Улыбка не сходила с моего лица. Блин, аж стыдно стало за свои мысли. Вот же мы бабы дуры, да? Вечно накрутим себя на ровном месте, а потом удивляемся.
— Всё хорошо, спасибо, — отпила осторожно, наслаждаясь земляничным ароматом.
— Ага, так вот… и тут Шамров такое вываливает. Смотрю, стоит молоденькая девушка, красивая, без тоннажа косметики, вся такая земная, домашняя. Вот прям наша. Ну, никак не вяжется она с Лёшкой. А с другой-то стороны… Я тоже полюбила далеко не святого мужчину, меняющего баб как перчатки. На меня тоже смотрели шокировано и с недоумением. А потом смирились. Ты подожди, вот увидит тебя Скотник — он вообще дара речи лишится, — рассмеялась она, а я уже представила сей момент. Получается, не только я удивила Тасю своим выбором. Лёшка вон вообще решил всех нокаутировать.
— Да всё нормально, — отмахнулась, спрятав за ресницами смущение. Теперь, когда всё стало на свои места, можно и не замарачиваться. У меня бы тоже на её месте отпала челюсть.
— Расскажешь, как познакомились? Если не секрет, конечно.
И сколько неподдельного интереса было в её глазах, что я не устояла. С чего-то ведь надо начинать?
Конечно, я умолчала о таких ключевых моментах в жизни Гончарова, как связь с Викой. Это прошлое и я не имею права рассказывать о нем. А вот о себе и своей сумасшедшей любви пускай и вкратце, но поведала. Рассказала, что жили в соседних дворах, что запала на него ещё с детства. Что дружила с его сестрой и когда спустя годы повстречала у Скибинского, сразу всё ожило. Когда рассказывала, как, следуя советам Чистюхиной, виляла перед Гончаровым задом, Настя вытирала от смеха слёзы. Ну да, сейчас и мне смешно, а вот тогда было не до веселья.
— Когда же наступил переломный момент?
Мы пили чай по второму заходу. Настя внимательно слушала меня, подперев щеку, а я лихорадочно соображала, что из произошедшего со мной можно говорить, а что — нет. За обрыв я не могла сказать, как и за Олега с сестрой. Оставался только случай в «Ажуре». За него и ухватилась, поведав о ранении Гончарова и приурочив переломный момент к сему событию.
— Как романтично-о-о, — вздохнула Настя. — Наконец-то Лёша обрел родную душу. Я так рада за вас. Честно-пречестно.
Мне хотелось сказать, что не всё так гладко, как кажется попервой, но промолчала. Ей ни к чему вязнуть в наших проблемах и запретах. Помочь вряд ли поможет, а лишь бы поныть? Не вижу смысла. Пускай хоть кто-то порадуется за нас от чистого сердца.
Именно в этот момент оживилась радио-мама, наполнив кухню детским плачем. Я незаметно перевела дыхания, будучи освобожденной от дальнейших расспросов. И так наболтала предостаточно.
— Пойдем, познакомлю тебя с Егоркой, — поднялась из-за стола Настя. — Кстати, какие планы на завтра? Лёшка не забыл, что приглашен на праздник? Конечно, — спохватилась, — и ты тоже приглашена. Знала бы раньше, взяла тебя в крёстные. Ну, Лёшка, мог хотя бы намекнуть в прошлый раз. Партизан, блин.
— Не забыл. Он уже и подарок купил. — Я поднималась за ней следом, и вдруг меня осенило: крещение ведь в церкви будет, а мне нечего надеть. Разве можно ходить в такие места в коротких шортах, едва прикрывающих задницу и в футболке с надписью «KILL ME»? Не думаю. Планируя поездку, совсем вылетело из головы столь знаменательное событие. Сменную одежду я, конечно, взяла, но она вряд ли подойдет под завтрашнее мероприятие.
— Эй, ты чего? — выглянула из детской Настя, заметив, что я так и стою на лестнице. Егор тыкался носом в её грудь, требуя кормежки. — Проходи, не стесняйся.
— Да я и не стесняюсь, — вошла в комнату, поражаясь, насколько там всё гармонично и сказочно. Будь у меня в детстве такие хоромы, я бы и из дому не выходила. Чего в ней только не было: начиная от детских книжечек, кубиков, машинок, мягких игрушек и заканчивая подвесной кроваткой-люлькой с невероятно-красочным балдахином. М-дааа, тут попробуй удивить. Малыш ещё головку не держит, а у него уже море игрушек.
Ничуть не стесняясь меня, Настя подняла футболку и, расстегнув на бюстгальтере специальную вставочку для кормления, оголила налившуюся молоком грудь. Я смутилась, увидев убегающий под лиф тонкий вертикальный шрам и вспомнив рассказ Гончарова о пересадке сердца, непроизвольно вздрогнула, и отвернулась к полке с игрушками. Всё-таки это сугубо личное между ребёнком и матерью, нечего глазеть.
Настей оставалось только восхищаться. Она не побоялась рожать, хотя риск был пятьдесят на пятьдесят. Сейчас, не смотря на усталость (которая нет-нет, да проскакивала на её красивом личике), занималась сыном. Ни тебе домработницы, ни тебе нянечки, не то, что у некоторых. Вика, когда родила, сразу перевела Ванечку на искусственную смесь и передала на руки супер-мупер няньке с тремя высшими образованиями. Для неё возвращение в прежнюю форму и борьба с растяжками были намного важнее вот такой вот близости.
— Лада? — позвала Настя, закончив с кормлением. — Ау, ты чего загрустила?
— А? Нет, я не грущу, просто задумалась. — Я подошла к колыбельке и наклонившись к пухленькому малышу, ласково поагукала. Боже, какой же он потешный. Так бы и затискала.
— Хочешь подержать? — повергла меня в шок Настя, став рядом.
— Даже не знаю, — прошептала изумленно, испытывая двоякие чувства. Помню, в детстве племянника таскала на руках и не задумывалась, что могу уронить, а сейчас как-то стремно.
— Попробуй, я подстрахую, — подбодрила Настя, взяв на руки Егорку, и осторожно передала мне. Я забыла, как дышать представив на минутку, что это мой ребёнок. Мой и Лёши. От накатившей волнами щемящей нежности стало так тесно в груди, что захотелось плакать и смеяться одновременно. А ведь когда-то и у меня будет малыш. Знаю, я ещё сама порой ребёнок ещё тот, детство в одном месте играет, но… женскую сущность ничто не затмит. Мы ещё с детсадовского возраста приучаем себя к неизбежному, катая в колясочках куколок и придумывая одёжки пупсикам, изображая старательных мамочек.
— Вот видишь, всё у тебя получается, — распахнула тем временем огромный шкаф Настя.
— Глаза боятся, а руки помнят, — рассмеялась тихо, осторожно прижав малыша к груди, а после и вовсе осмелела, поцеловав тёмный пушок. Егор беззубо улыбнулся и схватив меня за волосы, принялся сосредоточенно наматывать их на крошечный кулачок.
— Лад, помоги определиться на завтра с платьем. На днях с сестрой обнесли едва не все магазины. Теперь вот не знаю, какое лучше.
— А если я вот так пойду, — вильнула я задницей, обернувшись вокруг оси, — будет слишком, да? А то у меня с собой одни шорты да футболки.
— Так в чем проблема? — оживилась Настя, снимая с вешалок груды одежды. — Мы сейчас и тебе, и мне подберем наряд. У меня этого добра, знаешь сколько? На две жизни вперед хватит.
И снова я смутилась её доброте, испытывая неловкость за недавние глупые мысли.
— Что? — не поняла она, подняв голову. — Или ты брезгуешь? Так вещи новые, с этикетками. У нас с тобой одинаковые пропорции, что-то да подберем.
— Ты что?! — возмутилась, продолжая колыхать Егорку. — Просто неудобно.
— Знаешь, как мне однажды ответил муж? Неудобно шубу в трусы заправлять, всё остальное — фигня. Так что давай, выбирай, которое на тебя больше всех смотрит и вперед за орденами.
Пришлось Егорке наблюдать показ мод из колыбельки. Насте платье подобрали быстро, а вот со мной пришлось повозиться. Я и выше её ростом, и в кости ненамного, но шире. В итоге остановились на шелковом платье нежного бирюзового оттенка, чуть выше колен, с каплеобразным вырезом на шее и вереницей пуговиц сзади.
— Вау, как под тебя сшито, — восхитилась Настя, рассматривая меня со всех сторон. — А я ещё не хотела его покупать. Вот видишь, ничто не происходит просто так.
Я и сама себе нравилась. Сразу видно, есть на что посмотреть и в то же время, никакого намека на пошлость. Такая себе девочка-припевочка, с весьма аппетитными формами.
Я искренне поблагодарила её за столь щедрый подарок, от чего она смутилась, обняв меня в ответ. Потом мы переложили Егора в специальное кресло-качалку и спустились все вместе на кухню. Время шло, а Гончарова всё не было. Настя успокаивала меня, напоминая, что Шамрова тоже нет и что они по-любому сейчас вместе у Варланова. Я же периодически выглядывала в окно, отмечая, как на город опускается ночь, и незаметно покусывала губы в ожидании грядущей близости.
