Современники утверждают, что Дюк сам в своё время просил Александра не заставлять его сражаться против своей родины («Государь, я с благодарностью принимаю ваши благодеяния и приложу все возможные старания, чтобы оправдать ваше доверие; только одного я никогда не смог бы сделать — обнажить шпагу против француза», — передавала их разговор А. О. Смирнова-Россет). Однако из вышеприведённого письма видно, что Ришельё не отождествляет Наполеона с Францией и видит в нём «угрозу миру», исчадие ада. Следовательно, сражаться с ним не значило бы поступиться принципами...

Впрочем, у Александра I были другие виды на Ришельё: новый договор с Турцией, подписанный в сентябре 1805 года, вовсе не был гарантией прочного мира, а после Аустерлица влияние Парижа на Константинополь сильно возросло. Российского императора сильно беспокоили экспансия Франции на юге Европы, в Средиземноморье и Египте, а также новые проекты Наполеона по завоеванию Востока. Дюк казался ему «наиболее информированным человеком в России о военных планах султана и его поползновениях к миру».

Во владениях самого Дюка тоже было неспокойно. В апреле 1806 года он писал сестре: «Можно проехать всю Америку из конца в конец и не найти ничего столь же причудливого, как нравы воинственных племён, населяющих эти горы. Мы находимся с ними в состоянии постоянной войны, но сия война никогда не имеет больших последствий».

Чтобы подчинённые не забывали, что он вовсе не паркетный генерал, Ришельё лично проводил учения в войсках два-три раза в неделю. Однажды смотр полка проходил не так хорошо, как ему хотелось. Герцог сказал полковнику: «Возвращайтесь в казармы, вы просто добрые одесские обыватели», — и ушёл. Вечером командир явился извиняться, ссылался на преследующие его полк неприятности, обещал, что на следующий день всё будет гораздо лучше. «Даю вам три дня», — смилостивился Дюк. Полковник не подвёл: после нового смотра генерал-губернатор остался доволен.

Он не терпел разгильдяйства и не понимал чисто русской надежды на авось. Как-то раз в Одессу явился кавалерийский полк; Ришельё устроил ему смотр и увидел, что лошади не кованы. В ответ на его замечание генерал-майор, командовавший полком, возразил, что это необязательно: персы же своих лошадей не подковывают. «Мы не персы и не турки, а русские, — ответил герцог. — Выполните такой-то манёвр». Лошади стали скользить на траве и падать; на следующий же день их отвели к кузнецу.

Весной 1806 года в Одессе состоялся первый военный совет с целью изучить план будущей военной кампании против Турции; происки французского генерала Ораса Себастиани, отличившегося при Аустерлице и назначенною послом в Константинополь, не оставляли сомнений: войне быть. Генерал-лейтенант Ришельё принимал у себя флигель-адъютанта государя Ивана Паскевича, князей Петра и Михаила Долгоруких. В августе господари Молдавии и Валахии Александр Мурузи и Константин Ипсиланти были смещены турками без уведомления России (это противоречило условиям Ясского мирного договора). В ноябре сорокатысячная армия генерала И. И. Михельсона форсировала Днестр.

Перед самым началом вторжения в Бессарабию Ришельё узнал неожиданную новость, которая сильно испортила ему настроение. Не откладывая дело в долгий ящик, он сел за свой круглый столик и одним духом написал письмо государю:

«Одесса, октябрь 1806 года.

Я только что получил через г. маршала князя Про[зоровского] приказ Вашего Императорского Величества передать г. маркизу де Т[раверсе] командование войсками в Крыму, оборона которого отныне поручена ему. Да будет угодно Вашему Императорскому Величеству припомнить, что в прошлом году на мои настойчивые просьбы употребить меня для армии в Молдавии Вы уверили меня, Государь, что я необходим для защиты Крыма и вообще побережья Чёрного моря. Я покорился воле Вашего Императорского Величества и даже представить себе тогда не мог, что мне уготовано унижение передать командование войсками, находящимися под моим началом уже пять лет, и оборону края, вверенного моему попечению, в руки другого, причём именно в тот момент, когда существует возможность употребить сии войска против неприятеля».

Бывший солдат армии Конде маркиз де Траверсе, получивший в России имя Иван Иванович и произведённый в 1801 году в адмиралы, был военным губернатором Севастополя и Николаева и командиром черноморских портов. Поговаривали, что в своё время он просил Александра I назначить Ришельё градоначальником Одессы.

«Крым — важный опорный пункт, единственный, который может подвергнуться серьёзному нападению, и у меня был там полк драгун, два полка казаков, конная рота... и 15 батальонов; оборона этого полуострова связана с полицейскими мерами и мерами внутренней администрации по причине природы его обитателей; напротив, она никак не связана с флотом, который, не имея возможности вывести эскадру по слабости её, вынужден дожидаться в порту нападения неприятеля, коего лишь сухопутным войскам поручено отбить. Таким образом, сие распоряжение невозможно приписать ничему иному, как недоверию Вашего Величества ко мне в минуту опасности. Это чувство причиняет мне боль, Государь, но оно обоснованно и вскоре завладеет всеми жителями сего края, коему я не смогу быть полезен, поскольку лишился Ваших милостей.

Не знаю, Государь, чем я заслужил сие ужасное несчастье, но я нахожусь в самом унизительном положении, в какое только можно поставить человека чести. Честь — единственное наследство, которое осталось мне от моих отцов. Военный губернатор, не командующий ни одним солдатом в единственной из моих губерний, которая подвергается опасности, оставленный с несколькими гарнизонными батальонами, чтобы оборонять примерно сто вёрст со стороны, где никто не нападёт, — мне остаётся лишь сложить к ногам Вашего Императорского Величества глубокую боль, которая меня одолевает, и умолять вернуть мне командование, соответствующее занимаемому мною посту, или позволить мне удалиться от мест, которые станут напоминать мне лишь об унижении быть ничем после того, как был главнокомандующим. Демарш, который я вынужден предпринять, разрывает мне сердце. Я предан Вашей особе и совершенно искренне привязан к Вашему Величеству, посвятив Вам всю свою жизнь, более ради чувства, внушённого мне Вашими личными качествами, чем по какой-либо иной причине, и мне невероятно тяжело даже помыслить о том, чтобы расстаться с Вами. Но я сделался бы недостоин Ваших милостей, коими Вы меня осыпали, если бы не повиновался голосу чести — единственного наследства, доставшегося мне от предков...»

Ришельё не просит, не умоляет — он требует, пусть и с соблюдением необходимой учтивости, и требует с сознанием своей правоты, поскольку требуемое нужно не лично ему, а его новой отчизне. Неизвестно, как отреагировал бы на подобное послание император Павел, но Александр сразу стал оправдываться. 12 ноября он писал, как ему досадно, что герцог мог «усомниться в доверии и уважении, кои я питаю к Вам столь давно»: «Отнюдь не лишая их Вас, а именно исходя из данных чувств, я, назначив Вас командовать дивизией, разбросанной по черноморским провинциям, одновременно пришёл к мысли о том, что, если разразится война с Портой, никто лучше Вас не справится с важнейшей задачей оборонять сии берега, которые тогда непременно подвергнутся опасности».

Ришельё ещё не успел получить это письмо, когда ему пришлось выступить в поход. 13-я дивизия, которой он командовал (четыре тысячи пехоты, шесть сотен конников и дюжина орудий), вошла в состав армии под начальством генерала И. И. Михельсона, вступившей в Молдавию. Корпус, возглавляемый самим главнокомандующим, 16 ноября перебрался через Днестр между Хотином и Могилёвом-Подольским; генерал от кавалерии барон К. И. Мейендорф 4 декабря был в Дубоссарах. Перейдя Днестр у Маяка по понтонному мосту, устроенному Луи де Рошешуаром, Ришельё занял Паланку, Аккерман и Килию.

Звучит победно, но на самом деле эти крепости не оказали никакого сопротивления. Гарнизон Аккермана на левобережье Днестра состоял из... четверых янычар, трёх десятков албанцев и коменданта Табчи-Баши, которому было 78 лет; он лишился глаза, одной руки и хромал. Несмотря на широкие крепостные рвы и 85 пушек, форт сдался, «даже не запалив фитилей». Сработал и эффект неожиданности (война ещё не была объявлена официально — это произойдёт только 18 декабря). Местные жители тоже не были намерены сопротивляться — они желали, чтобы русская армия защищала их от болгарских разбойников. Благодаря ловкости своего переводчика Дюк добился от паши, чтобы тот не только открыл ему ворота, но и разместил две роты гренадер. Позже, в 1807 году, став «гостем» Ришельё в Одессе, старый паша, в ярости от того, что его провели, попросил выдать ему переводчика, чтобы он мог отрубить тому голову. В ответ на отказ, переданный ему одним из адъютантов Дюка, старик выразил удивление, что у местного «паши» столь ограниченная власть.