‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍Легкий ветерок шевелил волосы, играл с одинокими елями, перебирал длинными ветвями росшей у могилы берёзы, навевая воспоминания из прошлого.

В них мы пекли знаменитые некрасовские вафли на школьный ярмарок. Ругались за первую двойку и потерянный бант. Смеялись над сочинением «Когда я выросту — стану космонавтом». Мама тогда ухахатывалась до слёз, представляя меня в космосе, а мне было радостно, что смогла рассмешить её. Мы даже песни пели одни и те же, при чем, начинали одновременно, ни с того ни с сего, и следом замирали, удивленно уставившись друг дружке в глаза…

Так и сидела на прохладной плите, улыбаясь драгоценным воспоминаниям и перебирала на запястье крошечные звенья серебряного браслета, подаренного мамой на десятилетие.

Хорошо, что приехала, что выговорилась, вернула давно утерянное чувство легкости и умиротворения. Реально вздохнула на всю мощь легких, сбросив с плеч давящую тяжесть.

Казалось, время остановилось, но когда посмотрела на часы — тихо ахнула, обнаружив, что прошло почти два часа. А ведь ещё надо наведаться к Машке и успеть вернуться в универ.

Зато Сеня выспался после очередной бессонной ночи и теперь во всю потирал заспанное лицо, пытаясь взбодриться.

— Всё? — поинтересовался, как только я подсела к нему в салон.

Просто и кратко. Без всякой соли на раны и искреннего сочувствия. Не нуждалась я в нем, что раньше, что сейчас.

— Ага, теперь поехали к Машке, только Сень, предупреждаю, без наглёжа, хорошо? Держи свои пошлые шуточки при себе!

— Обижае-е-ешь, — протянул хрипло, разворачиваясь в направлении города. — Ты ещё не знаешь, насколько твой дружбан умеет быть воспитанным. Мы не только гуляем до утра да девок трахаем.

— Да Вы что?! — наигранно удивилась, параллельно выполняя обязанности штурмана. — Тогда удивите меня, Арсений Викторович, потому что до сих пор за вами числились только эти два качества.

Мироненко принялся наигранно возмущаться, дескать, сколько лет дружим, а я так и не разглядела в нем истинного джентльмена, и посоветовал прикупить очки, а я впервые за долгое время хохотала до колик, чувствуя, как легко и радостно становится на сердце.

— Кто там? — послышалось за дверью. Ничего не меняется, всегда один и тот же вопрос. Я обхватила руками купленный в кондитерской торт и подмигнула Арсению, намекая подыграть.

— Открывайте, полиция! — пробасил он, придав ещё большей густоты низкому голосу. Я ударила его коленкой под зад, покрутив у виска пальцем.

Сенька только хотел возмутиться, недовольно потирая ушибленное место, как тётя Надя распахнула дверь, видать, рассмотрев нас в глазок. Ясный пень, какие из нас менты, когда в одной мордашке точно признала подружку дочери, а вторая, патлатая, с серёжкой в ухе, вряд ли от мира сего.

— Владочка, вот так сюрприз! Проходите, проходите, — поманила в прихожую, распахнув объятия. — Выросла-то как! Красавица!

— Здравствуйте, тёть Надь! — обняла в ответ, предварительно вручив Арсению сладкое. — Простите, что без предупреждения.

— Да ты что? Мы всегда рады гостям. Проходите, не стесняйтесь. А это кто? — кивнула на Мироненка, лукаво сверкнув серыми глазками. — Неужели парень?

Мы одновременно выкрикнули «Нет!» и зашлись громким смехом.

— Это мой друг, Арсений. Приехали вместе. А Машка дома? — выглянула из-за неё, рассматривая квартиру.

— Дома. Кофе закончился, пошла в магазин, скоро должна вернуться. Пойдемте на кухню.

Сеня изъявил желание покурить, видимо, чувствуя себя слегка не в своей тарелке и вручив мне обратно торт, поспешил на улицу.

Я прошла на кухню, присаживаясь на мягкий уголок, и принялась наблюдать за суетливыми движениями Лёшкиной мамы.

— Рассказывай, давай, — потребовала мягко, расставляя на столе чашки, — как поживаешь? Исхудала, смотрю.

— А-а-а-а, так пустяки, — отмахнулась, не горя желанием затрагивать болезненную тему, хотя на языке так и вертелась новость о Лёшке. Нельзя. Да и не имела я права лезть в его жизнь настолько глубоко.

— Неужели влюбилась? — продолжая изучать мое мгновенно покрасневшее лицо, подытожила тёть Надя и улыбнулась, сообразив, настолько точно попала в цель. Знала бы она, ещё в кого — вообще бы грохнулась в обморок.

Я опустила глаза, испугавшись. Ведь если она так с ходу раскусила мою тайну, что тогда говорить о Лёшке?! Вот засада-а-а-а… А я ещё удивляюсь, отчего он морозиться. Да у меня на любу написано: «трахни меня».

— Да нет, с чего вы взяли?.. — принялась разглаживать на скатерти несуществующие складки.

— Ага, расскажешь кому-нибудь другому. А у меня, знаешь ли, двое детей и уж что-что, а различить влюбленный блеск в глазах могу безошибочно. Ну и, кто он? Если, конечно, не секрет.

Получите-распишитесь. Что тут ещё скажешь? Отнекиваться? Бессмысленно, и так сидела красная, как маков цвет.

— Эм… тёть Надь, вы чего? Нет никакой влюбленности. Это… от быстрой ходьбы… ага.

А тёть Надя, знай, только посмеивалась, рассматривая меня ещё пристальней, и игриво выгибала бровь, давая понять, что ни капельки не верит моим нелепым объяснениям. Я задумчиво смотрела в окно и, делая вид, что выглядываю Машу, отвечала на дежурные вопросы о Вике, учёбе, жизни в целом, взамен задавая такие же.

Слава Богу, в прихожей послышались шаги и спустя минуту на кухню влетела визжащая на всю квартиру Машка.

— Владка!

— Машка!

— Почему не позвонила!?

— А я сюрприз решила сделать!

Мы скакали в объятиях друг друга, словно школьницы и взахлеб рассказывали друг дружке последние новости.

— Эй, козочки, вы бы посторонились! — шутливо шикнула на нас тёть Надя, когда мы едва не впечатали её в стенку. — А ещё лучше, берите вон торт и бегом в комнату. И Арсения прихватите! — крикнула вдогонку. — Сколько парень будет мерзнуть на улице.

При имени Арсения Машка сразу навострила уши, и выглянуло в окно.

— Это твой, что ли?

Что значит «мой»? Как такое вообще можно предположить?

— Нет, это друг. Се-ня! — свесилась с подоконника, зазывая в квартиру. — Иди к нам!

— Ага, друг. Рассказываешь тут сказки.

— Маш, я серьёзно. Сенька — одногруппник, приехал со мной… э-э… за компанию, чтобы не было в пути скучно.

— Ну да, так мы и поверили, правда, мам?

Подружка практически светилась весельем, а завидев Мироненка, аж засмущалась, кокетливо опустив густые ресницы. А Сеня-то, Сеня… вот где перья распустил, едва не раскланиваясь в приветствиях. Жаль, Чистюхина не видела. И что самое интересное, Гончарова сразу позабыла про недавние наезды, да и Сеня как-то поутих, вел себя заторможено и не сводил с Машки светившихся живым интересом глаз. А что? Она у меня красивая, стройная, с длинными волосами и изумительными серыми глазками. Арсений то и дело замирал на полуслове, наблюдая за её реакцией.

Разговориться, в принципе, получилось. Постепенно, слово за слово, улыбка за улыбкой и Машкина комната взорвалась громоподобным хохотом. Пускай и не получилось посекретничать по душам, но я была рада, что друзья нашли общий язык и уже сейчас перебивали друг друга, спеша поделиться смешными историями.

— Маш, нам пора, — поднялась с дивана спустя два часа. Как же быстро летит время.

— Как, уже? Вы ведь только приехали? — расстроилась она, не понимая, в чем причина столь поспешного отъезда. А для меня даже лишние полчаса промедления подобны смерти. Если я не выйду из университета в четыре часа — не поздоровиться в первую очередь мне.

— Прости, Машуль, но я ненадолго. В следующий раз обещаю погостить подольше.

— Хорошо, — улыбнулась, обнимая на прощанье сначала меня, а потом и опешившего Арсения, — ловлю на слове.

Я же искренне понадеялась, что в скором времени Павел Олегович приедет домой и моя жизнь если не вернется в прежнее русло, то хотя бы не будет нуждаться в присутствии телохранителя.