Из всех доступных источников мне удалось выявить около 300 пленных. Историки, как правило, слишком сдержанно относятся к доходам от выкупа как к стимулу для военной службы. Только отчеты после кампании могут быть использованы для доказательства фактического получения денег от выкупов. В них очень немногие воины получили большие доходы. Лучник Роберт Садлер получил 32 фунта 11 шиллингов 10 пенсов, даже после того, как корона и его капитан забрали свою долю. При зарплате лучника 6 пенсов в день это было эквивалентно четырем годам службы. Еще более удачливыми оказались Уильям Кэллоу и Уильям Кемптон, которые получили по 99 фунтов стерлингов как выкуп за сира де Корп. Но, пожалуй, настоящими победителями здесь были их капитаны, Бабторп и Фелип, которые получили по 59 фунтов стерлингов в качестве вознаграждения, не затратив при этом усилий на захват пленных. Это напоминает нам о том, насколько иерархичной была военная система. Эксплуатация королевских прав также приносила короне полезный доход в период финансового кризиса. Однако более значимым для Генриха был захват французских принцев и военачальников. Во время его въезда в Лондон 23 ноября они прошли вслед за королем и его главными лордами.[746] Это был не парад победы всей армии, а демонстрация того, что Генрих блестяще проявил себя как король и воин.

События пятницы 25 октября изменили положение Генриха V в его собственном королевстве и как претендента на права во Франции. Генрих вторгся во Францию в 1415 году как сын узурпатора с эфемерными притязаниями на французскую корону. Существовал даже заговор с целью убить его в тот самый день, который он выбрал для отплытия. Если бы он потерпел неудачу во Франции, его будущее в Англии было бы проблематичным. Но он не потерпел поражения. Он вернулся как избранный Богом король и воин. Он доказал свою состоятельность. Теперь никто не мог оспорить его титул или его одержимость Францией. Английский народ вступил в один из самых тяжелых налоговых периодов за всю свою историю, а также в один из самых тяжелых в военном отношении. В период с 1416 по 1444 год армии почти каждый год отправлялись во Францию.

Победа при Азенкуре положила начало целому ряду замечательных триумфов. Она сразу же вызвала дипломатические обращения со стороны других европейских правителей, подтверждая вновь обретенную значимость Генриха на европейской арене. Самым значительным из всех был визит императора Сигизмунда, который завершился принятием в его Орден Подвязки в мае 1416 года и заключением союза три месяца спустя. В "Gesta" отмечается, что оба монарха "как родные братья жаждали успехов друг друга".[747] Тем временем, по другую сторону Ла-Манша жители северной Франции, уже понесшие тяжесть потерь при Азенкуре, жили в страхе перед следующим вторжением. Генрих намеревался вторгнуться в страну летом 1416 года, но собранная армия была отвлечена, чтобы спасти Арфлер от французской угрозы с моря. Победа была одержана герцогом Бедфордом в битве на Сене 15 августа, в день, когда был скреплен союз с императором. Тот факт, что это был также праздник Успения, послужил еще одним доказательством богоданности Генриха. Еще более примечательным было планомерное завоевание Генрихом Нормандии, начатое 1 августа 1417 года с армией, численность которой была почти такой же, как в 1415 году. Теперь, называя себя герцогом Нормандии и королем Франции, Генрих к весне 1419 года завоевал все герцогство и начал угрожать Парижу. Попытки французов объединиться против английской агрессии провалились. 10 сентября на герцога Бургундского было совершено покушение в результате которого он был убит. Через дыру в черепе герцога Иоанна, как наглядно поведал Франциску I монах в 1521 году, англичане вошли во Францию.[748] Бургундцы, возглавляемые теперь герцогом Филиппом, наконец, заключили открытый союз с Генрихом. По договору, заключенному в мае 1420 года в Труа, английский король был принят Карлом VI в качестве наследника французского престола, тем самым лишив наследства всю французскую королевскую семью. Таким образом, менее чем через пять лет после своего первого вторжения Генрих V был готов получить то, на что претендовал Эдуард III и все последующие английские короли — корону Франции.

В шекспировском "Генрихе V" мы переносимся прямо от Азенкура к переговорам в Труа. Хотя за это время многое произошло, прямая связь оправдана. Память об Азенкуре настолько глубоко въелась в сознание французов, что они никогда не были готовы снова встретиться с Генрихом в сражении и, следовательно, не могли оказать сопротивление его завоеванию Нормандии. Генрих также использовал в своих целях пленных французов, сначала для давления на Карла VI с целью восстановления условий "Великого мира", а после Труа для того, чтобы убедить их принять его как наследника короны Франции, на что герцог Бурбонский и Артур де Ришмон согласились.[749] В то время как Азенкур вознес звезду Генриха, звезда Карла VI и его семьи находилась в свободном падении. Битва ненадолго объединила французов необходимостью действовать против общего врага, но поражение грозило вновь открыть все старые разногласия. В разгар этих событий в декабре преждевременно умер дофин Людовик. Пришлось приложить огромные усилия для защиты Парижа от угроз герцога Бургундского, пока последний не согласился распустить свою армию в марте 1416 года.[750] Но и тогда продолжалось недоверие, разгоревшееся после встречи Генриха с герцогом в Кале в октябре. Хотя нет твердых доказательств того, что они стали союзниками, завоевание Генрихом Нормандии способствовало захвату Иоанном столицы и короля в мае 1418 года. К этому времени другой дофин, Иоанн, умер, и последний сын Карла VI, дофин Карл, был вынужден бежать на юг при поддержке партии "арманьяков". Началась полномасштабная гражданская война, которая привела к убийству герцога Иоанна Бургундского — месть не только за убийство герцога Людовика Орлеанского в 1407 году, но и за его предполагаемую измену в прошедшие годы.

Катастрофа при Азенкуре пошла на пользу герцогу Иоанну. Учитывая его неучастие в сражении, это может показаться странным результатом. Но мы должны помнить о том, насколько сильно была запятнана поражением партия "арманьяков". Бургундцы, участвовавшие в битве, включая двух братьев герцога и многих его доверенных людей, погибли, став мучениками за дело Франции. Хотя "арманьяки" также погибли, их самые выдающиеся лидеры, сами королевские принцы, были взяты в плен. В отличие от бургундских героев, они не сражались насмерть, а позорно сдались в плен. Их живое присутствие в Англии и очевидная готовность работать на интересы Генриха были постоянным напоминанием об их поражении. Учитывая, что герцога Иоанна отговаривали или даже запрещали участвовать в сражении, ему было тем легче возложить вину на "арманьяков". 25 апреля 1417 года он издал манифест в Хесдине, обвинив их, среди прочего, в том, что они "намеренно позволили Генриху вторгнуться во Францию и выиграть битву при Азенкуре".[751] Каждая сторона обвиняла в катастрофе другую. Даже если неудача в битве не была прямым результатом разногласий внутри Франции, французы ополчились на самих себя из-за поражения.

Культ вины за поражение был исключительно политизирован, но чувство унижения было повсеместным. Как пишет "Religieux", была скорбь о потере стольких людей и трате стольких государственных денег, "но больше всего раздражала мысль о том, что поражение сделает Францию слабой и посмешищем для других стран". Прошлые триумфы сделали славу Франции такой блестящей: "Вы, о позор, запятнали этот блеск своим непродуманным броском вперед, беспорядком и бесславным бегством". Точная дата написания этих строк не установлена, но историки сходятся во мнении, что хроника "Religieux" является самым ранним французским летописным рассказом об Азенкуре. Все три выдвинутых объяснения могут быть подтверждены анализом битвы. В авангарде находилось слишком много людей. Их ряды и так были слишком тесны, но их скученность еще больше усилило действие английских стрел. Когда они достигли английской линии, они не могли поднять оружие для боя. Они падали друг на друга, и те, кто шел позади них, мало что могли сделать, чтобы спастись от той же участи. Те, кто находился в тылу, не участвовали в сражении, а бежали с поля боя, когда поняли, что их товарищи уничтожены.