По ощущениям, я проспала остаток дня и утро, когда желание удовлетворить естественные надобности разбудило меня. За перегородкой храпел Тролат, видно, правила сейчас Эльга.

По словам моих попутчиков, места здесь были дикие и малолюдные, и они ехали практически без остановок.

— Эльга, — тронула за плечо женщину, уснувшую с поводьями в руках. Быки спокойно плелись при свете звёзд и "луны". Это было ещё одно новое для меня слово, значение которого я запомнила сразу же: небесное тело, которое светит ночью. Вот что было изображено с нашей стороны Врат на одной из картинок! — Эльга, останови, пожалуйста, повозку!

Женщина встрекпенулась, приоткрыла глаза и ответила:

— Хорошо…

Пока я бегала в ближайшие кустики, на дороге раздался шум от топота множества копыт лошадей.

Изобразив сгорбленность и тяжёлую походку, я вышла из кустов и увидела конный отряд из нескольких десятков всадников, окруживший нашу повозку.

— Кто такие? — спрашивал суровый мужчина у Эльги и Тролата, высунувшего из-под суконного укрытия голову.

— Эльга и Тролат Димарик, господин… Торговцы… Следуем в форт Хенэй, везём ткани для белья и оловянную посуду по заказу господина-коменданта Тренгана Кумарика.

— А это кто?

— Наша соседка, почтенная вдова Тибо, — ответила Эльга, но мужчина на коне уже её не слушал. Он кинул на меня поверхностный взгляд и тут же забыл про всех нас.

— Отряд! Стройся! Вперёд!

И всадники попарно поскакали по дороге, оставив нам только клубы пыли и мурашки на коже.

— Кто это? — спросила я.

— Это — наш герцог, господин Томарик, младший брат короля…

— А как же… — я хотела спросить про обращение: куда делись все эти витееватые "Ваше Величиство" или "Ваша Светлость". Наши аристократы в старину не гнушались показать всем остальным их место. И только последние лет сто королевы на троне при вступлении на престол отменяют эти обращения, оставляя только должности или имена. Видимо, тут тоже было что-то подобное, раз Эльга называла и мужа господином, и герцога.

— Да не трясись ты так, вдовушка… Ничего они нам бы не сделали… Сейчас в маркитантах большая нужда, торговцев никто не трогает: не наши грельдийцы, ни раскольники с юга… И там, и там солдатам нужны еда, одежда и различные мелочи типа посуды.

— А что, идёт война? Видно, мы в своей деревне отстали от жизни…

Тролат засмеялся.

— Война, скажешь тоже, бабуля… Этой войне — сто лет в обед! Герцоги хотят показать, что они достойны этого титула, и поэтому вяло нападают на Трофан. Те же также вяло отбиваются: король предоставил им независимость, но не выдал им об этом никакого документа… Вот и воюют теперь… Смех смехом, да и только… Если за два года и ранили троих, то это называют кровопролитным сражением! А простой народ над нашими аристократами только потешается…

— Замолчи… Ишь, политик какой выискался! Иди лучше напои быков! Да и клевера им кинь… А то с таким воякой, как ты, до форта не доберёмся, тут, под кустиками и останемся!

Эльга быстро навела порядок, я вздохнула свежий утренний воздух полной грудью: через несколько часов начиналась удушающая жара, и из повозки до вечера я уже не выйду.

Сев рядом с женщиной, я вспомнила взгляды, какие кидали всадники на неё. Арьяна опять оказалась права: моя маскировка работала.

— Эльга, а почему отряд был в одинаковой одежде?

— Ты что, бабуль, никогда военной формы не видела? — я в ответ замотала головой, испугавшись, что прокололась, но Эльга уже мне объясняла. — Это — воины, и они во время войны одеваются одинаково, чтобы во время сражения видеть, кто свой, а кто — чужой, ясно? — я опять утвердительно замычала, а попутчица проворчала: — из какой же ты глуши, прости меня, Великий Вен…

В этот день я поостереглась задавать вопросы, которые могли показаться глупыми, залезла в повозку и вышла из неё только во время привала, чтобы помочь в приготовлении еды.

— Зачем ты кинула в похлёбку эту траву? — вдруг спросила у меня за спиной Эльга, когда я, найдя красавку, растёрла её листики в ладонях и добавила в котёл.

— Это — красавка… Её листья очень приятно пахнут — фруктами и свежестью… Они добавят новый вкус в еду, а ещё — защитят желудок от боли, связанной с употреблением тяжёлой пищи в дороге… Они способствуют пищеварению и усвоению вяленого мяса и крахмалистых клубней…

— Странно говоришь, бабуля… А не отравишь?

Я усмехнулась и положила в рот ложку малоапеттитного варева, пересолёного и жирного. Единственный его плюс заключался в том, что оно было горячим!

Прожевав, я подцепила ещё. Эльга и Тролат вскоре присоединились ко мне, и я потом полдня выслушивала, как было вкусно, и какая я молодец, что добавила красаву в похлёбку.

— А сушить её нельзя, ну-у-у, чтобы взять с собой в дорогу или на зиму? — поинтересовалась Эльга.

— Можно… Но вкус она свой теряет, оставляя полезные свойсва лишь отчасти… Снять там кишечные колики или тяжесть после еды…

— Смотри, я немного собрала! Мы скоро покидаем эту долину, а в предгорьях красавка не растёт! — Эльга показала мне берестяной туесок, подобие которого я встречала в нашем общинном музее. В Адании такими туесками не пользовались уже лет сто.

— Замечательно! А где мне можно взять такой же? — я показала на предмет, меня заитересовавший.

— А вот доедем до форта Хэнея, там на рынке и купишь себе, а красавки я тебе отсыплю…

Моя внешность должна уже завтра была отвалиться от кожи, оставляя вместо бабушки семидесяти лет от роду взрослую женщину сорока пяти. Поэтому расстаться с Эльгой и Тролатом мне нужно было как можно скорее, не заставляя их становиться свидетелями моего перерождения!

Ночью мы стали лагерем рядом с ещё десятью такими же повозками, как наша.

— Тролат! — крикнула Эльга, как обычно, но, увидев, что несколько женщин и мужчин обратили на неё своё внимание, замолчала, пробурчав себе под нос только: — Смылся, изверг… Знает, что на людях не трону…

Мне забавна была вся эта ситуация: муж-подкаблучник и общество, от которого этот факт активно скрывался. Потом мне стало не до смеха: ушедший мужчина оставил нас, двух беспомощных женщин, разбираться с двумя упрямыми, огромными и волосатыми быками. Слава Великой, что Эльга была сильной женщиной и удерживала их под уздцы, пока я ставила перед ними тяжеленные вёдра с водой и насыпала овёс.

— Опять, паскуда, напьётся… И слово мне теперь не скажи… А как ты жила со своим муженьком, не бегал за кружкой браги? Не лазил к соседкам в окошки?

И я сразу же вспомнила свою семейную жизнь. Слава Аде, она была спокойной и ровной, как широкая река, текущая по равнине… Такая река была у нас только в Деменеции и носила такое же название…

— Нет, мы с мужем жили хорошо, дружно… Вот двоих деток прижили, — почему-то разоткровенничалась я, вспомнив своего Тибольдта. — Он у меня хороший… был…

— Двоих детей? А ты ему разве не тенни? Ведь только кашани могут родить своему миору больше одного ребёнка… Так ты была настоящей кашани? — вдруг громко сказала женщина, и я посмотрела в её глаза: там было настоящее возбуждение, восхищение, детский восторг! — Я еду с настоящей кашани! Подумать только!

Поняв, что я только что сказала что-то не то, я пошла на попятную, пытаясь понять, чем одна жена — тенни, отличается от другой, от самого названия которой Эльга пришла в такой восторг. Кашани, подумать только! Ну и словечко! Собственность и драгоценность! А тенни — просто "жена"!

— Нет, нет… второй ребёнок у нас приёмный, — ответила я, пытаясь успокоить возбуждение Эльги, — у мужа сестра умерла родами, вот мы и взяли его к себе…

— Да-а-а? — Эльга не стала скрывать своего разочарования. — А что, медикуса позвать денег не было?

— Да не успел он…

— А что же отец этого…

— Дочери…

— Да-да, так что же его отец?

— А он тут же снова женился, а его новой супруге маленький ребёнок был не нужен. Вот мы и взяли второго…