Поэза весеннего ощущения От тоски ты готова повеситься, Отравиться иль выстрелить в рот. Подожди три оснеженных месяца – И закружит весна хоровод. Будут петь соловьи о черемухе, И черемуха – о соловьях. Дай-то Бог револьверу дать промахи И веревке рассыпаться в прах. Будут рыб можжевеловой удочкой Подсекать остриями крючка. Будет лебедь со снежною грудочкой Проплывать по реке, так легка. Будут почки дышать влагой клейкою, Зеленеть и струить аромат, И, обрадованные лазейкою, Ливни шейку твою обструят. Зачеремушатся, засиренятся Над разливной рекою кусты. Запоют, зашумят, завесенятся Все подруги твои, как – и ты. Зазвенит, заликует, залюбится Все, что гасло зимой от тоски. Топором все сухое обрубится, Смело сочное пустит ростки. Чем повеситься, лучше загрезиться. Не травись и в себя не стреляй, Как-нибудь перебейся три месяца, Ну а там недалеко и май! 1919 Самопровозглашение
Еще семь дней, и год минует, – Срок «царствованья» моего. Кого тогда страна взыскует: Другого или никого? Где состоится перевыбор Поэтов русских короля? Какое скажет мне спасибо Родная русская земля? И состоится ли? – едва ли: Не до того моей стране – Она в мучительном развале И в агоническом огне. Да и страна ль меня избрала Великой волею своей От Ямбурга и до Урала? Нет, только кучка москвичей. А потому я за неделю До истечения срока сам Все злые цели обесцелю, Вернув «корону» москвичам. Я отрекаюсь от порфиры И, вдохновляем февралем, За струнной изгородью лиры, Провозглашаюсь королем! 1919 Поэза сострадания Жалейте каждого больного Всем сердцем, всей своей душой, И не считайте за чужого, Какой бы ни был он чужой. Пусть к вам потянется калека, Как к доброй матери – дитя; Пусть в человеке человека Увидит, сердцем к вам летя. И обнадежив безнадежность, Все возлюбя и все простив, Такую проявите нежность, Чтоб умирающий стал жив! И будет радостна вам снова Вся эта грустная земля… Жалейте каждого больного, Ему сочувственно внемля. 1919 Из книги «Фея Eiole» 1922 г. Фея Eiole Кто движется в лунном сияньи чрез поле Извечным движеньем планет? Владычица Эстии, фея Eiole, По-русски ei ole есть: нет. В запрете есть боль. Только в воле нет боли. Поэтому боль в ней всегда. То боль упоительна. Фея Eiole Контраст утверждения: да. Она в осиянном своем ореоле В своем отрицаньи всего Влечет постоянно. О, фея Eiole, Взяв все, ты не дашь ничего… И в этом услада. И в боли пыл воли. И даже надежда-тщета. И всем своим обликом фея Eiole Твердит: «Лишь во мне Красота!» 1920–1921 Поэза отчаянья Я ничего не знаю, я ни во что не верю, Больше не вижу в жизни светлых ее сторон. Я подхожу сторожко к ближнему, точно к зверю. Мне ничего не нужно. Скучно. Я утомлен. Кто-то кого-то режет, кто-то кого-то душит. Всюду одна нажива, жульничество и ложь. Ах, не смотрели б очи! ах, не слыхали б уши! Лермонтов! ты ль не был прав: «Чем этот мир хорош?» Мысль, даже мысль продажна. Даже любовь корыстна. Нет воплотимой грезы. Все мишура, все прах. В жизни не вижу счастья, в жизни не вижу смысла. Я ощущаю ужас. Я постигаю страх. 1920 Поэза верной рыболовке
Идем ловить форелей на пороги В леса за Aluoja [81], к мызе Rant. Твои глаза усмешливы, но строги. Ты в красном вся. Жемчужно-босы ноги. И меж двух кос – большой зеленый бант. А я в просторной черной гимнастерке, В узорной кэпке, в русских сапогах. Сегодня здесь, а завтра мы в Нью-Йорке, Не правда ль, Tiiu [82], если взоры зорки И некая тревожность есть в ногах? Остановись у криволапой липы И моментально удочку разлесь: Форелей здесь встречаются все типы, У обезволенных так сиплы всхлипы, А иногда здесь бродит и лосось… И серебро, и золото, и бронза! Широкие и узкие!.. Итак, Давай ловить восторженно-серьезно По-разному: плечо к плечу и розно, Пока домой нас не погонит мрак. Придя домой, мы рыб свернем в колечки И сварим их, и сделаем уху. А после ужина, на русской печке, Мы будем вспоминать о нашей речке. И нежиться на кроличьем меху… 1920 вернутьсяAluoja – водопад в южной части реки Пюхайыги, протекающей у Тойла. вернутьсяТиу – ласковое обращение у эстонцев. |
