Продвижение короля в Лондон не отмечено в "Gesta", но подробно описано в хронике "Brut", поскольку она включает в себя городские записи, представляющие интерес для этого стиля простонародной хроники. После Дувра Генрих отправился в Бархэм Даун, где его встретили представители союза Пяти Портов, которые преподнесли ему золотой неф. Это также позволило вставить историю о том, что герцог Орлеанский посчитал 10.000 воинов, собранных союзом Пятью Портами, новой армией. Затем Генрих прибыл в Кентербери, где его встретили горожане и духовенство и сопроводили в собор. Там он совершил жертвоприношение у святилища Бекета. Затем он отправился через королевскую резиденцию в Элтеме в Лондон. Ни во время продвижения из Дувра в Лондон, ни во время въезда в Лондон 23 ноября нет никакого намека на то, что его сопровождало большое количество его победоносной армии. В "Gesta" прямо говорится, что при въезде в Лондон у короля не было "внушительного эскорта с впечатляюще большой свитой", а только "несколько самых доверенных членов его двора и сопровождавших его рыцарей, герцогов, графов и маршала охранявших его пленников". Армия прекратила свое существование, как только покинула Кале. Увы, у нас нет материалов, рассказывающих о передвижениях отдельных лиц или отрядов после того, как войска высадились в Англии.

Что касается французов, то ситуация та же. Весть о поражении была доставлена королю и дофину в Руан. В "Religieux" содержится пространное обсуждение этого вопроса с предполагаемым ответом на желание короля узнать количество погибших. Интересно, что названное число — 4.000, как и в бухгалтерской книге Солсбери. Поэтому кажется, что именно эта цифра могла быть в ходу в период после битвы. 29 ноября король и его сын вернулись в Париж.

Между тем, была одна группа людей, для которых последствия битвы были весьма своеобразны — это французские пленные. Хронисты выделяют их по той же причине, что и погибших — среди них были люди очень высокого статуса. Большинство хроник называют имена большей части или всех из "большой шестерки" — герцогов Орлеанского и Бурбонского, графов д'Э, Вандома и Ришмона, а также маршала Бусико. Все шестеро представляли потенциальный доход в виде выкупа, но их ценность выражалась для Генриха не только в деньгах. Их плен остался живым символом поражения Франции на долгие годы. Это, а также интерес к судьбе пленников, побудило хронистов включить рассказы о них в хроники после битвы. Сначала мы видим, как они прислуживают королю на пиру в ночь на 25 октября. Псевдо-Эльмхем приукрасил этот факт, напомнив нам, что это были те самые принцы, которые утром верили, что возьмут Генриха в плен. Это приводит к морализированию судьбы: "ибо такова перемена судьбы, совершаемая десницей Того, Кто над всеми". Лефевр и Ваврен приводят еще одну историю о походе в Кале, имеющую практически ту же цель. На привале король послал герцогу Орлеанскому вино и хлеб, но тот не стал есть. Когда король спросил его о причине, герцог ответил, что соблюдает пост. Это послужило поводом для еще одной королевской речи, в которой говорилось, что победа была достигнута благодаря желанию Всевышнего наказать французов за излишества, грехи и злые пороки, царившие в их королевстве. Подтекст двоякий: герцог постился, потому что знал истину толкования Генриха, и что, если бы он и другие сеньоры проявили больше смирения перед битвой, все могло бы сложиться иначе.

Учитывая их статус, с герцогом Орлеанским и его товарищами по плену после битвы обращались хорошо, но при этом тщательно охраняли. История у Лефевра и Ваврена заканчивается замечанием, что "они продолжали ездить верхом в полном порядке, как и всегда, за исключением того, что после битвы они больше не носили свои доспехи, как раньше". Другими словами, им не разрешалось носить защитное снаряжение. Разрешалось ли пленникам носить клинковое оружие, что было очень важным признаком статуса, не указано. Предположительно, после пленения им не разрешили вернуться во французский лагерь, чтобы забрать свои вещи. Дез Юрсен рассказывает, что Генрих подарил им всем по дамасской мантии для банкета, который, по его словам, состоялся в воскресенье. Если это правда, то у короля, должно быть, были излишки одежды в его королевском багаже! Интересно отметить, что Жильбер де Ланнуа, освобожденный из плена в Англии, получил двадцать золотых монет (ноблей) от своего "хозяина", сэра Джона Корнуолла, чтобы купить себе доспехи.[737] О том, что пленников держали под надежной охраной, говорит рассказ в Лефевра и Ваврена о том, что в походе от Азенкура до Кале Генрих "всегда размещал своих французских пленников между авангардом и основной частью армии" (batailles). Кроме того, вполне вероятно, что им разрешалось держать при себе лишь нескольких своих приближенных слуг. Грюэль рассказывает, что когда Ришмон отправился в Англию, с ним остался только один слуга, Жаннин Катуи. Начиная с ночи битвы и далее, знатные пленники должны были размещаться рядом с королем и его окружением. Это было сделано, опять же, для обеспечения их безопасности, но также являлось признанием их статуса. Подобным образом они были размещены вместе с Генрихом в замке Гина до официального въезда в Кале, и, возможно, в основном содержались в Гине до тех пор, пока их не перевезли в Англию вместе с королем.

Хронисты рассказывают нам еще о нескольких французах, доставленных в Англию в качестве пленников, таких как Рауль де Гокур и его товарищи, защитники Арфлера, которые сдержали свое обязательство явиться в Кале 11 ноября. Неясно, как и когда они узнали о победе Генриха. Предполагается, что они отправились в Руан после сдачи Арфлера. Жильбер де Ланнуа рассказывает, что он был доставлен из Кале в Англию, где его держали до тех пор, пока не договорились о выкупе в 1200 экю. Однако, как и в случае с погибшими, хроники не сообщают общего числа пленных. Как показано в Приложении С, многие хронисты называют "большую шестерку", наряду с расплывчатой фразой о других пленных. Только два текста дают большее число. Уолсингем дает общее число "до 700, как говорят", а одна из версий хроники "Brut" предполагает 800. Если запись в бухгалтерской книге Солсбери основана на информационном бюллетене, то в нем сообщалось только о шести лордах, с добавлением "и других джентльменах". Это могло быть преднамеренным умолчанием правительства, поскольку убийство пленных уменьшило их потенциальное число, но это может быть слишком современный взгляд. Английские авторы считали победу значимой не из-за количества взятых пленных, а просто из-за статуса знатных пленников. Как мы увидим, в административных документах есть свидетельства о других пленниках, отпущенных за выкуп.

Некоторые французские хронисты приводят более высокие цифры по пленным, как и по убитым. Их целью было подчеркнуть масштаб катастрофы, которую Азенкур представлял для их страны, и с этой целью преувеличение вполне ожидаемо. Наибольшее число (2.200) приведено в "Chronique de Ruisseauville". Цифры в "Religieux" (1.400, с четырьмя именами), Монстреле (1.500) у Лефевра и Ваврена (1.600) достаточно близки, чтобы предположить общее количество, и соответствует числу оглашенному на вселенском соборе католической церкви в Констанце ― 1.500 человек.[738] Кроме того, все эти хронисты подчеркивают, что пленные были "людьми с именем" или, как иначе выражаются, "рыцарями и эсквайрами". Четырнадцать человек названы всеми тремя бургундскими хронистами, а всего они упомянули восемнадцать разных человек. Как правило, они делают акцент на людях из Артуа и Пикардии. Две семьи представлены как отцом, так и сыном. Другие хроники также дополняют имена главных пленников, исходя из их регионального интереса. Так, Грюэль называет имена четырех бретонцев из отряда Ришмона. Динтер называет пять имен из отряда герцога Брабантского, один из которых назван "из Брюсселя". Дез Юрсен называет имена двух пленников по совпадению. В своей первой версии он упоминает бальи Булони, "который, будучи предупрежденным, оказал сильное сопротивление", что отражает некий инцидент, о котором нам сейчас ничего не известно. Он утверждает, что вторая версия битвы была сообщена ему неким Тромагоном, камер-юнкером Карла VI, который был взят в плен и был отпущен для сбора выкупа, назначенного в размере 200 франков. Здесь подразумевается, что Тромагон был увезен в Англию, но ему позволили вернуться, чтобы собрать выкуп, поскольку дез Юрсен добавляет, что герцог Орлеанский выступил поручителем за него в этом деле.[739]