Возьми себя в руки, посоветовала она себе. Уже пятнадцать лет как твоя жизнь изменилась, ты стала леди, теперь нет никакого извинения этим диким скачкам настроения.

Попыталась читать, но была слишком взбудоражена, чтобы сосредоточиться на содержании книги. Необходимо было заняться каким-то другим делом.

Пока машина варила кофе, Хит провела инвентаризацию содержимого морозильника. Здесь было полдюжины замороженных обедов, пачка сосисок, две коробки кукурузных хлопьев «Зеленый Великан», коробка зеленых бобов, две коробки моркови и пачка орегонской черники. Эдуардо Фернандес не открыл ничего, и все это можно было употребить.

На нижней полочке, под коробкой вафель «Эгго» и полкило сала нашла пластиковый пакет на молнии, в котором оказался блокнот из желтой бумаги. Пластик стал едва прозрачным от мороза и она смутно видела рукописный текст, заполнявший первую страницу.

Расстегнула молнию, но затем заколебалась. Держать блокнот в таком необычном месте явно означало скрывать его. Фернандес, должно быть, считал его содержание очень важным и личным, а Хитер не хотела вторгаться в частные дела. Хотя он и умер, но он — благодетель, который в корне изменил их жизнь, он заслужил их уважение и они должны считаться с его желаниями.

Она прочла первые несколько слов вверху страницы: «Мое имя Эдуардо Фернандес…» — и, пролистав блокнот, убедилась, что это написано Фернандесом и является довольно длинным документом. Более двух третей страниц были заполнены аккуратным почерком. Поборов любопытство, Хитер положила блокнот на верх холодильника, намереваясь передать его Полу Янгбладу при ближайшей встрече. Поверенный был ближе всех к понятию «друг» для Фернандеса, и по своей профессии допускался ко всем делам старика. Если содержание блокнота важно и лично, только Пол имеет право его прочесть.

Закончив осмотр замороженных продуктов, она налила в чашку свежего кофе, села за кухонный стол и начала составлять список необходимых продуктов и предметов домашнего обихода. Утром им нужно будет съездить в супермаркет Иглз Руст и заполнить не только холодильник, но и полупустые полки кладовой. Хотелось быть совершенно готовыми, если зимой их отсечет снежными заносами на какое-то время.

Она прервала составление своего реестра, чтобы написать записку, напоминающую Джеку о необходимости назначить встречу на следующей неделе в гараже Паркера для установки отвала на их «Форд Эксплорер».

Глотая свой кофе и сочиняя список, она все еще была настороже и вслушивалась, ожидая странных звуков. Но, однако, ее занятие было таким обыденным, что постепенно Хит успокоилась, а некоторое время спустя чувство необычайности происходящего у нее пропало.

Тоби во сне тихо застонал:

— Уходи… уходи… прочь…

Умолкнув на некоторое время, он сбросил с себя одеяло и поднялся с кровати. В румяном отблеске ночника его бледно-желтая пижама казалась покрытой полосками крови.

Он встал рядом с кроватью, качаясь, как будто следуя ритму музыки, которую слышал лишь он один.

— Нет, — прошептал он, без тревоги, спокойным голосом, лишенным эмоций: — Нет… нет… нет… — Снова замолчав, подошел к окну и поглядел в ночь: угнездившийся среди сосен на краю леса, домик управляющего больше не был темным и пустым. Странный свет, чисто-голубой, как пламя газовой горелки, выбивался в ночь через щели по краям фанерных прямоугольников, которыми были забиты окна, из-под двери, и даже из трубы дымохода камина.

— Ах, — сказал Тоби.

Свет не был постоянной интенсивности, но чем-то мигающим, иногда пульсирующим. Периодически даже самые узкие из исчезающих лучей были так ярки, что смотреть на них было больно, хотя иногда они становились настолько смутными, что почти растворялись. Даже в самые яркие моменты это был холодный свет, не дающий никакого ощущения тепла.

Тоби смотрел долго.

Постепенно свет погас. Домик управляющего снова стал темным.

Мальчик вернулся в постель.

Ночь продолжалась.

Субботнее утро началось солнечно. Холодный ветер дул с северо-запада, и время от времени стаи темных птиц проскальзывали по небу из лесов Скалистых Гор на восток к равнинным местам, как будто спасаясь от хищника.

Синоптик со станции в Бутте — Хитер и Джек слушали его, пока принимали душ и одевались, — обещал снег к ночи. Это будет, как он заявил, одна из самых ранних бурь за многие годы, и толщина покрова может достичь двадцати сантиметров.

Судя по тону репортажа, погода, при которой снег так заносит землю, не являлась чем-то необычным в этих северных краях. И речи не шло о перекрытии дорог, никто не предупреждал фермеров об опасности заносов. Следующая метель ожидается утром в понедельник, но она будет слабее.

Сидя на краю кровати, наклонившись, чтобы завязать шнурки своих кроссовок, Хитер заявила:

— Слышишь, нам надо купить пару санок, будем кататься с горки.

Джек стоял у своего открытого шкафа, снимая с вешалки фланелевую рубашку в красно-коричневую клетку.

— Ты веселишься, как младенец, — заметил он.

— Ну и что, ведь это мой первый снег!

— Точно. Я и забыл.

В Лос-Анджелесе зимой, когда смог рассеивался, становились видны горы с их белыми вершинами, и Хитер в своей жизни видела только такой снег — вдали, на склонах гор. Она не была лыжницей. Никогда не ездила в Эрроухед или в Биг Бир зимой, только иногда летом, и надвигающаяся снежная буря действительно взволновала ее как ребенка.

Покончив со шнурками, она напомнила:

— Нужно будет договориться в гараже Паркера о установке на «Форд Эксплорер» этого отвала для расчистки дороги от снега, прежде чем начнется настоящая зима.

— Уже сделано, — сказал Джек. — В десять утра в четверг. — Застегивая рубашку, он подошел к окну, чтобы поглядеть на восточный лес и северные долины. — Это зрелище меня гипнотизирует. Я бываю чем-то занят, очень занят, и вдруг, случайно, вижу вот это в окне, или с крыльца и смотрю, и насмотреться не могу.

Хитер подошла к нему сзади, обняла, посмотрела мимо него на поразительную панораму лесов, полей и широкого голубого неба.

— Ты думаешь нам здесь будет хорошо? — спросила она, чуть помедлив.

— Будет здорово. Вот где наше место. Разве ты этого не чувствуешь?

— Да, — сказала она, лишь на мгновение поколебавшись. — Ты прав, наше место здесь. 

При свете дня события предыдущей ночи казались ей плодом чрезмерно активного воображения. В конце концов, ведь она ничего не видела и даже точно не знает, что ожидала увидеть. Остаточные страхи города, осложненные ночным кошмаром. Ничего больше. 

Он повернулся, обнял ее, и они поцеловались. Она медленно водила руками по его спине, нежно массируя мышцы, — они уже восстановились благодаря упражнениям. И видно было что чувствует он себя хорошо. Утомленные путешествием и домоустройством, они не занимались любовью с той самой ночи, как выехали из Лос-Анджелеса. Как только они таким образом сделают дом своим, — Любовь страшная сила, он будет принадлежать им и во всех других отношениях, и ее странное беспокойство, вероятно, исчезнет.

Он скользнул своими сильными руками по ее бокам к бедрам, притянул ее к себе. Перемежая слова, произносимые шепотом, поцелуями в шею, щеки, глаза и уголки рта, он сказал:

— Как насчет сегодня… когда начнется снегопад… когда мы выпьем… стаканчик-два вина… у огня… романтическая музыка… по радио… когда мы расслабимся…

— Расслабимся, — повторила она мечтательно.

— И будем с тобой вместе…

— …м-м-м-м вместе…

— Бросаться снежками.

Она  игриво шлепнула его по щеке:

— Животное! В моих снежках будут камни.

— Ну… можем заняться любовью.

— А ты уверен, что не захочешь вместо этого выйти наружу и скатать снежную бабу?

— Знаешь, пока не знаю, там будет видно.

— Одевайся, умник. Поехали по магазинам.

Хитер нашла Тоби в гостиной. уже одетого. Он уже встал с постели, оделся и сидел на полу перед телевизором, глядя программу с отключенным звуком.