— Доброе утро, Ференц.

На твоём лице на короткий миг проскользнула улыбка, а потом ты стал серьёзным и снова толкнул меня.

— Давай, вставай уже. Я же жду.

Я нехотя вылез из-под одеяла. Большую часть времени ты заставлял меня ходить почти без одежды, поэтому моя застенчивость канула в Лету уже пару недель назад. Я поставил ноги на коврик у кровати и вытянулся во весь рост.

Ты хотел, чтобы мы стали, как два близнеца, но как ты собирался решить проблему с ростом, ведь я был выше тебя сантиметров на пять?

Ты ущипнул меня за кожу на рёбрах и оставил розовый след.

— Здорово, ты почти готов, — произнёс ты удовлетворённо. — Нравится самому?

Ты подвёл меня к зеркалу в уборной, где я равнодушно несколько минут созерцал выпирающие рёбра и ключицы, впалый живот и такие же щёки. Моё лицо превратилось из овального в треугольное, скулы заострились, а ещё я стал выглядеть старше.

Я пожал плечами вместо ответа на твой вопрос.

— Ты, блин, вообще, чувак! Улыбнись, что ли, для разнообразия.

Я растянул губы в вымученной улыбке. Ты фыркнул и вышел в коридор. Я дал себе мысленную пощёчину. Соберись, Тейт. Скоро всё закончится.

Ты нашёлся на кухне — заваривал кофе, его запах постепенно заполнил всю квартиру. На стойке рядом лежала булка хлеба, сыр и кетчуп. Вид еды не вызвал во мне совершенно никаких эмоций. Я не ел нормальную еду уже больше месяца и думал что, может, больше и не смогу. Ты сделал два сэндвича, налил кофе сначала в кружку с кляксой, из которой обычно пил сам, потом — в маленькую чашечку с розочкой.

Мы сели друг напротив друга и начали трапезу. После пары укусов сэндвича меня затошнило, но глоток горького кофе помог.

— Как дела? — спросил я тебя от скуки.

— Хорошо, — сказал ты с набитым ртом. — У меня для тебя сюрприз. Посмотрим, готов ли ты к следующему шагу. Если пройдёшь испытание, получишь отличную награду. Тебе понравится.

— А что это за испытание? — было бы самообманом сказать, что меня перестали волновать твои затеи, несмотря на то, что в целом, мне уже многое было всё равно.

— Узнаешь.

После завтрака ты куда-то ушёл, оставив меня наедине с остатками еды. Я заглянул в холодильник — там появилась газировка, пиво и кое-какая еда. Можно бы было наесться до отвала, но я решил, что это не лучшая идея: вдруг тебе это не понравится, да и после столь длительной диеты, мне просто может стать плохо.

Я зашёл в твою спальню и развалился на твоей кровати, пытаясь представить, какого это — спать здесь. От постели шёл обезличенный запах порошка и ничего, что бы напоминало тебя. Я напряг память, чтобы вспомнить, приходил ли ты вчера вечером или ночью, и пришёл к выводу, что ты ночевал в каком-то другом месте. И, наверняка, с Моной.

Ты вернулся в три часа дня и не один, а со своей подругой. Вы принесли полные пакеты продуктов и напитков. Намечалась вечеринка. Видимо, это и был твой сюрприз.

Мона отправилась на кухню нарезать фрукты, раскладывать закуски по бумажным тарелкам, расставлять на всё это добро на кухонном столе. Ты зашёл в мою комнату, содрал со стен плакаты, сбросил с кровати постельное бельё, оставив один матрас, и, сунув всё это в большой чёрный мешок, отнёс в коридор. Вернувшись, ты высыпал из бумажного пакета иголки хвойных деревьев и разровнял их на матрасе, письменном столе и на полу. В воздухе расползся аромат леса и свежести. Я застыл в проёме и с интересом наблюдал за тобой. Еловый лапник ассоциировался у меня с чьей-то смертью, но ты, наверное, просто хотел отбить мой запах из этой комнаты. Ты отпустишь меня, или мы переедем в другое место?

Закончив с хвоёй, ты побрызгал в воздухе из флакона с надписью «аэрозоль с ароматом после дождя».

— Фу, гадость какая, — заключил ты и открыл окно настежь. Флакон полетел в чёрный мешок к постельному белью. — Чё стоишь, как солдат на плацу? На вот, помоги мне.

Ты вручил мне коробку с шариками, которые я должен был надуть. Правда, у меня еле-еле хватило сил на один. Оказалось, что на нём написано: с днём рождения. Я решил не гадать, у кого из нас троих сегодня праздник. Вполне возможно, что других шариков просто не нашлось.

— И на что ты вообще годишься? — спросил ты, когда выяснилось, что больше ни одного шарика я не надую.

Вскоре из кухни пришла Мона и стала раскладывать на всех горизонтальных поверхностях еду: тарелки с крошечными сэндвичами, пакеты с крекером, фрукты и сырную нарезку. Газировку и пиво она поставила прямо на пол. Ты сбегал на кухню и принёс самую большую кастрюли, которую я когда-либо видел в домашнем хозяйстве. Положив её в центр кровати, ты насыпал внутрь земли, накидал веточек, прутиков, нарвал страницы комиксов, которые я зачитал до дыр. Потом полил всё это какой-то жидкостью и чиркнул спичкой.

— Готовы?

— Давай уже, — поторопила Мона.

А я лишь взирал на развернувшееся перед глазами зрелище без каких-либо версий, что это за ритуал такой.

Ты бросил спичку в кастрюлю. Пламя съело сначала бумагу, потом занялось ветками. К потолку стал подниматься белый дым. Ты достал из кармана ключ и бросил его в кастрюлю, потом одной из оставшихся веток перемешал содержимое кастрюли, будто это зелье какое-то. Пламя на некоторое время поубавилось, но потом разгорелось вновь, когда Мона подбросила туда щепок из бумажного пакета.

— Готово! — удовлетворённо заметил ты, потом посмотрел на меня. — Знаешь, что ты должен сделать? — я помотал головой, действительно даже не предполагая. — Тебе надо достать ключ. Использовать подручные средства нельзя, только правую руку.

Вы с Моной отошли от кровати, освобождая мне место. Я подошёл к пылающей кастрюле и в нерешительности уставился на огонь. Пламя было большое, а его жар чувствовался даже в метре от него. Сбегать было некуда, так что я решил, что должен буду это сделать. И на этом испытания закончатся, ведь не зря же ты бросил в огонь именно ключ. О том, что я буду делать, когда ты освободишь меня, я старался не думать.

Закатывать рукав не пришлось, потому что на мне была одна из твоих коротких маек, которые ты разрешил носить. Можно было спросить, можно ли использовать воду, чтобы намочить руку, но мне захотелось впечатлить тебя, поэтому я собрал как можно больше слюны во рту, сплюнул на руку и растёр.

— Фи, — сказала Мона. — А это по правилам?

— Хитро, — признал ты. — Ладно, пускай.

Сквозь яркое пламя ключа на дне кастрюли было не видно, поэтому пришлось действовать вслепую. Я вдохнул поглубже и сунул руку сбоку, где по моим расчётам температура должна была быть пониже. Рефлексы сделали своё дело, моя рука дёрнулась и выскользнула в безопасное место, я успел загрести лишь горсть обгорелых головёшек. Как и ожидалось, ключа в них не было. Всё, я проиграл? Или ты дашь мне ещё одну попытку?

Я посмотрел на тебя.

— Достал? — спросил ты.

— Нет, не успел. Можно попробовать снова?

— Покажи руку.

Я сделал, что ты просил. Ты изучил мою ладонь, потом обратную сторону, снял перчатку и сравнил со своей.

— Да, давай.

Я повторил процедуру со слюной. На этот раз было не так больно, а, может, я просто уже знал, чего ждать. Разжав руку, я обнаружил в ней ключ. Он был очень горячий, и я уронил его на пол.

— Ух, ты! — захлопала в ладоши Мона. — Быстро ты его, класс!

Ты же молча подошёл ко мне, изучил мою руку и вдруг с силой сунул её в самый центр кастрюли, туда, где огонь был горячее всего. Я попытался выдернуть руку, но ты держал крепко. Я мог бы толкнуть тебя или даже ударить, но что-то меня остановило. На глазах навернулись слёзы. Я терпел сколько мог, а потом заорал. Ты отпустил меня. Я пулей вылетел из комнаты, заскочил в уборную, вывернул холодный кран до упора и сунул под воду пульсирующую болью кисть.

В коридоре послышались голоса. Вы с Моной спорили.

— Но я-то терпел, — возразил ты, — и ничего. И воды у меня рядом не было. Так что ни фига не до костей, ты преувеличиваешь.

— А если нет? Может, у него кожа нежнее или ещё что. И что делать с запахом? Омерзительно же пахнет, чувствуешь? Жареной человечиной!