Смерть была за рулем изумрудно-зеленого «Лексуса». Машина заехала на станцию техобслуживания с улицы, миновала четыре заправочные колонки и остановилась на одной из двух дорожек с полным спектром услуг.

Джек Макгарвей, стоя у въезда на станцию, обратил внимание на машину — даже под опухшим синими тучами небом, которое спрятало солнце, «Лексус» блистал, как драгоценный камень, блестящая шикарная, машина. Окна были сильно затемнены, так что Макгарвей не смог бы разглядеть водителя, даже если бы и попытался.

Джек, полицейский тридцати двух лет, с женой, ребенком и и большой ипотекой, никогда даже и не мечтал купить такой роскошный автомобиль, однако и зависти к владельцу «Лексуса» у него не возникло. Он часто вспоминал фразу отца о том, что зависть — это мысленная кража. Если ты жаждешь имущества другого человека, говорил отец, тогда ты должен быть готов взять на себя все его заботы, проблемы, все тревоги и душевные страдания вместе с богатством.

Он немного полюбовался автомобилем, восхищаясь им точно так же, как и бесценной картиной в Музее Гетти[1] или первым изданием романа Джеймса М.Кэйна[2], в старом потемневшем переплете, — без особого желания обладать, просто получая удовольствие от одного факта его существования.

В обществе, которое, как часто казалось ему, катилось в яму безвластия, где уродство и страх каждый день все шире пробивали себе дорогу, его душа радовалась любому подтверждению того, что руки людей еще способны производить прекрасные и качественные вещи, что еще не все плохо в этом мире. «Лексус», конечно, был импортным, спроектирован и собран на чужих берегах, но ведь весь род людской казался ему проклятым, а не одни соотечественники, и поэтому радовали признаки существования какой-то нормы и самоотверженного следования ей независимо от того, где они находились.

Из конторы поспешно вышел служащий в серой форме, приблизился к блестящему автомобилю, и Джек снова повернулся к Хассаму Аркадяну.

— Моя станция — остров чистоты в море грязи, око разума в буре безумия, — Аркадян говорил серьезно, совсем не подозревая о мелодраматическом звучании этого своего заявления.

Он был строен, лет сорока, с темными волосами и аккуратно подстриженными усами. Складки на его серых рабочих хлопчатобумажных брюках были острыми, как лезвие ножа, а рубашка и пиджак его рабочей формы — без единого пятнышка.

— Я обработал алюминиевую облицовку и кирпич новым напылителем, — сказал он, указывая на фасад станции автосервиса взмахом руки. — К нему ничто не пристает, даже краска. Обошлось не дешево. Но теперь, когда эти малолетние гангстеры или тупоумные рекламщики приходят ночью и опрыскивают стены своими вздорными надписями, мы сметаем все это, сметаем прямо на следующее утро.

Тщательно причесанный и выбритый, энергичный с быстрыми тонкими руками, Аркадян казался хирургом, который начинает рабочий день в операционной. Но он был владельцем и управляющим станции автосервиса.

— Знаете ли вы, — спросил он печально, — что есть профессора, которые написали книги о ценности граффити?  Ценности граффити? Какая в них ценность?

— Они называют это уличным искусством, — сказал Лютер Брайсон, напарник Джека.

Аркадян глянул недоверчиво на черного верзилу-полицейского: 

— Вы думаете, то, чем занимаются эти подонки, — искусство?

— Э, нет, только не я, — сказал Лютер.

При росте метр девяносто сантиметров и  весе девяносто пять килограмм он был на восемь сантиметров выше Джека и на восемь килограмм тяжелее, а Аркадяна, может быть, превышал сантиметров на двадцать и килограмма на тридцать два. Хотя он был хорошим напарником и добрым парнем, его гранитная физиономия, казалось, совершенно не обладала подвижностью, необходимой для сотворения улыбки. Глубоко посаженные глаза смотрели строго вперед, и были непоколебимо откровенны. Взгляд «Малькольма Икса»[3], — так называл он эту манеру. В форме или без нее, Лютер Брайсон мог смутить кого угодно, от папы римского до карманного воришки.

Сейчас он не использовал свой взгляд, не пытался сконфузить Аркадяна и был с ним совершенно согласен.

— Не я. Я просто говорю, что уличным искусством это называет орава зажравшихся умников.

Владелец станции торжественно произнес:

— Они профессора. Воспитанные люди. Доктора искусств и литературы. Их родители дали им образование, роскошь, которая была непозволительной для моих папы и мамы, но все они — тупоумны. Другого слова не найти. Тупоумны, тупоумны, тупоумны! — Его выразительное лицо выдавало разочарование и злость, которые Джек встречал все чаще в этом Городе Ангелов. — Каких дурней производят университеты в наши дни!

Аркадян потрудился, чтобы превратить свою станцию в нечто особенное. По периметру, защищенные кирпичной низкой стеночкой,  росли королевские пальмы и азалии, гнущиеся под тяжестью красных, розовых, пурпурных бутонов. Не было ни грязи, ни мусора. Портик, прикрывающий бензоколонки, поддерживали кирпичные колонны, и в целом станция имела причудливый колониальный вид, и казалась неуместной в Лос-Анджелесе. Свежевыкрашенная, чистая, она выделялась на фоне запущенности, распространившейся по городу, как злокачественная опухоль в девяностых годах.

— Пойдемте я вам что-то покажу, — Аркадян кивнул на южную сторону здания и направился туда.

— У бедняги, должно быть, сосуды в мозгу скоро лопнут от всего этого, — заметил Лютер.

— Кто-то должен убедить его, что нынче не модно тревожиться по такому поводу.

Низкий, угрожающий рокот грома прокатился по нависшему небу.

— А метеоролог предсказал, что сегодня дождя не будет. — Заявил удивленно Лютер, поглядев на темные тучи.

— Может быть, это был не гром. Может быть, кто-то наконец подорвал мэрию.

— Ты думаешь? Ну, если там было полно политиков, — сказал Лютер, — тогда мы отыщем хороший бар и кое-что отпразднуем, отдохнем до конца дня.

— Сюда, офицеры, поглядите на это. Я хочу, чтобы вы увидели мои туалетные комнаты. — позвал их Аркадян. Он стоял у южного угла здания, рядом с тем местом, где они припарковали свою патрульную машину..

— Его туалетные комнаты? — удивился Лютер.

Джек рассмеялся:

— Черт возьми, ты можешь предложить занятие получше?

— Что ж пойдем глянем, покрайней мере это гораздо безопасней, чем охотиться за скверными парнями, — сказал Лютер и направился к Аркадяну.

Джек снова поглядел на «Лексус». Симпатичная машина. С места до ста километров за сколько секунд? Восемь? Семь? Руля слушается, должно быть, так покорно, как только может присниться.

Водитель вышел из автомобиля и стоял рядом. Джек мало что заметил в этом парне, разве только то, что он был одет в просторный двубортный костюм от Армани. А вот «Лексус» обладал модными колесами с проволочными спицами и хромовыми закрылками. Отражения грозовых облаков медленно двигались по его лобовому стеклу и создавали таинственные дымчатые узоры в глубине его драгоценно-зеленой отделки.

Вздохнув, Джек пошел за Лютером мимо двух открытых ремонтных отсеков гаража. Первая кабина была пуста, но во втором помещении на гидравлическом подъемнике стоял серый «БМВ». Молодой азиат в комбинезоне механика возился с машиной. Инструменты и различные приспособления были аккуратно разложены на полочках вдоль стены, от пола до потолка, и оба отсека выглядели чище, чем кухни в некоторых четырехзвездочных ресторанах.

На углу здания стояла пара аппаратов по продаже газированной воды. Они урчали и позвякивали, как будто производили и разливали напитки по бутылкам в собственной утробе.

За углом находились мужская и женская уборные, у которых Аркадян уже открыл двери.