Люте показалось, что стало холодать. То ли и правда зима заявляла свои права все стремительней, то ли это дыхание смерти довлело над испуганными душами, которые тащились невесть куда. И то сказать, что ни день, то грызня. Все друг за дружкой стали приглядывать. Что ни рожа — все мрачные. Но как травить — всегда известно кого в первую очередь. Тут уж как не следуй завету Ягини, да душа и так в клочья, можно же хоть раз спокойно поговорить.

— Про Чернобога вспомнила и Морану легенду. Как похитил он ее да Даждьбога к древу словно бабочку приколол. Уж как Моране повезло сбежать-то от него, нам так не свезет.

— Когда это она от него сбегала-то? — Светозар до того удивился, что мигом с себя сонливость стряхнул, подобрался весь, напрягся, словно бы не про богов речь ведется, а про матушку с отцом родных.

— Ну так, когда Велес человечью личину его разрубил, ослаб Чернобог и сбежала Морана из клетки, — Люта тоже встрепенулась. Уж очень не понравился ей вид Светозара. Казалось вот-вот усмешка с губ его слетит.

— А клетка золотая небось была, — протянул Светозар, под хмыканье Грула. — Не сбегала твоя богиня, а вытурили её и много позже, когда в очередной раз вздумала мир яви изничтожить. Уж так Чернобогу это надоело, что выгнал он ее с Нави да запер в междумирье, чтобы боле не портила ни ему, ни людям настроение.

— Неправда!

Лютка подскочила с бревна так быстро, что чуть в костер же и не упала, если б не Латута, так ходить ей без косы.

— Чернобог пленил ее, жену чужую! Силой увел! А Даждьбог и спасти не смог, никто даже пальцем не пошевелил. Это что же такое, еще и враки вон какие повсюду кажут!

Гату хмуро поглядел на разошедшуюся Люту, понимая, что не история Мораны жжет ей грудь и заставляет кричать, а ее собственная. Девчонку-то никто не спас, не уберег. Да только разные у них с Мораной истории. Белоглазый чуть не сплюнул от досады, уж как умеет Яга мозги песком посыпать, так то одной Моране и известно.

— Прав он, Люта, — тихий голос чудя привел в чувство ведьму и заставил сесть на бревно обратно. Сама себе не поверила, а послушалась и хотела подскочить вновь, да тут уж Латута удержала, все боялась, что в костер опять ведьма нырнет.

— То, что Чернобог похитил ее, то верно, да только не против Морана была, влюбилась она в Навьего Владыку, а тот взаимностью ответил, пострадал Даждьбог от обоих. Не собиралась Морана никуда сбегать, нравилось ей Навью править, да только ежели Чернобог хранил равновесие между тремя мирами, Моране то быстро наскучило. Раз взбаламутила вековые устои, два, на третий Владыка не выдержал, всяк терпению предел имеется. Пошто и твержу тебе уже не первый раз — хватит повторять за Ягиней как эхо её. Знания она тебе вложила в голову хорошие, да только не всё и так как ей удобней. А всё ради одного.

Гату умолк после длинной речи, и так понятно было, что сказать хотел да не при Белке. Та и для вида спать могла, а нечего ей в голову вкладывать не нужное. Люта отвечать не стала, что толку спорить, когда ты один против всех, проще при своем остаться. Разве что зерно сомнения все же улеглось в землицу.

Утром небо вновь нахмурилось, собралось темными кучевыми облаками, грозя пролить на головы путников еще больше воды. Вдалеке гремело, Перун по пятам шел, не отпускал, грозился копьями сверкающими, возникающими то там, то тут, высвечивая взволнованные, хмурые лица. С каждым шагом казалось, что на ноги надевают мешки с камнями, стопы вязли в размокшей земле, скудная дорожная еда оседала в желудках, но не приносила сытости. Уже перевалило за полдень, а они все шли за молчаливым чудем. Любые попытки нытья или же просьб остановиться, передохнуть пресекались. Привалы нынче делались только на ночь. Гату лишний раз не стеснялся напомнить, особенно Люте, что время на исходе, зима уже на пороге, еще немного и идти они не смогут.

Небольшое поселение появилось перед ними внезапно, словно из-под земли выросли соломенные крыши на бревенчатых избах, да покосившиеся частоколы. Путники остановились, всматриваясь в чернеющие провалы окон. Тихо. Так тихо, что слышно, как ветерок пошатывает скрипящие ставни. Куда-то подевалось привычное любому селению брехание собак, покрики гусей, да петухов. Даже лесные птицы смолкли, будто не хотели нарушать эту мёртвенную тишину.

— Что-то мне не нравится это место, — обронил Светозар, оглядывая покосившиеся домишки. — Куда все подевались?

— Придут, не сомневайся, — ответил Гату, цепко вглядываясь в дверной проем одной из хижин.

Люта проследила за взглядом чудя, заметив мелькнувший силуэт человека. Девушка почувствовала, как по спине пробежали мурашки. Почему они прячутся? Что за напасть людей так скрутила? Вдруг в дверях снова появился человек, им оказался дряхленький старичок в летах. Выглядел он донельзя чудно. На ногах до того сношенные валенки, что даже пальцы торчат, одет в красную рубаху, вышитую желтенькими петушками, а на голове котелок! Люта сначала подумала, что это такой шлем странный, но пригляделась — нет же, ручки по бокам, и правда котелок. Задорно подпрыгнув, словно былая молодость вновь ударила в башку, старичок направился навстречу гостям, бормоча скрипучим голосом:

— Жаренные гвозди, жеванные лавки! У моей то бабки, выпали все зубы, черные змеючие жирные пиявки! Будет мне потеха, податься в лесорубы.

— И вам не хворать, — ошарашенно пробормотал Грул, наблюдая за безумным дедом, который подбоченясь застыл напротив него.

— Ежели то скучно, можно поглядати, у меня за лесом шесть медвежьих свинок! Месяц жибко жирный, надобно снимати. Я его нарежу, наделаю снежинок! — доверительно заявил дед, подмигнув Латуте.

Однако белоглазый смотрел на старичка, казалось бы, и без удивления вовсе. Люте тотчас подумалось, что он его знает.

— Здравствуй, Шишок, — улыбнувшись пробасил Гату, словно в подтверждение её мыслей. — Все сторожишь?

— На посту из веток, храбро, аки ёжик! Мне-то, что теряться, сбрую ветер носит. Я плотину строю, глотаю многоножек. Дерево не баба, жрать и пить не просит.

Путники переглянулись. Дед явно был совершенно безумен. Он шепелявил и свистел гнилушками редких зубов, то и дело подпрыгивал. Его передергивало и трясло из стороны в сторону. Но Гату это почему-то не смущало. Чудь обернулся к спутникам, мотнув головой по направлению к селению.

— Заночуем здесь.

— Ты ему доверяешь? — осторожно осведомился Грул, косясь на старика, который в этот момент приставал к Латуте, заискивающе расшаркиваясь.

— Это Шишок, здешний сторож. Кроме него в деревне никого. Он… — чудь помедлил — не опасен. Во всяком случае не опаснее болотной гадюки.

— То есть ядовитый и может цапнуть? — уточнила Люта.

— Если его не трогать, то и Шишок не тронет, — пожал плечами Гату. — У нас один путь, и он через его деревню.

Больше чудь ничего объяснять не стал. Беляна как воды в рот набрала. Было видно, что она перепугана до одурения, едва ль не падает. Светозар отпустил верного сокола, да так и не придумал ни одного оправдания, супротив того, чтобы остановиться в странной вымершей деревне.

Шишок привел их в свою избу, бережно притворив дверь, висящую на единственной оставшейся целой петле. Внутри было натоплено, хотя запаха дыма не чувствовалось. Нехитрый быт его лачуги составлял крепкий дубовый стол и одна табуретка. Дед суетился, будто и правда пытался быть полезным. Он ненадолго исчез, а по возвращению притащил охапку сена. Еще с десяток раз старик сбегал туда и обратно, устилая весь пол покрывалом из сухой травы. Как ни странно, это придало уюта. Люта тотчас почувствовала, как на нее навалилась усталость. Привалившись к стене, она села и тихонько задремала. Сквозь чуткий сон, то и дело доносилось скрипучее бормотание странного деда:

— Коли хочешь ёрзать, не ложись на полку. Я-то парень видный, мне любая в пору. Только кости ломит, как сухую ёлку. На роже бородавки, як у мухомору.

Однако ж усталость брала своё, и скоро даже бессвязный поток слов сумасбродного хозяина улетел прочь. Люте снилась зима в родной Глиске. Кожу покусывал колючий морозец, но это не казалось неприятным. Наоборот, хотелось набрать пригоршню снега и растереть лицо, чувствуя, как горячие капли стекают по щекам. Вокруг неё играли дети. Они весело попискивали, бросая друг в друга снежки. Их щебет звенел так оглушительно и задорно, что улыбка сама по себе ниспадала на лицо. Того и гляди, кинешься следом за ними. На душе было тепло и спокойно. Никаких мыслей, только далекая зима из прошлого, иль может будущего? Один сорванец, погнавшись за другом метнул в него снежок, да попал в щеку Люте. Ей не было больно. Она весело рассмеялась и, притворно хмурясь, погрозила мальцу пальчиком. Да так и застыла на вздохе. Ребенок смотрел на нее темными провалами на месте глаз. Обычное детское лицо, а заместо очей дымная клубящаяся бездна. Люта вздрогнула и проснулась.