Молитва Благочестивого монастыря Гостеприимство радостно вкушая, Я говорю: жизнь прожита большая, Неповторяемая на земле! Все находимое порастерял И вот, слезами взоры орошая, Я говорю: жизнь прожита большая… Проговорил – и сердцем обомлел: Большая жизнь, но сколького не знал! Мелькают страны, возникают лица Тех, о которых некому молиться, Кто без молитвы жил и постарел… Чем дольше жизнь, тем явственней сигнал… С кем из безвестных суждено мне слиться? О всех, о ком здесь некому молиться, Я помолюсь теперь в монастыре… Земное небо
Как царство средь царства, стоит монастырь. Мирские соблазны вдали за оградой. Но как же в ограде – сирени кусты, Что дышат по веснам мирскою отрадой? И как же от взоров не скрыли небес, – Надземных и, значит, земнее земного, – В которые стоит всмотреться тебе, И все человеческим выглядит снова! На монастырском закате Если закат в позолоте, Душно в святом терему. Где умерщвленье для плоти В плоти своей же возьму? Дух вокрыляю свой в небо… Слабые тщетны мольбы: Все, кто вкусили от хлеба, Плоти навеки рабы. Эти цветы, эти птицы, Запахи, неба кайма, Что теплотой золотится, Попросту сводят с ума… Мы и в трудах своих праздны, – Смилуйся и пожалей! Сам Ты рассыпал соблазны В дивной природе своей… Где ж умерщвленье для плоти В духе несильном найду? Если закат в позолоте – Невыносимо в саду… Черные, но белые Белоликие монахини в покрывалах скорбно-черных. Что в телах таите, девушки, духу сильному покорных? И когда порханье запахов в разметавшемся жасмине, Не теряете ли истины в ограждающем Амине? Девушки богоугодные, да светятся ваши жертвы: Вы мечтательны воистину, вы воистину усердны! Но ведь плотью вы оплотены, и накровлены вы кровью, – Как же совладать вы можете и со страстью, и с любовью? Соловьи поют разливные о земном – не о небесном, И о чувстве ночи белые шепчут грешном и прелестном… И холодная черемуха так тепло благоухает, И луна, луна небесная, по-земному так сияет… Как же там, где даже женщины, даже женщины – вновь девы, Безнаказанно вдыхаете ароматы и напевы? Не живые ль вы покойницы? Иль воистину святые? – Черные, благочестивые, белые и молодые! Все они говорят об одном Соловьи монастырского сада, Как и все на земле соловьи, Говорят, что одна есть отрада И что эта отрада – в любви… И цветы монастырского луга С лаской, свойственной только цветам, Говорят, что одна есть заслуга: Прикоснуться к любимым устам… Монастырского леса озера, Переполненные голубым, Говорят, нет лазурнее взора, Как у тех, кто влюблен и любим… 1927 На земле в красоте Восемь лет я живу в красоте На величественной высоте. Из окна виден синий залив. В нем – луны золотой перелив. И – цветущей волной деревень – Заливает нас в мае сирень, И тогда дачки все и дома – Сплошь сиреневая кутерьма! Оттого так душисты мечты – Не сиреневые ли цветы? Оттого в упоеньи душа, Постоянно сиренью дыша… А зимой – на полгода – снега, Лыжи, валенки, санки, пурга. Жарко топлена русская печь. Книг классических четкая речь. Нет здесь скуки, сводящей с ума: Ведь со мною природа сама. А сумевшие сблизиться с ней Глубже делаются и ясней. Нет, не тянет меня в города, Где царит «золотая орда». Ум бездушный, бездумье души Мне виднее из Божьей глуши. Я со всеми в деревне знаком: И с сапожником, и с рыбаком. И кого не влекут кабаки, Те к поэту идут рыбаки. Скучно жить без газет мужичку: Покурить мне дадут табачку, Если нет у меня самого. Если есть – я даю своего. Без коня, да и без колеса Мы идем на озера в леса Рыболовить, взяв хлеб и суму, Возвращаясь в глубокую тьму. И со мной постоянно она, Что ко мне, как природа, нежна, Чей единственный истинный ум Шуму дрязг предпочел синий шум. Я природой живу и дышу, Вдохновенно и просто пишу. Растворяясь душой в простоте, Я живу на земле в красоте! 1925 вернутьсяРахманинов Сергей Васильевич (1873–1943) – композитор. |
