— А как ты выбрался из Кузни?!

— Оттуда меня вызволили спустя пару месяцев. Это сделал Руфус. Они смогли вывезти меня вместе с Патриком. С тех пор я ни разу не смел ослушаться его, до нынешних пор. Что же касается тебя…, — он посмотрел на меня долгим взглядом. А я же слушала его, потеряв всякий дар речи.

— Мы с тобой не брат и сестра, не родственники, вообще, от слова «никак». Ни Настасья, ни Рош не являются тебе кровными родителями, и уж точно, я тебе не брат. Мама не знала, твоего происхождения. Рош просто однажды принёс тебя к ней, сказав, что теперь воспитывать тебя будут она, без каких либо объяснений. Так что я не знаю, кто твои настоящие родители, не знала и Настасья. Ты не имеешь никакого кровного отношения к династии Рош. Ну, а я, к сожалению, настоящий сын тех, кого ты считала родителями. Не представляешь, как хотелось сразу тебе рассказать правду, видел же, как ты мучаешься из-за этого, но пришлось бы объяснить и все остальное. А этот клубок ниток, как ты видишь, распутывать надо было долго, да и…, это не та тема, которую мне легко дается поднять.

Мой мир в этот миг разрушился, разбился, разлетелся на сотни осколков. Не передать словами ту невообразимую боль, которую я испытала. За него, за себя, за ложь, за правду. Просто стояла и смотрела на человека…, прошедшего через это. Он уперся рукой о лоб и выкуривал одну сигарету за другой. Человек, несущий на себе это — в одиночестве. Человек, всю жизнь живущий с пониманием своей сущности. Я озябла от мыслей…, от того, что я говорила ему все это время…, как я оскорбляла его, как обвиняла…, называла убийцей, чудовищем…, он даже глазом не вёл, но что у него было внутри в эти моменты? Или он добровольно готов принимать это — чтобы помнить, чтобы не забывать…?

Медленно, робко подошла к нему, хотела как-то обнять, поддержать. Он боялся раскрыть мне эти тайны, боялся, что я буду обвинять его в убийстве мамы, что не приму правду того, что в копилку окружающей меня лжи, добавился еще один пункт. Или что я буду переживать за то, что родители мне не родные. Но меня, сейчас, волновал только он. Я всей душой, всем сердцем, каждой клеточкой чувствовала его боль.

— Клауд, я…, я даже не знаю, что сказать…, — вяло сказала я, и одним рывком прижалась к нему. — Прости, что говорила тебе такое, если бы я знала….

Он опешил, но потом, положив руку на мое плечо сказал:

— Мел, это ничего не меняет. То, что ты сделала…, это перечеркнуло все….

— Да не делала я ничего! Этот ребенок твой! Чей он еще может быть?! Как ты мог даже думать иначе?! Не верить….

— Я не.… Твою мать, — он встал, отошел от меня на дистанцию, и нервно провел рукой по волосам. — Я хочу верить, Мел. Хочу, всем сердцем. Но головой понимаю, что это невозможно! Я…, ты просто не представляешь, что у меня творится на душе из-за этого. Я узнаю, что девушка, которую… — он сделал паузу, найдя взглядом мои глаза, — которую я люблю до потери пульса — беременна! А отцом этому ребенку, я быть — не могу! Что бы ты чувствовала на моем месте? Ты хоть представляешь, что творится у меня тут, — он ударил себя по груди. — Я будто заживо сгораю! К черту все.

Его слова стрелой вонзились в мою грудь. Он сказал, что любит меня…, может не так, как в сказках, не так, как в кино, но он это сказал, так как мог.…

Я поджала, пытающиеся расползтись в глупой улыбке, губы, и полезла в карман, вытаскивая оттуда пластинку, и вручила ее ему.

— На, возьми.

— Что это? — растерянно спросил он.

— Это от Асдис. Там…, какие то вычисления, подтверждение того, что… я могу, при небольшом шансе забеременеть от тебя. Она не совсем поняла, почему именно я, и как вообще…. Она еще не брала пункцию из «плода»…,ребенка, — исправила себя я. — Сказала, что он ещё совсем маленький. А именно твоё отцовство сможет подтвердить только через пару недель. Я-то знаю, что отец ты. Так что, это нужно только для твоего спокойствия. А то, что в файле, это результат анализов, каких-то там алгоритмов с аппарата Асдис. Она сказала, что это связанно с генетическими ошибками, и…, она как раз будет заниматься тем, что бы…

— Ты хочешь сказать…, что этот ребёнок… мой? — недоверчиво перебил он меня.

— Как вообще ты мог даже подумать иначе? Конечно, он твой…, мне даже смешно было твое неверие, честно. Я даже не воспринимала его всеръез.

Он плотно сжал рот и, облокотившись об стену, посмотрел на меня.

— Мой… ребенок… ты… беременна… от меня…

Я развела руками, сказав:

— Она сказала, что если ты посмотришь, то всё поймешь. Сказала, что все расписала по «чайниковски», и там нет ничего слож…

Он не дал мне договорить, мгновение понадобилось, чтобы он сократил дистанцию между нами, обнял и крепко прижал к себе, зарывая лицо в мою шею, поглаживая при этом рукой спину.

— Мел, пожалуйста, прости меня, что делал больно, что не верил… я до безумия ревновал. Ты не представляешь, что я чувствовал… Ты просто стала смыслом моей жизни. Дело даже не в ребёнке, ну…, это конечно тоже, — он положил руку на мой живот, всё так же прижимая меня, и не поднимая головы произнес. — Я с тобой понял, что такое быть полноценным человеком, а этот ребёнок…, ты хотя бы представляешь, что он значит для меня? Для того, кто знал, что такое ему никогда не будет дано. Что он лишён этого по праву рождения…, что он годится только для того, что бы разрушать, а не создавать. Ты лучшее, что случилось со мной в жизни, Мел, как и этот ребёнок.

Он обнял меня ещё крепче, целуя в шею, и гладя по голове. Потом он поднял голову, отводя взгляд в сторону в сторону.

Я посмотрела на него.

— Ты что, плачешь? — ошарашено спросила я.

Он вытер тыльной стороной ладони красные глаза, и, наверное, впервые за всё время нашего знакомства, искренне улыбнулся.

— Не могу поверить, что у меня будет ребенок, у нас… — сказал он. Затем он поцеловал меня в лоб, и опять полез в карман за сигаретой. Зажёг её, но запоздало о чём то, вспомнив, отстранился от меня и пошёл к окну.

Он молча курил, смотря куда — то вдаль.

Я была шокирована.

Я смотрела в спину волевого сильного мужчины, который ни разу при мне не проявлял слабость, и при этом, сейчас плакал как ребёнок, узнав, что станет отцом.

«Не знаю ничего кроме войны…»

Вспомнились его слова, и острыми ножами вонзились в сердце.

Я молча смотрела на него, не хотела мешать в такой момент. Он пребывал где-то глубоко в своих мыслях, выкурил третью сигарету подряд, выпрямился и обернулся ко мне. Смотрел долго. А я на него.

Сейчас мне было даже плевать на то, что я была не родной — своим родителям. У меня горела душа за него. Сгорала вместе с ним дотла. Я не представляю, что за невыносимые муки он испытывал все это время из-за этого. Мне просто хотелось дать ему немного тепла, которое он так искал. Спокойствия и умиротворения.

Я подошла и мягко обняла его, погладила по волосам. Он отстранился, заставляя меня посмотреть на него. Его зрачки бегали по мне, его лицо было хмурым, когда он произнёс:

— Мел, я… не знаю, что из этого всего выйдет. Понятия не имею. Единственное, что знал с самого детства — это армия, тренировки, лаборатории с постоянными инъекциями. С блокаторами…, без них — я никогда ничего не боялся. После того, что я сделал… с мамой…, единственное, чем я жил, это мыслью отомстить Рошу, не важно, какой ценой это обойдется. Мне было плевать, что будет со мной. А теперь я боюсь. Боюсь за тебя, потому что никогда не откажусь от своей мести. — он поднёс руку к моему животу, задержался на мгновение и приложил её. — И он…. Как только понял, что меня тянет к тебе, клянусь, постарался не втянуть тебя в это все. Не хотел делать больно…, а то, во что это всё вылилось… ребёнок…, мне 29, и я на столько свыкся с мыслью, что это всё не для меня… Мел, я всё сделаю, что бы защитить вас… но я боюсь, — он взял моё лицо в ладони. — Я боюсь, как бы вам не понадобилась защита от меня.

Я притянула его и поцеловала, отбрасывая все его сомнения прочь. Чувствовала, что он колеблется, и сама положила его руку на свою спину. Он задержался на некоторое мгновение и крепко прижал меня к себе. Его губы нашли мои, и они были нежными, ласковыми, как и его прикосновения. Я не помню, как мы очутились на его постели, как я оказалась без одежды. Помню только одно.