Мариинский театр Храм с бархатной обивкой голубой, Мелодиями пахнущий, уютный, Где мягок свет – не яркий и не смутный – Я захотел восставить пред собой. Пусть век прошел, как некий Людобой, Век похоти и прихоти минутной, Пусть сетью разделяет он злопутной Меня, Мариинский театр, с тобой, – Пусть! Все же он, наперекор судьбе, Не может вырвать память о тебе, Дарившем мне свое очарованье. И я даю тебе, лазурный храм Искусства, перешедшего к векам. Театра Божьей милостью названье! 1924 Чего-то нет…
Мне хочется уйти куда-то, В глаза кому-то посмотреть, Уйти из дома без возврата И там – там где-то – умереть. Кому-то что-то о поэте Споют весною соловьи. Чего-то нет на этом свете, Что мне сказало бы: Живи!.. 1928 Там у вас на земле Меж тем как век – невечный – мечется И знаньями кичится век, В неисчислимом человечестве Большая редкость – Человек. Приверженцы теорий Дарвина Убийственный нашли изъян: Вся эта суетливость Марфина – Наследье тех же обезьян. Да. В металлической стихийности Всех механических страстей – Лишь доля малая «марийности» И серебристости вестей… Земля! Века – ты страстью грезила, Любовь и милосердье чла, И гордостью была поэзия Для человечьего чела! Теперь же дух земли увечится, И техникою скорчен век, И в бесконечном человечестве Боюсь, что кончен Человек. 1929 Из книги «Медальоны» 1934 г. Ахматова Послушница обители Любви Молитвенно перебирает четки. Осенней ясностью в ней чувства четки. Удел – до святости непоправим. Он, найденный, как сердцем не зови, Не будет с ней, в своей гордыне кроткий И гордый в кротости, уплывший в лодке Рекой из собственной ее крови… Уж вечер. Белая взлетает стая. У белых стен скорбит она, простая. Кровь капает, как розы, изо рта. Уже осталось крови в ней не много, Но ей не жаль ее во имя Бога: Ведь розы крови – розы для креста… 1925 Блок Красив, как Демон Врубеля, для женщин Он лебедем казался, чье перо Белей, чем облако и серебро, Чей стан дружил, как то ни странно, с френчем… Благожелательный к меньши́м и ме́ньшим, Дерзал – поэтно – видеть в зле добро. Взлетал. Срывался. В дебрях мысли брел. Любил Любовь [109] и Смерть, двумя увенчан. Он тщетно на земле любви искал: Ее здесь нет. Когда же свой оскал Явила смерть, он понял: Незнакомка… У рая слышен легкий хруст шагов: Подходит Блок. С ним – от его стихов Лучащаяся – странничья котомка… 1925 Бунин В его стихах – веселая капель, Откосы гор, блестящие слюдою, И спетая березой молодою Песнь солнышку. И вешних вод купель. Прозрачен стих, как северный апрель, То он бежит проточною водою, То теплится студеною звездою. В нем есть какой-то бодрый, трезвый хмель. Уют усадеб в пору листопада. Благая одиночества отрада. Ружье. Собака. Серая Ока. Душа и воздух скованы в кристалле. Камин. Вино. Перо из мягкой стали. По отчужденной женщине тоска. 1925 Гоголь Мог выйти архитектор из него: Он в стилях знал извилины различий. Но рассмешил при встрече городничий, И смеху отдал он себя всего. Смех Гоголя нам ценен оттого, – Смех нутряной, спазмический, язычий, – Что в смехе древний кроется обычай: Высмеивать свое же существо. В своем бессмертьи мертвые мы души… Свиные хари и свиные туши, И человек, и мертвовекий Вий – Частицы смертного материала… Вот, чтобы дольше жизнь не замирала, Нам нужен смех, как двигатель крови… 1926 Гумилев
Путь конквистадора в горах остер. Цветы романтики над ним нависли. И жемчуга на дне – морские мысли – Трехцветились, когда горел костер. И путешественник, войдя в шатер, В стихах свои скитанья описьмил. Уж как Европа Африку не высмей, Столп огненный – души ее простор. Кто из поэтов спел бы живописней Того, кто в жизнь одну десятки жизней Умел вместить? Любовник, зверобой, Солдат – все было в рыцарской манере. …Он о Земле тоскует на Венере, Вообружась подзорною трубой. 1926 вернутьсяСеверянин обыгрывает имя жены Блока – Любови Дмитриевны Менделеевой. |
