В усадьбе было множество комнат. То был богатый дом, один из первых в Корсуне. Гату уже по памяти знал расположение крыла, в котором держали его родичей. Но в ту ночь его внимание было приковано к иной комнатушке. Просторная спальня казалась вычурной в каждом своем элементе. Тут тебе и зеркало с бронзовой оправой с изображениями русалок, и резные сундуки с заморской парчой с востока, пола не сыскать от густого ворса бусурманских ковров, а кровать столь велика, что в ином доме и не поместилась бы. Среди всего этого великолепия восседал отрок лет четырнадцати иль около того. Звали его Клетес. Надобно сказать, парнишка тот был ликом красив, да статен. Голубые глаза, прямой нос, словно из гипса вытесан, пышные губы, аки у девицы. Сложен тоже справно, плечи широкие, а талия стройная. Черные кудрявые волосы аккуратно пострижены, чуть ниже затылка.

Отрок явно маялся от скуки, а Гату наблюдал за ним не первую ночь. Иногда парень водил к себе в опочивальню девок из рабынь, а порой развлекался тем, что разукрашивал тумаками рожу кому из мужичья, тоже невольников. Сложно сказать, что именно в нем с первого взгляда не понравилось белоглазому. Еще даже до того, как увидел он, чем живет отрок тот. Какая-то неуловимая червоточина зияла в душе на вид справного мальчишки, искажая его деяния, и омрачая каждое слово и поступок душком зловония.

Белоглазый неспроста отметил его среди прочих. К чудским жёнам отрок проявлял не меньший интерес, чем к потехам со служанками. Однажды он даже решился выкрасть одну из них на время, чтобы позабавиться в опочивальне. Вышло совсем не так, как парень ожидал. Втолкав в спальню деву по имени Шерра, он победоносно запер дверь на замок, в предвкушении услады. Но едва он поднял взгляд на спокойные сапфировые глаза, то понял, что сам загнал себя в ловушку. Чудь ничего не говорила, но смотрела так, что парень едва портки не обмочил. Внезапно свет вокруг нее стал тускнеть, словно выгорая. Погасли свечи, с грохотом захлопнулись ставни. В кромешной тьме не было ничего кроме взгляда сапфировых глаз с вертикальным зрачком. Не помня себя от страха, отрок пал ниц, заламывая руки и тихонько подвывая от охватившего его ужаса.

— Наигрался? — прошептала чудь тягучим и низким голосом.

— Да, — поспешно закивал мальчишка, согласно тряся кудрями.

Больше отрок к чуди не совался, а крыло, в котором содержали диковинных дев, обходил стороной. Тут можно добавить, что его отец был не чета сыну, мужик поумней. Он и сам был не дурак поглазеть на баб, особливо на необычных, да и не только поглазеть. Однако чудских жён почтенный Ревокат заказал не для услады глаз, али плотских утех. Невольничьи рынки постепенно отходили в прошлое. Торговлю рабами все сложнее было оправдывать, особенно ежели хочешь податься в белокаменные палаты, скажем, Константинополя. Но как ни крути спрос на особый товар имелся всегда. Ревокат знался с нужными людьми, которые могли отвалить не один сундук золотом за служанку, какой нет ни у одного султана, иль короля. Он ждал корабля.

Ночь была безлунна и черна. А Гату лежал на брюхе, закрыв глаза, и следил за каждым движением Клетуса. Мальчишка изнывающий от скуки и купающийся в роскоши давно к чему-то готовился. Белоглазый не раз отмечал, что он украдкой прячет в своих покоях необычные вещи. То высушенное крыло летучей мыши за ковер сунет, то мешочек с костным песком в сундуке сокроет. И много же он стащил к себе всякого. Вестимо одно — колдовать дуралей удумал. Такую возможность нельзя было упускать. Чудь недаром изучал мальчишку, колдовской силы в нем отродясь не водилось. Зато гонору уж нашлось в достатке, что на пару-тройку таких хватило бы.

Клетус дождался полночи. Выглянул в окно, затем, приоткрыв дверь, осмотрел коридор. Никого. Постояв с минуту в неуверенности, он снова высунулся наружу.

«Боишься, гадёныш, — догадался чудь. — Измыслить-то измыслил, а как до дела, сразу столбняк одолел».

Мальчишка взаправду был жутко перепуган. Белоглазый чуял его страх, перемежающийся с возбуждением. Сердце отрока колотилось, а ноги едва ль не отнимались. Пошатываясь, он прошел вдоль своих покоев, доставая из тайников чародейские ингредиенты. Откинув с пола ковер в центре комнаты, Клетус опустился на колени перед мудрёным рисунком. Он состоял из трех сфер, пересекавшихся между собой. В три обрасти с дальнего края он последовательно установил чашу с горстью земли, чашу с водой и чашу с маслом, которое зажег. В три области внутри фигуры мальчишка положил крыло летучей мыши, воронью лапку, крошечный окровавленный язык.

«Кошачий язык — пропуск за грань, — пронеслось в памяти Гату. — Ты еще и животин, стало быть, мучаешь».

Клетус замер, не решаясь достать последний ингредиент, который следовало уложить в центр фигуры, где уже ждала своего места пустая чаша. Он потянулся за пазуху, как вдруг порыв ветра бесцеремонно выбил ставни одного из окон. Пламя облизывающее горящее масло, хищно задрожало, разбрасывая сполохи света и усиливая пляску теней на стенах. Мальчишка чуть не вскрикнул от неожиданности, насилу совладав с собой. Подскочив к окну, он снова выглянул наружу, еще более неуверенно, чем ранее. Никого. Только безразличный ветер постукивает ставнями. Заперев окна на засов и дважды его проверив, горе-колдун вернулся к ритуалу.

Он никак не мог решиться. Наконец, рука снова юркнула за пазуху, доставая оттуда небольшое продолговатое яйцо. Подняв его перед глазами, вгляделся в скорлупу. Свет от пламени горящего масла, едва заметно, но все же просвечивал содержимое — крошечную змейку. Облизав пересохшие губы, Клетус подковырнул скорлупку ножом, аккуратно выливая содержимое яйца в чашу по центру. Вытерев вспотевшие ладони о штаны, мальчишка затянул дрожащим голоском ни то песню, ни то заговор.

Дай мне силу морской пучины,

Чтоб разить врагов клинком,

Дай мне ловкость урагана,

Править буду я в небе ночном.

Подари мне мудрость солнца,

Чтобы забыть его на век.

Сделай мое тело камнем,

И холодным словно снег.

Произнеся последние слова, отрок подбросил над головой костный песок, который медленно опустился ему на волосы, плечи и зловещую фигуру в центре комнаты. Повисла звенящая тишина. Белоглазый почувствовал движение потусторонней силы, и даже на миг поверил, что явится некая сущность, которая одарит мальчишку своей мощью. Мальчишка не обладал даром к чародейству. Так что же это было? Приглядевшись к глазам Клетуса, чудь понял, что вспышка исходила прямо оттуда. Этому холеному садисту недоставало в жизни изюминки, острого перца. Он так хотел получить нечто большее, что сам того не осознавая пробуждал в своей душе такие потаенные уголки, в которые смертному не положено заглядывать. Решив, что настало время действовать, Гату решительно шагнул свозь камень.

Мальчишка испуганно взвизгнул, когда прямо из центра фигуры, которую он начертал на полу, отбрасывая чаши с подношениями проступили черты жуткого лица. Бледная кожа, впалые щеки, и белые полные ненависти глаза с вертикальным зрачком.

— Ты призвал меня, червь, — с достоинством изрек Гату, глядя на трясущегося Клетуса. — Силы испрашиваешь?

Чудь достаточно поверхностно владел языком эллинов, поэтому старался не быть через чур многословным.

— Да-да, — с охотой закивал мальчишка, сверкая полнящимися надежды глазами.

— Нужна жертва, — все так же зловеще отозвался Гату.

Парень запнулся, растерянно глядя вокруг.

— Я… Это… Я… Вот, — он указал на разбросанные по полу ингредиенты своего ритуала.

— Мало, — ответил Гату, хмуря брови и буравя мальчишку полным ненависти взглядом. — Отдашь четыре жизни или твою заберу.

— Конечно, — с готовностью ответил Клетус, елейно улыбаясь, — Я добуду. У отца много рабов.

«Конечно, — мрачно подумал Гату. — Я в тебе и не сомневался».

— Мне не нужны жалкие рабы, — продолжил белоглазый. — Ты отдашь четырех дев с синими глазами, к которым ходишь. Мне нужны чудь!

— Э-э-э… Я не могу. Отец меня убьет, — начал было возражать мальчишка, но тут же смолк.