Но ведь он не смог бы стоять на ногах, будь его пульс таким редким, если бы кровь подавалась в мозг столь медленно и помалу. Он давно бы потерял сознание. Значит и его собственному восприятию нельзя доверять. Может быть, наоборот, биение звука участилось в соответствии с ритмом его сердца.

Занятно, но он больше не чувствовал морозного воздуха. Хотя загадочное излучение не сопровождалось теплом, оно не было ни горячим, ни холодным.

Он не ощущал земли под ногами. Не испытывал силы гравитации, собственного веса или усталости мышц. Энергия извне затопляла его.

Зимние запахи больше не воспринимались. Пропал слабый, бодрящий, похожий на озоновый аромат снега. Исчезло легкое благоухание соснового леса, который поднимался прямо перед ним. Куда-то делась кислая вонь его собственного заледеневшего пота.

Никакого вкуса на языке. Это было самым странным. Он никогда раньше не осознавал, что всегда ощущал бесконечные и понемногу меняющиеся серии различных привкусов во рту, даже когда ничего не ел. Теперь же — пустота. Ни сладко, ни кисло. Ни солено, ни горько. Даже не безвкусие. Нечто за безвкусием. Ничто. Пустота. Он подвигал языком во рту, ощутил, как его заполнила слюна, но вкуса не было.

Вся его сила чувственного восприятия, казалось, сфокусировалась единственно на призрачном свете, шедшем от чего-то в деревьях, и на мучающем, настойчивом звуке. Он больше не чувствовал, как пульсирующий бас холодными волнами омывает его тело, похоже, что звук исходил теперь из него самого, вырывался из него так же, как из деревьев.

Вот он уже на опушке леса, на участке земли, светящейся, как расплавленная лава. Внутри феномена. Поглядев вниз, он увидел, что его ноги как будто стоят на листе стекла, под которым пенится океан огня. Океан, чья глубина сравнима с расстоянием до звезд. Мысль о размерах этой бездны вызвала у него панический вопль, хотя никакого, даже самого тихого шепота не вырвалось изо рта.

Со страхом и неохотой, но все еще с долей любопытства, Эдуардо оглядел всего себя с и увидел, что янтарный свет исходит и от него, и пронизан красными вспышками. Он казался человеком из другого мира, полным чужой энергией или святым духом индейцев, который явился с высоких гор на поиски древнего народа, когда-то царившего над обширной монтанской пустыней, но давно уже исчезнувшего: черноногих, кроу, сиу, ассинибойнов, чейеннов.

Он поднял левую руку, чтобы осмотреть ее более внимательно. Кожа стала прозрачной, плоть лучистой. Сначала он мог видеть кости руки и кисти, четкие серо-красные формы внутри расплавленной янтарной ткани, из которой теперь состояло его тело. Но пока смотрел, и кости сделались такими же прозрачными, и он целиком стал человеком из стекла, больше никакой материи в нем не было вовсе, он превратился в окно, через которое можно было видеть неземной огонь, и земля под ним была окном, и камни, и деревья.

Трещащие волны звука и волы пульсации рвались из потоков огня теперь еще более настойчиво. Как и в ту мартовскую ночь, у него было сверхъестественное ощущение: будто что-то бьется в неких границах, пытается пройти сквозь барьер, вырваться из тюрьмы.

Нечто пыталось открыть дверь.

Он стоял у этой самой двери.

На пороге.

Его охватила странная убежденность, что если дверь откроется, пока он стоит рядом, то он немедленно распадется на разобщенные атомы, как будто его никогда и не существовало. Сам станет дверью. Неизвестный гость пройдет через него, из огня и через него.

Боже, помоги мне, взмолился он, хотя никогда не искал в религии никакой опоры.

Он попытался шелохнуться.

Парализован.

Внутри его поднятой руки, внутри всего его тела, внутри деревьев и камней, и земли огонь становился все менее янтарным, но все более красным, горячим, целиком красным, алым, кипящим. Потом резко сделался мраморным с бело-синими прожилками, словно соперничая с блеском в самом сердце какой-нибудь гаснущей звезды. Зловещая пульсация давления росла, разрывалась, росла и разрывалась, как от толчков колоссальных поршней, звеня и громыхая. Это ход поршней вечных двигателей, которые вертели саму Вселенную, — все сильнее и сильнее. Давление возрастало, его стеклянное тело дрожало, хрупкое, как хрусталь. Давило со всех сторон, требуя, стуча молотом, огонь и гром, огонь и гром, огонь и гром…

Чернота.

Тишина.

Холод.

Придя в сознание, Эдуардо увидел, что лежит на опушке, под сиянием луны в первой четверти. Над ним стояли на страже деревья, темные и спокойные.

Он снова владел всеми своими чувствами. Ощутил запах озоновой бодрости снега, густой аромат сосновой хвои, своего собственного пота — и мочи, видимо он потерял контроль над своим мочевым пузырем. Вкус во рту был неприятный, но знакомый — кровь. От ужаса или в падении он, должно быть, прокусил язык.

Очевидно, дверь в другую вселенную не открылась.

Той же ночью Эдуардо вынул оружие из шкафа и снова зарядил. Разложил его по всему дому так, что одно или другое всегда оказывалось под рукой.

На следующее утро, четвертого апреля, он поехал в Иглз Руст, но не зашел в участок шерифа. У него все еще не было доказательств своей истории.

Вместо этого он заехал в «Электроприборы Кастера». Магазин размещался в здании из желтого кирпича, выстроенное когда-то в двадцатые годы, и новейшие образцы супертехники в его витринах казались таким же анахронизмом, как выглядели бы теннисные туфли в музее в разделе «Неандертальцы». Эдуардо купил видеокассетный магнитофон, видеокамеру и полдюжины чистых кассет.

Продавец был длинноволосый юнец, похожий на Моцарта [23], в ботинках, джинсах, ковбойской рубахе с декоративной строчкой и с узким веревочным галстуком на бирюзовой булавке. Он долго разглагольствовал о множестве достоинств предлагаемого снаряжения, так часто пользуясь особым жаргоном, что, казалось, говорил на иностранном языке.

Эдуардо был просто нужен аппарат, с помощью которого можно снимать и просматривать запись. Ничего больше. Его не волновало, что он сможет видеть одну пленку, пока прокручивается другая, или что все прочие дьявольские приспособления способны сготовить ему обед, застелить постель и даже сделать педикюр.

На ранчо уже давно можно было принимать множество каналов, потому что незадолго до своей смерти мистер Квотермесс установил спутниковую антенну за конюшней. Эдуардо редко смотрел программы, может быть, три или четыре раза в год, но знал, что телевизор работает.

Из магазина электроприборов он отправился в библиотеку. Выписал целую стопку романов Роберта Хайнлайна и Артура Кларка, плюс коллекцию новелл Г.П.Лавкрафта, Элджернона Блэквуда и М.Р.Джеймса.[24]

Он больше не чувствовал себя дураком, когда выбирал мрачные томики чепухи, содержащие в себе «непридуманные» рассказы о Снежном Человеке, Лохнесском чудовище, пропавшей Атлантиде, Бермудском треугольнике или «правдивые» истории о фальшивой смерти Элвиса Пресли и его операции по смене пола. Был в полной уверенности, что библиотекарша похихикает над ним или, по крайней мере, одарит его какой-нибудь жалостливой и покровительственной улыбкой, но она не позволила себе никаких фривольностей, ничего, что можно было понять как оценку его литературного вкуса.

Отоварившись хорошенько в супермаркете, Эдуардо вернулся на ранчо и распаковал приобретения.

Ему потребовалось целых два дня и бо́льшее количество пива, чем он обычно себе позволял, на то, чтобы постичь, как работает вся видеоаппаратура. Проклятое оборудование имело больше кнопок, переключателей и датчиков, чем панель управления авиалайнера, и иногда ему казалось, что производители выпускали все эти устройства не ради какой-то конкретной цели, а из одной любви к сложностям и загадкам. Инструкции были как будто написаны людьми, для которых английский — второй язык, что вполне могло оказаться правдой, так как и видеомагнитофон, и видеокамера были сработаны японцами.