему, где спрятана моя жизнь. И он тут же захватил ее в свою власть, вынуждая меня исполнить его приказ или умереть.

— Теперь мы подошли к сути, — сказал Абдулла. — Его приказом было украсть Цветок-в-Ночи.

— Поправка. Мой брат унаследовал величие ума от матери, великой Дазры. Он приказал мне украсть всех принцесс, что есть в мире. Минутное размышление откроет тебе смысл его решения. Мой брат достиг брачного возраста, но он столь смешанного происхождения, что ни одна женщина среди ифритов не согласится на него. Он вынужден обратиться к смертным женщинам. Но поскольку он ифрит, подойти могут только женщины высочайшего происхождения.

— Мое сердце болит за твоего брата, — заметил Абдулла. — А не мог он удовлетворится немного меньшим, чем всё?

— С какой стати? — спросил Хазруэль. — Он сейчас распоряжается моей силой. Он тщательно обдумал дело. И прекрасно понимая, что его принцессы не смогут ходить по воздуху, как ифриты, первым делом он приказал мне украсть некий бродячий замок, принадлежащий одному чародею этой страны Ингарии, чтобы приютить его невест, а потом приказал мне начинать красть принцесс. Этим я сейчас и занят. Но, естественно, одновременно я разрабатываю собственные планы. Я устраиваю так, чтобы за каждой украденной мной принцессой оставался обиженный возлюбленный или разочарованный принц, который может захотеть попытаться спасти ее. Для этого влюбленный должен бросить вызов моему брату и вырвать у него тайну, где спрятана моя жизнь.

— И тут вступаю я, могучий интриган? — холодно спросил Абдулла. — Я часть твоего плана по возвращению себе жизни, не так ли?

— Лишь чуть-чуть. Я больше возлагал надежды на наследника Альберии или принца Пичстана, но оба молодых человека вместо этого отправились на охоту. На самом деле, все они продемонстрировали замечательную нехватку характера, включая короля Верхнего Норланда, который просто пытается каталогизировать свои книги самостоятельно, без помощи дочери, а даже он представлялся более вероятным шансом, чем ты. Ты был, можно сказать, самой слабой ставкой. В конце концов, пророчество при твоем рождении было весьма двусмысленным. Признаюсь, я продал тебе этот волшебный ковер почти исключительно ради забавы…