Талейран, которого Людовик XVIII настойчиво звал к себе в Гент, оставался в Вене до 9 июня, чтобы подписать финальное соглашение: Россия получала большую часть бывшего Великого герцогства Варшавского, преобразованного в королевство Польское[58]; Пруссия — Западную Померанию (уступленную Швецией), Северную Саксонию и Вестфалию с большей частью Рейнской области; Австрия — Ломбардию и Венето, Иллирию и Далмацию, Тироль и Зальцбург; вместо 350 немецких княжеств было образовано 39 государств в составе Германской конфедерации, а на территории Италии осталось только семь государств; Швеция забрала у Дании Норвегию, предоставив ей широкую автономию, но смирилась с присоединением (1809) Финляндии к России; Испания и Португалия получили обратно своих королей. 17 июня Нессельроде писал Поццо ди Борго из Гейдельберга, что царь уже не считает необходимой смену династии во Франции. В самом деле, сейчас было не до того: русская армия ещё не достигла пределов Франции, сразиться с Наполеоном могли только англичане и пруссаки, что и произошло 18 июня в битве при Ватерлоо.

В тот день Наполеон был нездоров, зато маршал Ней развил бурную деятельность. По воспоминаниям очевидцев, он будто искал смерти. Его одежда была разорвана, лицо измазано грязью и кровью, шляпу он потерял; под ним убили пять лошадей. В половине четвёртого пополудни Ней возглавил грандиозную атаку на британскую кавалерию, но Наполеон отказался поддержать её пехотой. Веллингтон, уже отдавший приказ об отступлении, передумал, британские каре восстановились, а тут подоспела прусская конница. Воскликнув: «Смотрите, как умирает маршал Франции!» — Ней пошёл в атаку во главе остатков пехоты; французы понесли огромные потери, но он остался жив... Узнав о разгроме, Мюрат, дожидавшийся приказов в Провансе, бежал на Корсику; королём Неаполя вновь стал Фердинанд.

Побеждённый, но не сдавшийся Наполеон планировал реванш, но 20 июня войска Веллингтона и Блюхера вступили на территорию Франции, а два дня спустя император отрёкся в пользу сына. Парламент назначил временное правительство из пяти человек во главе с Фуше. 30-го числа союзные армии подошли к Парижу. 8 июля Людовик XVIII вернулся в столицу, а через два дня сформировал новое правительство, возглавленное Талейраном.

Этот высокий пост вовсе не означал непоколебимости позиций непотопляемого министра. Король больше не доверял ему. Двуличие Талейрана в очередной раз проявилось буквально на днях, когда он купил себе дом в Висбадене на случай, если победу одержит Наполеон. 24 июня, когда стало ясно, что Наполеону конец, Талейран явился к Людовику в Моне, и тот язвительно осведомился: «Вы покидаете нас, князь? Воды наверняка пойдут вам на пользу; сообщайте нам о себе». И тем не менее на данном этапе Талейрана действительно было некем заменить. Более того, он заставил Людовика ввести в правительство Фуше! Когда 1 июля он заговорил об этом в первый раз, король воскликнул: «Никогда!» Однако его решимости хватило лишь на несколько дней. Фуше стал министром полиции, Луи — министром финансов, Гувион-Сен-Сир — военным министром (Рошешуар — начальником его штаба), Жокур — военно-морским, Паскье — министром юстиции и внутренних дел. Канцлер Дамбре, претендовавший на пост министра юстиции, злобно заявил: «Это чудное правительство господина Талейрана долго не продержится».

Пятнадцатого июля Наполеон сдался англичанам в надежде отправиться в США, но его выслали на остров Святой Елены вместе с несколькими лицами, добровольно согласившимися его сопровождать. Во Франции началась охота на бонапартистов, некоторых линчевали. Страна вновь была частично оккупирована иноземными войсками и должна была уплатить союзникам контрибуцию, равную своему годовому бюджету.

Вернувшись 13 июля 1815 года в Париж, герцог де Ришельё поселился в предместье Сент-Оноре на правом берегу Сены, в доме 7 по улице Агессо. Оттуда было ближе до Елисейского дворца, где жил Александр I, чем до Тюильри, резиденции Людовика XVIII. Первым делом герцог пошёл объясниться с королём по поводу того, что в «Универсальном вестнике» от 10 июля было напечатано официальное известие о его назначении министром двора. Нет уж, нет уж! И почему его не спросили? Почему он узнаёт о таком важном решении из газет, причём находясь в Труа, а не в Париже? Это всё господин де Талейран, ему почему-то очень хочется видеть герцога в правительстве. Ещё 27 июня он составил список временного правительства, в которое должны были войти Луи, Жокур, Шатобриан, Фельтр, Беньо, Ришельё и Паскье. 20 июля Ришельё написал письмо Талейрану: «Меня не было во Франции двадцать четыре года. За это продолжительное время я появлялся здесь лишь дважды и ненадолго. Я чужой для людей и для вещей, я понятия не имею, как ведутся дела. Князь, я лучше кого бы то ни было знаю, чего я стою и на что я годен... Добавлю к этому, что я двадцать четыре года состою на службе России и уже двенадцать лет занят учреждением, которым крайне дорожу и не могу покинуть в данный момент». Талейран ответил через неделю (это письмо предварительно было зачитано на совете и одобрено королём): «Вы слишком русский, господин де Ришельё, и недостойны носить имя, которое делает Вам честь». Герцог уехал в Куртей к жене.

Тогдашнее положение главы правительства было незавидным. Посланники стран-союзниц с 12 июля проводили ежедневные совещания в Париже по вопросам, связанным с оккупацией. Префекты, назначенные в тот же день, не обладали реальной властью в своих департаментах и по большей части могли только бессильно наблюдать за грабежом. Оказывавшие сопротивление подвергались насилию или даже депортации в Германию: с 20 августа по 10 сентября такая участь постигла 20 префектов и субпрефектов, а также большое количество мэров, в том числе барона Жюля Паскье, брата министра юстиции, и барона Александра де Талейрана. Численность оккупационных войск уже в июле составляла 1 миллион 226 тысяч человек, они занимали более шестидесяти департаментов из восьмидесяти шести, а в конце сентября подошли новые английские части. Пруссаки стояли в Нормандии, Мэне, Анжу и Бретани, русские — в Иль-де-Франс, Шампани и Лотарингии, англичане, голландцы и бельгийцы — в Тьераше, Артуа и Фландрии, вюртембержцы и баварцы — в Орлеане, Нивернё, Бурбоннё и Оверни, австрияки — в Бургундии, Франш-Конте, Дофине, Лионнё и частично в Провансе и Лангедоке, куда временами наведывались также пьемонтцы и испанцы. При этом гарнизоны некоторых городов сохраняли верность Бонапарту вплоть до сентября! Австрийцы сумели войти в Лион только 17 июля, русские в Мец — 25-го, пруссаки в Лан — 10 августа, Лонгви в Лотарингии сопротивлялся до 16 сентября, а Ла-Фер в Пикардии — до 5 ноября! Заняв города, оккупанты вершили суд и расправу, завладевали городской казной и списками налогоплательщиков, конфисковывали запасы соли, табака и гербовой бумаги... Историк Р. Андре признаёт, что уже в 1815 году «поведение русских было корректно и разумно». « Надо подчеркнуть, — добавляет он, — что в честь одних русских наблюдается проявление бесспорной симпатии». Отдельные факты притеснения местного населения русской армией были совершены в основном нерегулярными войсками — казаками, калмыками и пр.

Шестого августа союзники предложили Франции откупиться от реквизиций, уплатив 50 миллионов франков за август и сентябрь (согласно подсчётам Каслри, в июле оккупационные расходы во Франции составляли 1,71 миллиона франков в день), но это ничем не кончилось. Создавалось впечатление, что страны-победительницы намеренно затягивают переговоры о мире, чтобы диктовать свои условия с позиции силы. Ещё бы — даже Париж был оккупирован: на Елисейских Полях стояли лагерем казаки, в Булонском лесу расположились англичане, а пруссаки проводили военные учения прямо под окнами короля, на площади Каррузель. Только благодаря вмешательству Веллингтона Париж не обложили контрибуцией в 100 миллионов франков, а Блюхер отменил свой приказ разрушить Аустерлицкую колонну на Вандомской площади и колонну у Йенского моста. Все 12 тогдашних округов французской столицы управлялись генералами союзных армий, подчинившимися прусскому фельдмаршалу барону Карлу фон Мюффлингу (1775—1851). Когда в газетах появились некие обидные замечания в его адрес, префект парижской полиции Эли Деказ получил суровый нагоняй.