Поэтому упоминания об индивидуальной доблести во французской армии немногочисленны. В рассказе "Religieux" говорится о том, что архиепископ Санса наносил удары по врагу справа и слева, за что поплатился жизнью за "смелое усилие". Этот автор также упоминает сенешаля Эно, хотя, как и в случае с герцогом Алансонским и Динтером, акцент делается на его прошлых доблестях и подвигах, а не на его храбрости в битве. Дез Юрсен приводит в пример бальи Булонского, который совершил великие подвиги в битве, за что был признан англичанами достойным человеком. Ваврен и Лефевр аплодируют храбрости восемнадцати воинов отряда сира де Круа, возглавляемым Лаувеле де Масингемом и Гавиотом де Бурновилем, которые пытались лично атаковать Генриха. Это свидетельствует о предрасположенности авторов к воинам из Пикардии, но, несмотря на то, что все восемнадцать были разрублены на куски, ни один из двух названных людей не фигурирует в списках погибших у хронистов. Еще более показательным является их заключительный комментарий о том, что "если бы все вели себя подобным образом на стороне французов, можно с уверенностью сказать, что англичанам пришлось бы гораздо хуже".

Таким образом, мы снова сталкиваемся с обвинениями в поражении распространившимися после битвы. Неудивительно, что ни один английский автор не упоминает о ратных подвигах французов. Скорее, акцент делается на том, что их гордость и высокомерие привели к гибели. В действительности, те французы, которые участвовали в битве, сражались так храбро, как только могли. Среди них были как бургундцы, так и "арманьяки". Однако остается открытым вопрос, все ли французская армия участвовала в сражении. После того как авангард был разгромлен, есть большое подозрение, что те, кто еще не вступил в бой, отказались это сделать. Когда же некоторые решили сделать это после затишья, приказ Генриха убить пленных убедил и их отступить. День был за королем Англии.

Когда наступила ночь в пятницу 25 октября, мир для англичан и французов изменился по сравнению с тем, что было двадцатью четырьмя часами ранее.[712] Английская армия, хотя и измотанная и оплакивающая свои потери, одержала победу. Тела погибших устилали землю. Можно было начинать операции по очистке территории. К сожалению, как трудно с уверенностью отнести подготовительные мероприятия ко второй половине дня в четверг или к утру пятницы, так и нелегко восстановить события между поздним вечером дня битвы и последующим утром. Тем не менее, интересно рассмотреть эту тему, поскольку непосредственные последствия средневековых сражений — это не та область, которой уделялось много внимания. В этой главе мы попытаемся восстановить события, произошедшие между окончанием битвы и возвращением Генриха в Англию около 16 ноября. Это будет перемежаться подробным рассмотрением погибших французов и англичан, а также французов, попавших в плен.

Как все узнали об окончании битвы? "Gesta" и "Religieux" предполагают, что это произошло просто по тому, что французы покинули поле боя, обратившись в бегство, хотя невозможно установить точные действия англичан, когда французы рассеялись. В трех случаях герольды участвуют в "формальном окончании битвы". У Тита Ливия и Псевдо-Эльмхема Генрих послал своих герольдов "к французам из новой армии", которые, казалось, угрожали нападением и появление которых вызвало приказ убить пленных. Герольды спросили, будут ли они сражаться, и в этом случае остальные пленники, а также они сами будут преданы мечу, или же они уйдут. Хронист говорит, что они ушли, испытывая великую печаль от своего позора. Более известное участие герольдов есть в рассказе Монстреле. После того как французы "разбежались по разным местам", Генрих созвал гербового короля французов, англичан, и других французских и английских герольдов. Разговор начался с того, что Генрих заявил, что убийство произошло не по его вине, а по божественному вмешательству, чтобы наказать грехи французов. Затем король спросил, кому должна быть отдана победа — ему самому или королю Франции, что кажется чрезвычайно надуманным замечанием, на которое гербовый король Англии дал очевидный ответ. Затем король спросил название близлежащего замка и, получив ответ, что это Азенкур, высказал знаменитое мнение, что "поскольку все битвы должны получать свое название от ближайшей крепости, деревни или города, где они произошли, эта битва отныне и навсегда будет называться битвой при Азенкуре". Высказывание короля также встречается у Ваврена и Лефевра, но без ссылки на герольдов: это французские принцы сообщают ему название. Отсутствие упоминания герольдов в этих рассказах очень важно, поскольку считается, что Лефевр был с английскими герольдами и позже сам стал гербовым королем ордена Золотого руна герцога Филиппа Бургундского. Если бы этот инцидент имел место, то мы, несомненно, ожидали бы найти его у Лефевра, а значит, и у Ваврена, поскольку их рассказы о битве чрезвычайно близки.

Поскольку не существует другого современного примера наименования битв, мы не можем знать, была ли эта история выдумана или она следовала практике, распространенной в том время, когда бургундские хронисты составляли свои труды. Когда о победе было объявлено в Лондоне 29 октября и в парламенте 4 ноября, она не была названа "Битвой при Азенкуре", и такая ситуация сохранялась в парламентах 1416 года. Когда 23 ноября 1415 года в Бордо пришло известие о победе, она была названа "победой в Пикардии" (la victoria de Piquardia). Трудно сказать, когда это событие стало широко известно в Англии как " Битва при Азенкуре", поскольку мы не можем точно датировать такие источники, как двустишие, найденное у Адама из Уска, в котором победа при Арфлере приписывается Святому Морису, а при Азенкуре — Святым Криспину и Криспиану, а также в "Agincourt Carol". Поле Азенкура упоминается в бухгалтерской книге города Солсбери и, несомненно, это использовалось в "Liber Metricus" и "Gesta". Таким образом, складывается впечатление, что это название стало народным именем битвы и было принято в качестве официального термина позднее. Во Франции оно стало непосредственным названием, о чем свидетельствует упоминание его в королевское письмо от 29 октября.[713]

Несомненно, Генрих приказал англичанам вернуться в Мезонсель, где они остановились накануне битвы и где, предположительно, все еще находились английские палатки, даже если часть багажного обоза с королевскими сокровищами была вывезена в тыл битвы. Согласно Титу Ливию и Псевдо-Эльмхему, Генрих устроил пир в ту ночь, где ему прислуживали его французские знатные пленники. Если это правда, то это схоже с событиями после победы при Пуатье, когда Черный принц потчевал пленного Иоанна II. Ни один английский источник не сообщает о событиях ночи после битвы. В "Religieux" утверждается, что Генрих после победы собрал свою армию и произнес торжественную речь. Он поблагодарил воинов за то, что они рисковали своими жизнями, и призвал их запомнить этот день как доказательство справедливости его дела. Он призвал своих людей благодарить Бога за то, что потери англичан были столь незначительны, заявив, что он в ужасе от того, что было пролито столько крови, что согласуется с сообщением Монстреле. Мысль о том, что Генрих произнес речь после битвы, связанную, как предполагает "Religieux", с возможностью для его людей отдать последние почести погибшим, привлекательна, но только один источник, причем французский, не являющийся очевидцем, упоминает об этом событии. Хотя в "Gesta" лирические строки посвящены теме "не нам, о Господи, но Тебе", а также тому, как англичане были тронуты видом груды убитых, ликованием и изумлением от того, что погибло так мало англичан, в них нет и намека на официальную религиозную церемонию.