Прихрамывая, она зашла в дом через заднюю дверь гаража и закрыла ее за собой. Также закрыла смежную дверь между гаражом и кухней и набрала код, чтобы поставить снова на охрану.

БЕЗОПАСНО.

Не совсем безопасно и не всегда.

Поднялась наверх проведать Тоби. Он все еще глубоко спал.

Стоя в дверном проеме комнаты сына, слушая его сопение, она поняла, почему мать и отец Энсона Оливера не могли поверить, что их сын был способен на массовую бойню. Для них он был их ребенком, их маленьким мальчиком, их красивым молодым человеком, воплощением лучших их собственных качеств, источником гордости и надежды. Она сочувствовала им в этом, жалела их, молилась, чтобы ей не пришлось испытать боль такую же, как и у них. Но страстно желала, чтобы они заткнулись и отстали от нее!

Родители Оливера проводили эффективную кампанию во всех средствах информации, чтобы представить своего сына как доброго, талантливого человека, не способного на то, что ему приписывают. Они утверждали, что «узи», найденный на месте преступления, не принадлежал ему. Никаких записей, которые подтверждали бы, что он покупал и регистрировал такое оружие, не существовало. Но полностью автоматический «мини-узи» был незаконным оружием. Оливер, без сомнения, платил за него наличными на черном рынке. И ничего загадочного в отсутствии чека или регистрации.

Хитер вышла из комнаты Тоби и, вернувшись к себе, села на край кровати и зажгла ночник.

Она отложила револьвер и занялась содержимым трех бумажников. Из водительских удостоверений узнала, что одному из ребят было шестнадцать, а двоим по семнадцать лет.[27] Они действительно жили в Беверли-Хиллз.

В одном бумажнике, среди фотографий миловидной блондинки школьного возраста и осклабившегося в ухмылке ирландского сеттера, Хитер нашла наклейку пяти сантиметров в диаметре, на которую глядела некоторое время с недоверием, прежде чем выудить ее из пластикового кармашка. Это была одна из тех вещиц, что часто продавались в канцелярских магазинчиках, аптеках, салонах аудиозаписей и книжных: дети украшали ими школьные тетради и бесчисленное множество других мелочей. Наклейка была глянцево-черная, с тиснеными серебряными буквами: ЭНСОН ОЛИВЕР ЖИВ.

Кто-то уже торговал его смертью. Безумно. Безумно и странно. Что более всего раздражало в этом Хитер, так это то, что существовал рынок Энсона Оливера — легендарной фигуры, возможно, даже мученика.

Может быть, это следовало предвидеть? Родители Оливера не были единственными людьми, которые старательно полировали его образ со времени перестрелки.

Невеста режиссера, беременная его ребенком, объявила, что он вообще не пользовался наркотиками. Хотя его дважды арестовывали за вождение в состоянии наркотического опьянения. Эти падения с пьедестала были названы чем-то давно пройденным и преодоленным. Невеста была актрисой, не просто красивая, но с ангельским, беззащитным личиком, которое гарантировало ей много места в теленовостях: ее большие, милые глаза всегда казались полными слез.

Различные сообщества кинодеятелей, связанных с этим режиссером, напечатали на целый лист некролог в «Голливуд Репортер» и «Дейли Вераети», скорбя об утрате такого творческого таланта. Утверждали, что его спорные фильмы разозлили многих людей из власть имущих и предполагали, что он умер из-за этого.

Говорили, что «узи» был вложен ему в руки, равно как кокаин и «ангельская пыль». Из-за того, что все те, кто были на улице рядом со станцией Аркадяна, едва заслышав звуки выстрелов, попрятались никто не мог свидетельствовать, что Энсон Оливер имел в руках оружие, кроме Джека. Миссис Аркадян не видела автоматчика, потому что скрывалась в конторе, а когда она вышла со станции с Джеком, то была практически слепа, так как дым и сажа испортили ее контактные линзы.

Через два дня после перестрелки Хитер была вынуждена поменять номер телефона на новый, нигде незарегистрированный, из-за того, что фанатичные обожатели Энсона Оливера звонили без перерыва. Многие из них вещали о преступном заговоре, в котором Джек фигурировал как наемный убийца.

Это было безумием.

Парень был всего навсего киношником, ведь не президентом же Соединенных Штатов! Если бы политики, шефы корпораций, военные лидеры и полицейское начальство дрожали от ужаса и замышляли бы убийства из-за страха, что какой-то голливудский режиссер-крестоносец собирается разоблачить их в своем фильме, то в стране не осталось бы ни одного режиссера.

И действительно ли все эти люди верили, что Джек застрелил своего собственного напарника и еще троих мужчин на станции, а затем пустил три пули в самого себя, (все среди бела дня, где вполне могли быть свидетели)? Смертельно рискуя, подвергая себя огромной боли, страданиям и тяжелой реабилитации только для того, чтобы история о смерти Энсона Оливера выглядела более правдоподобной?

Ответ, конечно, был — «да»! Они на самом деле верили в подобную чушь.

Она нашла доказательство этому в другом пластиковом кармашке этого же бумажника. Еще одна наклейка, тоже кружок пяти сантиметров в диаметре. Черный фон, красные буквы, три имени одно над другим: ОСВАЛЬД, ЧЭПМЕН, МАКГАРВЕЙ?

Ее переполнило отвращение. Сравнивать проблемного режиссера, который сделал три порочных фильма с Джоном Кеннеди (жертвой Освальда) или даже с Джоном Ленноном (жертвой Марка Дэвида Чэпмена) — это омерзительно. Но приравнивать Джека к парочке этих прославленных убийц было гадостью еще хуже.

ОСВАЛЬД, ЧЭПМЕН, МАКГАРВЕЙ??

Первой мыслью было позвонить с утра адвокату, выяснить, кто производит всю эту дрянь, и преследовать их за каждый цент, который они на этом заработали. Однако посмотрев внимательнее на ненавистную наклейку, она поняла, что поставщик всей этой гадости защитил себя с помощью этого вопросительного знака.

ОСВАЛЬД, ЧЭПМЕН, МАКГАРВЕЙ??

Предположение, размышление на тему — это не совсем то же, что обвинение. Знак вопроса делает это предположением и, возможно, гарантирует защиту от успешного судебного преследования за клевету.

Она собрала бумажники и бросила их на нижнюю полку ночного столика вместе с наклейками. Захлопнула дверцу, подумала — не разбудила ли Тоби?

Сейчас очень много людей с большим восторгом воспримут заведомо нелепую теорию заговора, чем потревожат себя поисками фактов или примут единственную, явную правду. Люди, казалось, смешали реальную жизнь с фантастикой, жадно ища византийские схемы и интриги, такие же как в их любимых романах. Но реальность была почти всегда менее театральной и неизмеримо менее красочной. Возможно, это просто такой механизм, способ, при помощи которого они пытаются привнести порядок в наш мир высоких технологий, в котором темпы социальных и технологических изменений вызывают у них ошеломление и страх.

Механизм это или нет, но это безумно и отвратительно!

Говоря о безумии, покалечила двоих этих ребят. Не важно, что они достойны этого. Теперь, когда напряжение момента спало, почувствовала… не угрызения совести, не совсем так, потому что они заслужили то, что она сделала с ними… но печаль от того, что это было необходимо. Хитер чувствовала себя замаранной. Ее возбуждение снижалась вместе с уровнем адреналина в крови.

Осмотрела свою правую ногу: та начинала распухать, но боль оставалась терпимой.

— Боже правый, дамочка, — упрекнула она себя, — кем ты себя возомнила, одной из черепашек ниндзя?

Затем взяла из медицинского шкафчика в ванной две таблетки экседрина[28] и запила их тепловатой водой.

В спальне выключила ночник.

Она не боялась темноты. — Боялась людей (им все равно когда творить зло в темноте или средь бела дня).

Десятое июня совсем не было таким днем, который нужно проводить дома взаперти. Небо фаянсово-голубое, температура колебалась около 26 °C, а луга все еще были ослепительно зелеными, потому что летний жар пока не иссушил трав.