Зеркальные стекла окон дребезжали под неистовым порывом ветра. В пятнадцати метрах человек в костюме от Армани снова пнул автомат с напитками. Пенящаяся банка пепси валялась у него за спиной, ее содержимое вытекало на асфальт.

— Отрава, — кричал он аппарату, — отрава, черт тебя побери, отрава!

Аркадян бросился к клиенту.

— Сэр, пожалуйста, я очень сожалею, если машина неверно исполнила ваш заказ!

— Эй, подождите там! — Лютер обращался как к владельцу станции, так и к разъяренному незнакомцу.

Джек догнал Аркадяна у парадной двери, положил руку ему на плечо, остановил и сказал:

— Лучше позвольте разобраться нам.

— Чертова отрава, — злобствовал клиент, он сжал кулак, как будто хотел ударить торговый автомат.

— Опять этот аппарат, — жаловался Аркадян Джеку и Лютеру. — Меня уверяют, что автомат отлажен, но он выдает пепси, когда вы нажимаете кнопку «Апельсин».

Как бы ни были плохи дела в Городе Ангелов в эти дни, Джеку было трудно поверить, будто Аркадян уже свыкся со зрелищем людей, выходящих из себя всякий раз, когда неугодная им банка пепси выпадает на поднос автомата.

Клиент отвернулся от аппарата и от них, как будто собрался уйти и бросить «Лексус». Он, казалось, трясся от ярости, но, скорее всего, это буйный ветер колыхал его просторный костюм.

— Что здесь случилось? — спросил Лютер, направляясь к парню, в тот же миг гром раскатился по низкому небу и пальмы затрепетали на фоне черных туч.

Джек последовал за Лютером и заметил, что пиджак у блондина, стоявшего спиной, развевается в стороны, хлопая, как крылья летучей мыши. Но ведь только что пиджак был застегнут. Двубортный, застегнутый на две пуговицы.

Разозленный тип все еще стоял, отвернувшись от них, ссутулившись, наклонив голову. Из-за просторного и развивающегося костюма он напоминал не человека, а скорее горбатого тролля. Парень начал поворачиваться, и Джек не удивился бы, если бы увидел искаженную яростью морду зверя, но это было все то же загорелое и чисто выбритое лицо, что и прежде.

Зачем сукин сын расстегнул пиджак, если у него под ним нет ничего такого, что ему вдруг потребовалось? А что может требоваться безрассудному и разозленному человеку под пиджаком, таким свободным, просторным пиджаком костюма? Даже весьма вместительным, черт возьми?

Джек закричал, предупреждая Лютера.

Но Лютер и сам почувствовал что-то неладное. Его правая рука потянулась к пистолету в кобуре на бедре.

Нарушитель имел преимущество, потому что был зачинщиком. Когда он развернулся лицом к ним, держа оружие обеими руками, то Лютер и Джек даже не успели прикоснуться к своим револьверам. Они не были готовы к такому развитию событий.

Раздалась автоматная очередь. Пули ударили Лютера в грудь, сшибли великана с ног, отбросили его назад. Хассам Аркадян закрутился от одного-двух-трех страшных укусов и грузно упал, крича в агонии.

Джек рванулся ко входу в здание и почти добрался до укрытия, когда его ударило по левой ноге. Он почувствовал, будто по бедру с размаху саданули монтировкой, но это была пуля, а не удар.

Он упал лицом на пол конторы. Дверь захлопнулась за ним, выстрелы разнесли ее вдребезги, и липкие осколки закаленного стекла каскадом посыпались ему на спину.

Горячая боль, он весь в поту.

Играет радио. Золотое ретро. Дионна Уорвик поет о том, что миру нужна любовь, сладкая любовь.

Снаружи все еще стонал Аркадян, но не доносилось ни звука от Лютера Брайсона. Мертв? Не смей думать об этом. Мертв? Нельзя думать об этом.

Брызнула ешь одна очередь.

Еще кто-то закричал. Возможно, рабочий протиравший «Лексус». Это не был продолжительный крик. Короткий, быстро оборвавшийся.

Аркадян на улице тоже больше не кричал. Он рыдал и взывал к Господу.

Сильный, холодный ветер заставлял вибрировать зеркальные стекла окон и свистел сквозь разбитую дверь.

Скоро сюда придет человек с автоматом.

Джек был ошеломлен количеством собственной крови на линолеумном полу вокруг себя. Его подташнивало, по лицу струился липкий пот. Он не мог оторвать глаз от расползающегося пятна, которое темнело на его брюках.

Он никогда еще не был ранен. Боль была ужасной, но не настолько, насколько он ожидал. Хуже боли было чувство нарушения целостности и неуязвимости, жуткое, безумное осознание истинной хрупкости человеческого тела.

Вероятно он не сможет долго продержаться в сознании. Голодная темнота уже съедала края его поля зрения.

Он, вероятно, не сможет опираться на левую ногу, но ведь вставать вообще нельзя, — тогда он будет совсем беззащитен. Стряхивая битое стекло, как змея с блестящей чешуей сбрасывает свою кожу, оставляя за собой кровавый след, он быстро пополз на животе вдоль L-образной конторки, за которой у Аркадяна стоял кассовый аппарат. Надо за ней укрыться. — Скоро придет человек с автоматом.

По звуку, который производило оружие, и по тому немногому, что удалось разглядеть, Джек решил, что это был пистолет-пулемет — возможно, «мини-узи». Он был около двадцати пяти сантиметров в длину, с откидным прикладом, но гораздо мощнее пистолета. Около двух килограммов с одним магазином, еще тяжелее с двумя магазинами, приделанными парно под прямым углом, с сорока патронами в общей сложности. Это все равно что носить мешок сахара на шее: совершенно точно, что от такого в ней начнутся хронические боли. Но они будут не слишком сильны, если приспособить кобуру на плече под костюмом от Армани, а если у человека есть коварные враги, то про такую мелочь можно вообще забыть. Так же это мог быть «FN Р-90» или, возможно, британский «бушмен-2», но не чешский «скорпион», потому что тот стреляет патронами только калибра 32-АСР, а судя по тому, как легко пули повалили Лютера, это должен быть автомат с бо́льшей убойной силой, чем у «скорпиона», как раз такой, как у девятимиллиметрового «узи». Сорок патронов в «узи» было в начале, а сукин сын выстрелил раз двенадцать, максимум шестнадцать, так что по крайней мере двадцать четыре заряда осталось, и еще в кармане может быть полно запасных обойм.

Загремел гром, воздух отяжелел, набухая дождем, ветер визжал, прорываясь сквозь разрушенную дверь, и оружие снова загрохотало. Снаружи призывы Хассама Аркадяна к Господу резко оборвались.

Джек отчаянно и неуклюже протиснулся за угол конторки, думая о невероятном, но все же случившимся. Лютер Брайсон мертв. Аркадян мертв. Рабочий мертв. Похоже на то, что и молодой азиат-механик тоже. С ними все кончено. Мир перевернулся с ног на голову быстрее чем за минуту.

Теперь они один на один, выживет сильнейший, и Джек не боялся этой игры. Хотя дарвиновский отбор явно отдавал предпочтение этому парню с мощным автоматом и лучшим запасом боеприпасов, но хитрость и ум пересилят калибр. Джека и раньше спасали мозги, и они должны помочь ему снова.

Выжить было бы легче, если бы его спину кто-нибудь прикрывал, но, с другой стороны, это тоже хорошо, — не надо ни о ком заботиться, кроме себя. С одной-единственной, собственной задницей, поставленной на карту, он был свободен в своих действиях, свободен в рискованной пассивности или отчаянном безрассудстве, свободен быть трусом или дураком-камикадзе. Надо только полностью сконцентрироваться.

Добравшись до укромного местечка за конторкой, он обнаружил, что ему все же не придется наслаждаться свободой единственно выжившего. Там съежилась женщина: маленькая, с длинными темными волосами, довольно симпатичная. Серая рубашка, рабочие брюки, белые носки, черные туфли с тонкой резиновой подошвой. Она была лет тридцати пяти, может быть, на пять или шесть лет моложе Хассама Аркадяна. Вероятно, его жена. Нет, теперь уже не жена… Вдова сидела на полу, поджав колени к груди, тесно обняв руками ноги, пытаясь сделаться как можно меньше, сжаться до невидимости.

Ее присутствие все меняло для Джека, снова возвращало его к профессиональным обязанностям и сокращало собственные шансы выжить. Он не мог прятаться, не имел права действовать безрассудно. Ему надо думать упорней и яснее, определять лучший способ действия и делать только верные ходы. Он за нее в ответе, раз поклялся служить людям и защищать их и был достаточно старомоден, чтобы принимать эту клятву всерьез.