— Да вы себя слышите? — раздражение Нильса прорвалось наружу. — Ехать она устала, а тусить всю ночь в клубе — запросто, да?

Мона снова сделал попытку подняться, но твои руки не дали это сделать. Я отвёл глаза, пообещав себе больше не смотреть на вас, хотя и знал, что у меня это не получится.

— А что тут странного? Ты попробуй сам час сидеть жопой на неудобном стуле! — Мона уже кричала. — Это тебе не с гитарой по сцене плясать!

— Может, в следующий раз попробуешь играть стоя? Или на коленях? — в шутливой форме предложил Росс, и на него тут же обрушились кулачки Моны.

Росс подскочил и, смеясь, убежал в другой угол гримёрки, туда, где сидел я.

— Тейт! — вскрикнул Росс так, словно совершенно не ожидал меня здесь увидеть. — Мы тут спорим, а ты что думаешь? Хочешь ехать сейчас или останешься повеселиться?

— Ага, нашёл кого спросить! — крикнула Мона через всю комнату. — Его же лучшая вечеринка — это чтение книжек в библиотеке.

— Читать, между прочим, ещё уметь надо, — сам от себя не ожидав, огрызнулся я.

— Ого! Кто тут зубки показал? Чё, думаешь, самый умный тут? Вот Ференц, например, уже почти универ закончил, а младше тебя!

Такого удара я не ожидал, хотя уже и привык к постоянным подколам со стороны всей группы. Ты младше меня? Нет, я не был готов в это поверить. Наверняка, Мона соврала. Да, и откуда ей знать, сколько мне лет.

Я в ожесточении стал оттирать остатки грима, что дало повод не поворачиваться к Моне и не смотреть на неё в зеркале. Хотя, если быть честным, меня больше беспокоила твоя реакция. Только бы ты не смеялся, пусть лучше останешься равнодушным и отрешённым. Когда я понял, что моё лицо совершенно голое, и оставаться наедине с собой больше нет повода, я осторожно взглянул на твоё отражение. Ты смотрел прямиком на меня, и твоё лицо выражало сложный мыслительный процесс, который происходил в твоей голове. Я боялся даже представить, о чём ты мог думать. Наверняка, это было связано с процессом разочарования во мне.

— Ребят, у меня отличная идея, — вдруг сказал ты. — Мы проголосуем. Анонимно.

Твою мысль все с разной степенью энтузиазма поддержали. Несколько минут мы все сидели на диване — Росс позвал и меня — и ждали, когда ты развернёшь последнюю бумажку, которая определит судьбу вечера. Для того чтобы не случилось ситуации пятьдесят на пятьдесят, ты, как организатор, решил воздержаться от голосования.

— Итак, — ты выдержал многозначительную паузу, во время которой многие стали ёрзать на местах, — с перевесом в один голос победила идея…

— Да говори уже! — не выдержала Мона.

Ты подарил ей коварную улыбку, а потом вернулся к разворачиванию последней бумажки.

— Победили те, кто хочет развлекаться. Ю-ху!

Нильс одарил меня таким выражением лица, как будто я оказался его врагом номер один, а ведь кроме него я единственный проголосовал за возвращение в Нью-Йорк!

— Отлично, — сказал Нильс саркастически. — Развлекайтесь, а поеду в Нью-Йорк.

— Но мы же проголосовали, — возразила молчавшая всё это время Лайк. — Ты — обманщик!

Нильс покачал головой.

— Я надеялся на ваше благоразумие. Как хотите, но у меня работа и универ. Увидимся в Провиденсе.

Больше в этот день Нильс не произнёс ни слова. Когда я понял, что он действительно собирается уезжать, то подошёл к нему. Это случилось уже после того, как мы покинули клуб и, стоя у машины Росса, обсуждали планы на ночь. Точнее, это делали все, кроме Нильса и меня.

— Нильс, подожди! — окликнул я нашего «главного». — Я голосовал за Нью-Йорк. — Он одарил меня равнодушным взглядом. — Мне тоже надо обратно.

— Ладно, — сказал он, наконец. — Поедем вместе.

Мы попрощались с обалдевшими от такого поворота событий ребятами и на такси доехали до автовокзала, откуда затем — на междугороднем автобусе в город Большого яблока.

Ехать наедине с Нильсом было странно. Сперва я надеялся, что сидеть мы будем в разных концах автобуса, но, увы — мы оказались рядом. Нильс уступил мне место у окна, как будто я его об этом просил. Полдороги мы ехали молча, большую часть времени я разглядывал темноту через стекло, но иногда поглядывал на попутчика, который уставившись в одну точку, пребывал глубоко в своих мыслях. Меня клонило в сон, хотя в голове ещё проигрывалось наше выступление. Я даже как будто видел снова зал, зрителей, покачивающихся в такт нашей гипнотически медленной музыки, лучи светомузыки и собственные руки, стиснувшие микрофон.

Я ударился лбом о стекло и понял, что, очевидно, уснул. За окном всё ещё было темно, хотя огни попадались всё чаще, Нильс тоже никуда не делся. Я потянулся и толкнул его рукой.

— Прости, я не хотел, — пробормотал я сиплым ото сна голосом.

На самом деле, я сделал это нарочно, чтобы привлечь к себе внимание. Моё сонное состояние сняло если не все, то несколько важных социальных барьеров. Мне внезапно захотелось поболтать, а ещё лучше физической близости. Но, каким бы сонным я ни был, я прекрасно понимал, что обниматься Нильс не захочет, поэтому я выбрал первый вариант.

— Мы уже скоро приедем? — я озвучил самый адекватный вопрос из множества, пришедших мне в голову. Нильс повернулся ко мне, на его лице было написано недоумение вперемешку с раздражением. — Ладно, — вздохнул я, — не хочешь, не говори. Я просто хотел поговорить, что мы молчим всю дорогу, как незнакомцы?

С каждым произнесённым словом мой язык развязывался всё больше и больше. В глубине души я понимал, что потом пожалею, но слишком устал, чтобы быть способным себя контролировать.

— Я знаю, ты меня терпеть не можешь, — продолжал я, — хотя и не знаю, почему. Но вот ты мне очень нравишься. Если, конечно, не брать в расчёт то, как ты ко мне относишься. Ты — очень хороший руководитель, лидер или как ещё можно назвать твою должность? И человек ты, наверное, тоже хороший. И друг… для Росса и остальных. Кроме меня. Скажи мне, я тебе не нравлюсь из-за личных качеств или потому что появился не в том месте и не в то время? Или я плохо пою?

Я не особо надеялся, что Нильс мне ответит, поэтому продолжил свой монолог. Удивительно было, что я вообще оказался способен так много и долго говорить.

— Вот Френсис… Ференц думает, что я подхожу на роль вокалиста, иначе бы не позвал…

— Ференц не такой, каким ты его представляешь, — вдруг сказал Нильс. Голос его звучал строго и чётко.

— Как это «не такой»? — возмутился я. Всё, что могло встать между нами меня ужасно раздражало, и это «не такой» подходило под эту категорию наравне с Моной и твоей привычкой быстро терять ко мне интерес.

— Ты считаешь, что он твой друг или кто там ещё, но это не так. Ты понятия не имеешь, почему оказался в нашей группе, — Нильс так подчеркнул это слово, что у меня возникло впечатление, будто я — козёл, который влез в чужой огород, сожрал всю капусту, перетоптал все грядки и после этого потребовал, чтобы хозяева считали его своим другом.

Сон как рукой сняло. Я еле пересилил оба инстинктивных желания: обиженно выпрыгнуть из автобуса прямо на ходу и начать орать и доказывать, что Нильс не прав.

— Почему? — мне казалось, что я держу себя в руках, но дрожь в голосе свидетельствовала об обратном.

Нильс молчал и, как будто обдумывал ответ.

— Забудь, — сказал он, наконец. — Это не моё дело, какие у вас отношения и кто кого обманывает.

— Подожди, я не понимаю, — честно признался я. — Ты тоже считаешь, что Ференц меня обидит? — слова дались с трудом, потому что я, по сути, признавал, какой я слабый и ничтожный, раз обо мне можно так думать. — Вы сговорились, что ли? Лайк мне тоже самое говорила… А! — мне вдруг в голову пришла гениальная мысль. — Я понял! Вы просто боитесь, что мы с Ференцем от вас уйдём и создадим свою группу. Поэтому и мешаете нам общаться.

Нильс фыркнул и закатил глаза, как будто я сказал несусветную чушь, но во мне, как это ни странно, его реакция никак не отозвалась. Разве только подтвердила мою догадку.