Он положил руку на плечо сына.

Тоби не поднял глаз и не заговорил, но едва заметная перемена в его поведении показывала, что он уже не так заворожен монитором, как тогда, когда Джек впервые заговорил с ним с порога.

Его пальцы снова застучали по клавишам. 

— Что ты делаешь? — спросил Джек.

— Разговариваю.

Валы желтого и розового, спиральные нити пульсирующих лент пурпурного и голубого. Формы, узоры, и ритм изменений гипнотизировали — и когда они складывались прекрасным и изящным способом, и когда они были уродливы и хаотичны.

Джек почувствовал движение в комнате. Ему потребовалось усилие, чтобы отвести взгляд от подчиняющих образов на экране.

Хитер со взъерошенными волосами стояла в дверях, одетая в свой стеганый красный халат. Она не спрашивала, что происходит, как будто уже знала. Она смотрела мимо Джека и Тоби на окно за ними.

Джек повернулся и увидел ливень снежинок, постоянно меняющих цвет, в то время как на дисплее монитора продолжались быстрые и плавные метаморфозы.

— Говоришь с кем? — спросил он у Тоби.

После колебания, мальчик сказал:

— У него нет имени.

Его голос был не ровный и бездушный, как на кладбище, но и не был вполне нормальным.

— Где он? — спросил Джек.

— Не он.

— Где она?

— Не она.

Нахмурившись, Джек спросил:

— Тогда что?

Мальчик ничего не сказал, и снова, не мигая, стал глядеть на экран.

— Оно? — полюбопытствовал Джек.

— Да, — ответил Тоби.

Приблизившись к ним, Хитер подозрительно посмотрела на Джека:

— Оно?

Джек обратился к Тоби:

— Что оно такое?

— То, чем хочет быть.

— Где оно?

— Там, где оно хочет быть, — сказал мальчик таинственно.

— Что оно делает здесь?

— Становится.

Хитер обошла вокруг стола и встала по другую сторону от Тоби, глянула на монитор:

— Я видела это раньше.

Джек почувствовал облегчение, узнав, что странный калейдоскоп не был уникальным, и его не нужно связывать с переживанием на кладбище. Но поведение Хитер было таким, что его облегчение долго не продлилось.

— Когда видела?

— Вчера утром, перед тем как мы отправились в город. На телеэкране в гостиной. Тоби смотрел на это… так же околдованный, как сейчас. Странно. — Она поежилась и протянула руку к выключателю. — Выруби это.

— Нет, — сказал Джек, наклоняясь перед Тоби, чтобы задержать ее руку, — подожди. Давай посмотрим.

— Дорогой, — обратилась она к Тоби, — что здесь происходит, что за игра?

— Никакой игры. Я увидел это во сне, и во сне пришел сюда, затем проснулся и уже был здесь, и начал говорить.

— Ты в этом что-нибудь понимаешь? — спросила она у Джека.

— Да. Кое-что.

— Что происходит, Джек?

— После.

— Я чего-то не знаю? Что все это значит? — Когда он не ответил, она сказала: — Мне это не нравится.

— Мне тоже, — сказал Джек. — Но давай посмотрим, куда это приведет, сможем ли мы это побороть.

— Побороть что?

Пальцы мальчика деловито забарабанили по клавишам. Хотя ни слова не появилось на экране, но на нем обнаружились новые цвета и картинки и они развивались в ритме, с которым он печатал.

— Вчера, когда Тоби смотрел подобное на телеэкране, я его спросила, что это, — сказала Хитер. — Он не знал. Но он сказал… что ему это нравится.

Тоби прекратил печатать. — Цвета поблекли, затем внезапно усилились и заиграли совершенно новыми узорами и оттенками…

— Нет, — сказал мальчик.

— Что «нет»? — спросил Джек.

— Не тебе. Я говорю… этому, — и к экрану: — Нет. Уходи.

 Волны кисло-зеленого цвета. Кроваво-красные цветы появлялись в случайных точках экрана, чернели, снова становились красными, затем увядали, струились вязким желтым гноем. Бесконечно мутирующий калейдоскоп  ошеломлял Джека и он понимал, как это могло полностью захватить незрелый разум восьмилетнего мальчика, загипнотизировать его.

Когда Тоби снова начал стучать по клавиатуре, цвета на экране померкли, а затем снова резко посветлели, хотя и в новых оттенках и в еще более разнообразных и плавных формах.

— Это язык, — тихо воскликнула Хитер. Джек непонимающе посмотрел на нее. Она пояснила:

— Цвета, узоры. Это язык.

Он посмотрел на монитор:

— Как это может быть языком?

— Может, — настаивала она.

— Но здесь нет повторяющихся образов, ничего, что может служить буквами, или словами.

— Да. Я разговариваю, — подтвердил Тоби. Он вновь застучал по клавиатуре. Как и прежде, узоры и цвета имели ритм, соответствующий темпу, с которым он стучал по клавишам, ведя свою часть разговора.

— Чудовищно сложный и выразительный язык, — сказала Хитер, — по сравнению с ним английский, французский, да и китайский примитивны.

Тоби прекратил печатать, и ответ от другого собеседника был темным и бурлящим, черным и желчно-зеленым, с красными сгустками.

— Нет, — сказал мальчик экрану.

Цвета стали еще более мрачными, ритм более яростным.

— Нет, — повторил Тоби. — Бурлящие, бурлящие, закручивающиеся в спираль красные пятна.

И в третий раз:

— Нет!

Джек спросил:

— На что ты говоришь «нет»?

— На то, что оно хочет, — ответил Тоби.

— Чего оно хочет?

— Оно хочет, чтобы я его впустил, просто впустил.

— О Боже! — сказала Хитер, и снова потянулась к рубильнику выключателя.

Джек остановил ее руку, как и раньше. Ее пальцы были бледные и холодные.

— Что с тобой? — спросил он, хотя опасался, что уже понял. Слова Тоби «чтобы я его впустил, просто впустил» подействовали на его почти так же, как и пули Энсона Оливера.

— Прошлой ночью, — сказала Хитер, глядя в ужасе на экран, — я слышала такое во сне. — Может быть, его рука, которая касалась ее руки похолодела или задрожала. Но она догадалась: — У тебя тоже был этот сон!

— Да. Только что. Я проснулся от него.

— Дверь, — сказала она. — Оно хотело, чтобы ты нашел дверь в себе, открыл ее и впустил его? Джек, черт возьми, что здесь происходит, что за ад здесь творится?

Хотел бы он это знать! Или, может быть, не хотел. Он боялся этого существа больше, чем кого-либо из тех, с кем сталкивался в качестве полицейского. Он убил Энсона Оливера, но не знал, удастся ли ему даже прикоснуться к этому врагу, не знал, сможет ли вообще найти его или увидеть.

— Нет, — сказал Тоби экрану.

Фальстаф завыл и забился в угол, напряженный и настороженный.

— Нет. Нет!

Джек нагнулся к сыну.

— Тоби, прямо сейчас ты можешь слышать и этого и меня, нас обоих?

— Да.

— Ты не целиком под его влиянием?

— Только немного.

— Ты… где-то посередине?

— Да. Между. — подтвердил мальчик.

— Ты помнишь вчерашний день на кладбище?

— Да.

— Ты помнишь как оно… говорило через тебя?

— Да.

— Что? — спросила Хитер, удивляясь. — Что там, насчет кладбища?

На экране: волнистая чернота, разрываемая пузырями желтого, выступающие пятна красного.

— Джек, ты же говорил, что на кладбище все было в порядке. Объяснил, что Тоби просто грезил — просто стоял там и грезил. — Хитер была очень сердита.

Но Джек продолжал говорить с Тоби:

— Но ты не помнил ничего о кладбище прямо после того, как это произошло?

— Нет.

— Что помнил? — потребовала Хитер. — Что, черт возьми, он должен был помнить?

— Тоби, — спросил Джек, — ты теперь все помнишь, потому что… потому что ты снова под его чарами, но только наполовину… ни там и ни здесь?

— Да, — подтвердил мальчик.

— Расскажи мне, об этом существе, — сказал Джек.

— Джек, не надо, — попросила Хитер. Она выглядела загнанной. Он знал, что она чувствовала, но сказал:

— Мы должны узнать о нем как можно больше.

— Зачем?

— Может быть, чтобы выжить.

Ему не потребовалось объяснять. Она поняла, что он имеет в виду: тоже пережила некоторую степень контакта во сне — враждебность этого, его нечеловеческую ярость.