Воздух потяжелел. Стал густым, вязким. И раньше было трудно дышать, а сейчас и подавно. Но не только меня бросало попеременно то в жар, то в дрожь. Лёшка тоже покрылся мурашками, стоило мне прикоснуться ладонями к его затвердевшим соскам.

Ушла и недавняя напряженность, и растерянность с затаенной обидой. Улетучились все страхи, неуверенность в себе, недосказанность. С откровенным наслаждением прошлась руками по гладкой груди, огладила широкие плечи, прощупала мощные мускулы.

Мой. Весь мой. Больше ничей.

— Ты же не против, да? — от его голоса у меня по телу табуном пробежали мурашки, а на ногах поджались пальцы. Он ещё спрашивает?

— Лёш, только давай быстрее. Мне аж плохо, так хочу тебя.

Ответом мне послужил хриплый смех. А ведь не врала и не преувеличивала. У меня реально всё плыло перед глазами от возбуждения, а в ушах шумела кровь. Ещё чуть-чуть и грохнусь в обморок.

— Ну-ну, — подхватил меня под руки Лёшка, поднимая с дивана. — Ты мне тут в обморок не падай.

— Это от страсти, Лёшенька, — прошептала без тени смущения, соблазнительно выгибаясь навстречу горячим ладоням. — А ещё от тоски по тебе и твоему члену.

Его руки замерли на моей талии, болезненно впившись в рёбра. Я распахнула прикрытые от наслаждения глаза и непонимающе уставилась на замершего Гончарова.

У него ступор. И это мягко говоря.

— Что такое? Ты же хотел, чтобы я повзрослела. Вот, получите и распишитесь.

— Мне куда больше нравилась скромная Лада, — прозвучало с упреком. Блин, да что я такого сказала?

Возможно, и ничего такого, но его переклинило. Тут и слепой заметит.

— Ладно, проехали, — принялась остервенело застегать на спине молнию, не зная, куда деться от стыда. Хотела внести перчинку, а на деле сама же и обожглась от неопытности.

— Эй, ты это куда? — Лёшка перехватил мои запястья, наклонившись к губам. — Тебя никто не отпускал.

— А я и не спрашиваю разрешения. Адиос, — соскочила с дивана, собираясь откланяться, но тут же оказалась прижатой к широкой груди.

— Взрослая стала, да? — прошептал надсадно, скользя губами вдоль моего виска. — Оклемала, значит? Хорошо-о-о… Пускай будет по-твоему. Сама напросилась.

Я прекрасно знала, чем всё закончится и от этого ещё сильнее возбудилась, начав оседать на слабеющих ногах, однако в следующий миг выровнялась, развернувшись к Гончарову лицом. Я же не просто так сходила с ума и корчила из себя, не пойми что. Была тому причина. Съедала она меня не один день, не давала нормально спать и восстанавливаться.

— Лёш, скажи мне, ты спал с кем-то, пока я была в больнице? Ну так, ради минутного перепихона. Я же вижу, что ты отдалился. Признайся, было дело? Я всё пойму…

— Дурочка, — хмыкнул Гончаров, продолжая удерживать меня возле груди. Даже не раздеты, а горели оба. — Ты там у себя в палате совсем рехнулась, что ли? Какой перепихон, какие бабы? Это тебя твои восьмидесятилетние «подружальки» надоумили?

Я потупила взгляд. Нет, конечно. Никто меня не надоумил. Сама додумалась. Чувствовала, что что-то не так. И дело не только в усталости или проблемах в охране завода. Было что-то ещё. Не знаю. Я не могла просто так на ровном месте накрутить себя. Ревновала страшно. Как представлю его с какой-то бабой, так сразу тошнота к горлу подступала. Знаю, дура, но ничего не могла с собой поделать.

— А хочешь знать, в чем причина? Почему у тебя сложилось такое впечатление, такие мысли? — отпустил меня, направляясь к стоявшему посреди кабинета столу. Выдвинул ящик, порылся там недолго и неожиданно извлек небольшую бордовую коробочку.

Я зажмурилась, не веря своим глазам. Это… кхм… то, о чем я только что подумала?

— Я ещё на прошлой неделе хотел поговорить с тобой, — подошёл ко мне, распахнув бархатную крышечку. — Вроде, мелочи, но оказалось, не так всё просто. У меня и так мозги закипают, я не знаю, за что хвататься первым. Я сплю по четыре часа в сутки, не жру толком, не получаю сексуальной разрядки, — прорычал, выделяя с нажимом для особо мнительных последние слова. — Заказал на завтра ресторан только для нас двоих, решив удивить, а потом понял, что до задницы вся эта романтика, понимаешь?

Я во все глаза уставилась на обручальное кольцо, выпав из реальности. Оказывает, Гончаров тоже умеет удивлять.

— Понимаю… — Мне ли не пофиг. Да мне вообще плевать на эти загоны. Рестораны, опускание на одно колено, возвышенные речи, букеты цветов и прочие розовые сопли не про меня и уж тем более не про Гончарова.

— Да ни хрена ты не понимаешь, — усмехнулся уголками губ, нависая надо мной и продолжая гипнотизировать кольцом. Он дергал им, активно жестикулируя, а я, словно наблюдавший за мельтешившей сосиской котяра, не сводила с него глаз. — Ты простодушная наивняга, добрейшей души человек, только начавший познавать мир. Мечтательница, — добавил с грустной улыбкой, поглаживая костяшками пальцев мою щеку. — И я с тобой размечтался. Это неплохо, и порой, даже полезно. Но правда жизни такова, что не будет у тебя цветов под окнами в Александровке. Я не буду возвращаться домой с пакетами продуктов. Мы не будем спорить, кто заберет ребёнка из садика, потому что у кого-то завал на работе. Не получится так, Ладусь.

Я оторвала глаза от обручалки с диамантом и сосредоточилась на серьёзном лице. О чем это он?

— И прежде чем ответить мне «да», — продолжил, возвращая меня из мира грёз, — ты хорошенько подумаешь. Я ни в коем случае не отказываюсь от тебя и не отталкиваю. Но ты должна знать, что нарисованного в твоем воображении будущего не будет. У тебя будет всё, что пожелаешь, и даже больше. Но жить ты будешь за высоким забором, перемещаясь по городу в окружении всё той же охраны. Я не могу обещать тебе отсутствие слёз, ссор и скандалов. Всё будет. Но я не хочу, чтобы по истечению двух, трёх, десяти лет ты разочаровалась в своем выборе, обвинив меня во всех грехах. Не стоит ждать от меня высоких душевных порывов. Но если я полюбил, то на всю жизнь, и не важно, рядом ты или где-то в другой стране. Если нужно будет убить — убью, не задумываясь и похрен на чье-либо мнение. Люди не меняются, Влада. И я никогда не изменюсь. Пробовал. Не получилось. Ты слишком поздно вошла в мою жизнь, чтобы что-то менять в ней, — выдохнул с сожалением, расправляя широкие плечи.

Сказать, что я зависла — ничего не сказать. Это было… отрезвляюще.

— Зачем ты так со мной? — опустила голову, собираясь с мыслями.

— Я просто снял с тебя розовые очки, — ответил вполне себе спокойно, вызвав во мне целую бурю негодования. — Рассказал, чего ожидать в будущем.

От его слов сердце ухнуло вниз, оставив после себя губительную пустоту.

— Зашибись предложение.

— Ну, извини, — захлопнул крышечку, наблюдая за мной из-под опущенных ресниц. — Как мог. Зато от всей души и честно. Романтик из меня х**вый. Подумай, Ладусь. Я подожду и ни в коем случае не давлю. Выбор за тобой.

— За мной? — воскликнула, поправляя платье. Где-то на полу валялась сумочка, надо её забрать. — Интересный расклад. И что же будет, если я отвечу «нет»? Отпустишь? А как на счёт «сдохнуть без меня»? М?.. Уже всё? Хорошо же тебя обработал Скибинский. Что он там наобещал, что ты так запел?

Ага, вот и сумка. Распахнула её дрожащими руками, собираясь вызвать такси. Вот так сделала сюрприз. Нет слов, одни эмоции и маты.

Лёшка перехватил меня на полпути к двери, схватив за локоть.

— Никто мне ничего не обещал, — дернул на себя, разозлившись. — Лучше завернуться от тебя, будучи вдали, чем потерять, пытаясь удержать. Пойми, я ничем не русскую. Со мной и так всё ясно. Рискуешь ты, — задышал рвано и обхватил мой подбородок пальцами, заставляя посмотреть в глаза.

— Да пошел ты, — вырвалась из цепкого капкана, шмыгнув носом. — И кольцо свое засунь себе в задницу…

Не помню, как выскочила из кабинета. Перед глазами стояла вот-вот готовая прорваться плотина из слёз. Прихрамывая, поспешила к лестнице, и только ступив на первую ступень, словно очнулась, с сожалением обернувшись назад, рассматривая грюкнувшую после моего ухода дверь.