— Что случилось? — Сабина тоже рассматривала тару. — Это разве не ты оставил?

— Нет.

— А кто тогда? Уборщица?

— Да тише ты! — рассердился Лёшка, присев на кровать. Сквозь малюсенькую щель я видела, как он потянулся к телефону, заодно принюхиваясь к подушке.

Я практически не дышала и мечтала лишь об одном — умереть. Из-за адского гула в ушах едва различала их голоса, да и перед глазами всё плыло от напряжения. Сабина о чем-то недовольно бухтела, не понимая причину столь странного поведения, а Лёшка застыл на месте, скользя глазами по номеру и вдруг, словно услышав стук моего сердца, сосредоточился на гардеробной…

Меня прошибло холодным потом. Сейчас бы многое отдала за потерю сознания. Но оно, как назло, было при мне. Я вот-вот была готова упасть в обморок, настолько сильно звенело в ушах от напряжения, однако… только в фильмах так может везти. Мне же оставалось втянуть голову в плечи и крепко-крепко зажмуриться.

— Владка, мать твою! — рявкнул Лёшка на весь номер, ещё даже не увидев меня.

Мамочки-и-и, что сейчас будет…

— Какого хрена? — выдернул меня из убежища, и я едва не оглохла от противного визга. Это Сабина включила сирену, прикрыв руками грудь.

Ещё бы. Я бы тоже так орала с перепугу. Пришла, называется, к парню потрахаться.

— Лёш, успокойся! — промямлила, от резкого рывка уткнувшись ему в грудь. Меня тут же отдернули, удерживая на расстоянии вытянутых рук. — Я могу всё объяснить.

— Это же?!.. — проблеяла брюнетка, впопыхах впрыгивая в платье. Да-да, мы поняли, что ты узнала меня. — Что она здесь делает?

— Лёш, пожалуйста, не злись, — взмолилась я, метнув на Сабину уничтожающий взгляд. Пускай проваливает. Я не собираюсь получать нагоняй в её присутствии.

Гончаров на секунду прикрыл глаза, видимо не веря в происходящее, а когда открыл, то так посмотрел… у меня сердце ушло в пятки.

— Лё-ё-ёш? — похолодела, почувствовав, как мои ноги оторвались от пола.

— У вас что, связь? — не унималась Сабина, поражая чудесами дедукции.

А если и так, тебе какое дело? Я хотела произнести эту мысль вслух, но Лёшка обхватил мои плечи и крепко сжав, поднял мою тушку вверх, словно я весила сущие пустяки. Плечи болезненно заныли от грубого сжатия.

Я зажмурилась, будучи не в силах смотреть в голубые глаза. Никогда ещё не видела его настолько злым. По игравшим скулам и пульсирующей на виске вене я поняла лишь одно — этой выходкой я исчерпала его запас терпения. Лопнуло оно как мыльный пузырь.

Всего лишь миг — и меня, будто нагадившего в неположенном месте котенка вышвырнули из номера. Выбросили с такой силой, что я едва успела выставить вперед руки, оберегая многострадальный лобешник от удара об стену.

Произошедшее оглушило не хуже брошенного на голову кирпича. Всего ожидала. Новой порции воспитательных процедур, ругани, не знаю… всего чего угодно, но только не такого. Было стыдно, обидно, больно. Не смотря на пережитый страх, я надеялась, что Лёшка оставит меня. Наорет, выпорет, но не прогонит на глазах у ненавистной соперницы.

Прижавшись раскаленным лбом к прохладным ладоням, медленно выдохнула. Выдохнула и тут же почувствовала болезненный спазм — это сердце ударилось о грудь, заставив согнуться пополам. Так плохо мне ещё не было. Глупая мысль на долю секунды повернула меня к злополучной двери — вдруг откроется, являя раскаявшегося Лёшку? Мало ли, попала под горячую руку, решил таким образом поставить на место.

Ждала. Сидя на полу гипнотизировала дверь, напряженно прислушиваясь к каждому шороху.

Минуты шли за минутой, а Лёшка так и не вышел. «Давай, — насмехалось сознание, — ещё и свечку им подержи. Они там сейчас совокупляются, а ты стой под дверью, унижайся дальше!». Обидно. До тошноты. До хлынувших из глаз слёз. Сколько не приказывала себе прекратить, не лупила по щекам — безрезультатно. Слёзы лились градом, оплакивая очередное унижение.

Да пошел он!..

Было около пяти часов утра. Город только начал пробуждаться. Телефон разрядился. Автобусы ещё не возобновили движение, такси куда-то запропастились.

Решив немного проветрить голову, пошла вдоль дороги, и опустошенно смотря под ноги, прокручивала в мыслях недавние события. Мне бы переключиться на что-нибудь обнадеживающее, светлое и позитивное — а не было ничего такого в моей жизни. Всё пусто и невзрачно. Раньше хоть какие-то планы были, к чему-то стремилась, мечтала. Сейчас… сплошная неопределенность. Все ориентиры утеряны, сбиты с курса.

И сколько бы не хорохорилась, не подбадривала себя, всё равно было паршиво. Так, что хотелось закричать на всю глотку, наплевав на проснувшийся город.

Вот такая она, моя любовь. Болезненная, ненормальная, разрушающая. Раньше и подумать не могла, что буду столько плакать. Обидно, когда не считаются с твоими чувствами. Лёша… он… с самого детства был для меня чем-то недостижимым. Далеким. Я привыкла любить его той любовью, которой любят кумиров. От одной только мысли о нем становилось тепло на душе. Я любовалась его фотографией, слушала взахлеб истории о нем, радовалась, что где-то там, в чужом для меня городе он живет своей жизнью. Каждый год, пятого марта, на его День Рождения, я желала ему всяческих благ, море счастья, любви.

Вокруг меня всегда было много парней. Кто-то отличался красотой, кто-то — достатком, умом, весёлым нравом. Были и те, кто ловил мою волну, становясь родными по духу. Но мне вечно чего-то не хватало. Таська злилась, называя меня привередливой. Что я так и состарюсь старой девой, не вкусив прелестей оргазма. А я всё ждала. Выжидала появления того, кто хотя бы издалека будет похож на Алексея.

Не было таких.

Дни плавно переходили в месяцы, месяцы — в годы, я так и не повстречала своего идеала. Вечно меня что-то не устраивало. Да и не попадались напористые. Получив один раз отворот-поворот, тут же уходили. То ли слава Скибинского тянулась за мной шлейфом и никто не хотел проявлять настырность, то ли я была слишком резка. Не знаю. Но когда Гончаров ворвался в мою жизнь — я едва не сошла с ума. Это так… как если бы вы всю жизнь бредили Бредом Питом и однажды он приехал к вам жить по соседству. Вы бы отвернулись? Продолжили жить по прежнему, зная, что ваша мечта находится в нескольких метрах? Неужели не пошли на всё, лишь бы обратить на себя внимание? Ради своего Бреда я пошла на многое. Да толку…

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Домой приехала полностью разбитой. Надеялась проскользнуть незамеченной, но куда уж с моей везучестью. Стоило поднять голову, всматриваясь в окна, как схлестнулась с гневным прищуром.

Вика не спала. Восседала в своей комнате на широком подоконнике, и если бы можно было, убила одним только взглядом. Злая она какая-то, растрепанная.

Заметив, как её губ коснулась насмешливая улыбка, выпрямила спину, втянув с шумом утренний воздух и улыбнулась. Открыто. Беспечно. Ни за что не догадается, через что мне пришлось пройти. Как дважды потоптались по сердцу, наплевав на чувства. Ни к чему ей знать. Пускай грызет локти от зависти. Помахала рукой, улыбнувшись ещё шире. Вику аж перекосило.

Я едва не вприпрыжку поднялась на террасу, наигранно радуясь новому дню, но стоило переступить порог, как перешла на бег, стремясь избежать столкновения. Ещё её нападок не хватало для полного счастья.

Вбежав запыхавшись в комнату, предусмотрительно закрылась изнутри и, сбросив обувь, взобралась на кровать. Сглотнула застрявший в горле дрожащий ком, успокаивая колотящееся сердце и рухнув на подушку, уставилась в потолок.

Так дальше нельзя. Нужно что-то делать. Не пошел мне Лёшка на пользу. И жизнь в золотой клетке — тоже не пошла. Захотелось уехать, далеко-далеко. Туда, где меня не найдут и не станут качать свои права. Где смогу забыть несчастливую любовь и исцелиться.

Мечты-мечты… Кто ж меня отпустит в такие дали.

Поехать к Машке? Так Лёшка запретил. Нельзя к ней соваться. Сразу начнет расспрашивать, что да как, считывая с точностью сканера любую эмоцию. И не отстанет ведь, пока не узнает причину. Это в прошлый раз удалось увильнуть от вопросов благодаря Сене, не вечно же его таскать с собой. Лёшка если узнает — голову свинтит обоим. Вот тёть Люба вполне спокойно могла приютить на два месяца. Не первый год зовет в гости на летние каникулы и всё обижается, что приезжаю на день-два.