Под дверью мелькнула тень чьих-то ног — и Шаос, прикусывая губу, стала "терпеть" молча…

***

С тех пор, Шаос совсем потеряла свой покой. Девушка никуда не выходила, оставаясь в постели под всеми возможными предлогами и вылезая только поесть да по каким-либо иным особо важным делам. При этом она всё время кряхтела, стискивала свои веки, а лицо горело, и каждый раз после себя она была вынуждена стирать со стула свою странновато липкую смазку, которой неминуемо пропитывалось её бельё. Внутри она постоянно чувствовала шевеление чего-то мягкого и скользкого. Казалось, что даже сама икра в ней сокращалась и подрагивала. И иногда это даже доводило её до оргазма — бывало, что прямо за столом.

Так оно продолжаться не могло. Даже отец, который часто делал вид, будто бы не замечает "странностей" в её поведении, тоже сдался, и ей скоро ей начали носить еду прямо в комнату, после чего давали поесть в одиночестве — и забирали пустую посуду, когда девушка уже корчилась в своей кровати. Стоит ли говорить о том, что спать нормально она тоже не могла? Она крутилась и вертелась, то стискивая запястья ногами, то кусая край своего ошейника — и подолгу скулила. Ей хотелось, чтобы это кончилось как можно скорее. Её мозг не выдерживал…

И всё же, это были только "цветочки". Потом икра стала лопаться. И из неё начинали распозаться многие десятки, а может и сотни маленьких слизнючков — желтовато-беленьких, пухлых и противных. И теперь они копошились в ней с пущей силой — что вполне себе девятимесячный живот нормальной, полноразмерной женщины буквально дрожал и шёл волнами. Они ползали по её матке, исследуя все её глубины, слизывая с её стенок секрецию, поедая остатки яиц. Заползая в яичники… и делая там с ними незнамо что. Может быть, они ей их разорвут и выползут в её брюшную полость, облепливая матку ещё и снаружи… Кто знает, кто знает…

А однажды, поутру, она проснулась в постели, невольно стискивая руками свою грудь — и когда же взгляд её прояснился и она поняла, что к чему — то увидела, как из её розового сосочка, шевеля длинными усиками, торчала голова слизняка. Рыхлого, совсем свежего и ещё не обматеревшего. И это было очень мерзко. Тогда она попыталась сжать грудь сильнее, пока второй рукой планировала "выдернуть" его наружу — но нет, моллюск юрко шмыгнул внутрь, прячась в одном из её молочных канальцев. Шаос от этого кончила…

Они прятались в её груди. В её канальцах, расположенных в тонкой прослойке из жирка, у самых её рёбер. У самого сердца… Копошатся… Сокращаются… Ползают… И от этой мысли она кончила снова.

Шаос ощущала себя червивой… червивой до самого основания. А ведь кто знает? Может быть, они завелись и в её ушах. В её голове, проникли ей в мозг… Но ведь тогда из них должна была течь их слизь? Нет?.. Из груди — немного, но это могло быть и её начинающимся сочиться молоком, просто бледным ещё…

При этом — да, они были ещё совсем слабенькие. По крайней мере, Шаос так казалось. Потому что некоторые особо ярые и ретивые иногда — но вылезали из неё. Это происходило во сне, или же в те некоторые моменты, когда ехидна ощущала эту неприятно-липкую резь от чего-то, протискивающегося сквозь её плотно сжатый кервикс, и спустя некоторое время под липкой тканью её белья уже ползали эти маслянистые комочки слизи. Совсем вялые и нежные… Тогда девушка осторожно соскабливала их ладонью со своей гладкой кожи — и сажала в баночку, чтобы потом отдавать их слугам и просить отпустить их где-нибудь в саду… Сама же она вставала сейчас особенно редко. Потому что, когда она напрягала живот… они из неё также выскальзывали. Прямо гроздями, влажными шлепками повисая в её белье. Но они ведь не были ещё до конца сформированы — и поэтому, ценою своего покоя, старалась продержать их в себе как можно дольше, дать им вызреть…

Только опять она забыла кое что — в ней ведь они росли двумя разными способами… и однажды она проснулась оттого, что ей было больно. Что-то большое пыталось пролезть через её маточное кольцо. Не в пример большее тем слизнякам, не в пример более упругое и сильное. Словно бы кусок мышцы лез через него, занимая собой ещё и всю толщину её влагалища.

— А-ааай… Блин! — Сказала дамианка, скребя задними лапками о простыню — и отвернула край одеяла, обнажая нижнюю половину своего тела…

Внутренняя поверхность её бёдер ожидаема была покрыта слизнями — густо и скученно у самой её промежности — и более разрозненно расползающимися по обеим её ляжкам. Они уже обретали чуть более зелёный цвет, что могло намекать на их взросление. Пока её пах… та его часть, что была скрыта под полупрозрачным от слизи и смазки белья — видимо колыхался в такт пробирающемуся наружу слизню.

Раздвинув полусогнутые в коленях ноги пошире, девушка коротко привстала, чтобы схватить себя за резинку белья — и сдернуть его до колен. При этом она же естественно ощутила, как внутри неё всё напряглось… и если бы она уже не была занята чем-то настолько массивным — часть её содержимого определённо бы выплеснулось наружу с влажным чавканьем. Но большой, видимо ощутив, что сзади на него напирают — наоборот замер, самую малость не дойдя до выхода…

— В-вылезай, а… вылезай!..

Она легонько похлопала себя по животу и чуть надавила на него с боков, желая его немножечко поторопить… Но её содержимое откликнулось на это ещё большей активностью, и тогда Шаос надавила чуть сильнее… и сильнее! Её мозг начал гореть…

Два пухлых, плотно сжатых валика её киски начали расходиться… и между ними показалось особо толстое, с руку толщиной, тело слизня… Причём же — не с её руку, не с её… И исторгая из себя влажный, как этот же самый слизень язык — дамианка кончила. Засучила по кровати ногами, а руки её плотнее сжались на боках округлого живота, чтобы в приступе потерянного рассудка — надавить на него, что было мочи…

И хотя мочи в ней было немного — хорошо смазанному слизню этого хватило. Вместе с тонкой ниткой пуповины — он выпал из дёргающегося в очередном припадке тела матери, всей своей огромной, двадцатипятисантиметровой тушкой мышц — и его следом же накрыла волна слизи… слизи и более мелких его братьев. Совсем маленьких, от каких-то сантиметров — и более крупных, до десяти и около в длину. Они брызнули из неё будто бы фонтаном — и начали скакать, крутиться и вертеться на изгаженной слизью простыне. Слегка зеленоватые и вполне себе живенькие!

Шаос надавила опять — и под её скулёж, снова с десятка три мелких слизней вылилось из неё. Их бы могло быть и больше, но что-то массивное перегородило их дорогу… Опять гигант? Девушка стала тужиться. Тужиться и помогать себе руками, заставляя существо искать выход… и….

Они зашевелились. Направились куда нужно, и… И Шаос, понимая, что снова что-то пошло не так, в невесть какой раз заскулила — тогда ей было просто больно, а сейчас… стало чертовски больно! Д-да что там такое было?!..

Её живот колыхался, весь и до самой промежности, в нём шло бесконечное движение. Он дрожал, ёрзал. Поднимался и опускался. И гораздо сильнее, гораздо активнее, чем в прошлый раз… К-как же… так?

С закушенным ошейником, Шаос продолжила давить, заставляя сразу три головы огромных слизня показаться из её промежности. Три большие головы, бессмысленно крутящиеся, цепляющиеся друг о друга, влажно чавкающие нитками обильной слизи, натянутыми между ними — и между телом матери. И от этого вида у девушки даже дыхание перехватило… А потом она нечаянно расслабила руки. Чем её обитатели тут же решили воспользоваться — и начали лезть обратно!

— Нееееет! — Громко пискнула синеволосая ехидна, что можно было в её исполнении приравнять к крику — и вновь обрела инициативу, до боли, до скрежета в зубах сдавливая живот, и… и…

Они двигались неохотно. Им — было тесно. Шаос — больно. Но она уже не была готова пойти на попятную. И отрывистым движением перевернувшись животом вниз — встала на четвереньки… чтобы подпрыгнуть и рухнуть вниз всей массой…

Три двадцатисантиметровых поленцах выскочили из неё, разматывая за собой пуповины — и их накрыло густым слоем мелочи. Но такого резкого нажима не выдержала её матка — розовая, покрытая слизью и, собственно, самими слизнями трубка с торчащими из неё четырьмя жгутами вылезла наружу. Это уже было запредельно мерзко, но кончающая грязной свиньёй дамианка подобрала под себя руки — и, корчась, опять сдавила живот, прямо из этого органа, из этой розовой трубки выдавливая с десяток созданий… и вслед за теми — ещё с десяток! И ещё, пока… пока она не стала "раздуваться" от чего-то большого…. ещё одного "родного". Голова моллюска показалась из вывернутого наружу кервикса, хотя и лез он с неохотой, в сопротивлении напрягая своё тело, чтобы стать ещё больше и толще…