Эдуардо провел большую часть теплого дня в кресле-качалке из гнутого орешника на парадном крыльце. Вновь купленная видеокамера, заряженная лентой и совершенно новыми батарейками, лежала на полу крыльца около кресла. Рядом с камерой дробовик. Пару раз мужчина вставал, чтобы взять свежего пива и принять ванну. Однажды совершил получасовую прогулку по ближайшим полям, неся с собой камеру. Но, однако, большую часть дня, провел в кресле, ожидая. — Оно было в лесу.
Эдуардо чувствовал костным мозгом, что нечто прошло через черную дверь третьего мая, более пяти недель назад. Знал это, ощущал его. Понятия не имел, что это было и где оно начало свое путешествие, но знал, что оно пришло из какого-то странного мира в ту ночь.
С тех пор оно, должно быть, нашло какую-то берлогу, где и укрывалось. Лес, огромный и густой, предлагал неисчислимое множество мест, где можно было укрыться. Все другие объяснения ситуации не имели смысла. Спряталось. Если бы оно хотело, чтобы о его присутствии стало известно, оно открылось бы ему той ночью или позже. Хотя та дверь была огромной, это совершенно не значило, что путешественник, или корабль, принесший его, если корабль существовал, был большим. Эдуардо однажды был в Нью-Йорке и проехал по туннелю, который был значительно просторней, чем нужно для любой машины. Что бы ни прошло через этот черный портал, оно могло быть не больше человека, может быть, даже меньше, и могло спрятаться где угодно в этих заросших лесом долинах и ущельях.
Дверь ничего не говорила о самом пришельце, кроме того, что он был, без сомнения, разумным. Развитая наука и изощренная инженерия лежали за созданием этой двери.
Эдуардо прочел достаточно у Хайнлайна и Кларка и у других им подобных, — чтобы натренировать свое воображение, и вполне понимал, что тот, кто вторгся, может иметь самое различное происхождение. Скорее всего, это было что-то внеземное. Однако оно может быть и из другого измерения или параллельного мира. Или даже человеком, открывшим проход в наше время из далекого будущего.
Многочисленные возможности были головокружительными, но он больше не чувствовал себя идиотом, когда размышлял о них. Также прекратил смущаться, когда брал фантастику в библиотеке, — хотя обложка часто бывала дрянной, его аппетит к ней стал ненасытным.
К тому же он обнаружил, что у него больше не хватает терпения читать реалистов, которые были его кумирами всю жизнь. Их произведения просто не казались ему такими, как раньше. Черт возьми, они теперь вовсе не были для него реалистическими! Стоило прочесть несколько страниц повести или рассказа, как Эдуардо явственно ощущал, что их точка зрения охватывает чрезвычайно маленький сектор реальности, как будто они глядят на мир через стекло маски сварщика. Они, конечно, писали хорошо, но писали только о том крошечном кусочке большого мира бесконечной вселенной, который на данный момент известен человеку.
Теперь Эдуардо предпочитал писателей, которые могли заглянуть за горизонт и верили, что когда-нибудь человечество вырастит из детских штанишек, что интеллект восторжествует над суевериями и невежеством. Которые осмеливались мечтать.
Эдуардо подумал, что хорошо бы поверить в то, что существо, которое прошло через двери, было именно человеком из далекого будущего, или, по крайней мере, существом с добрыми намерениями. Но оно скрывается вот уже больше пяти недель, а такая скрытность явно не указывала на его благие намерения. Он пытался не быть ксенофобом. Но инстинкт подсказывал, что он столкнулся с чем-то не просто, отличным от человеческого, но и искони враждебным ему.
Хотя его внимание было сосредоточено чаще на на той части леса, где открылся портал, Эдуардо не чувствовал себя уютно, прогуливаясь вообще по лесу. Его вечнозеленая ширь окружала ранчо с трех сторон с единственным разрывом — полями на юге. Чужак мог затаиться в любом месте этой зеленой подковы.
Возможно конечно, что пришелец решил не прятаться где-нибудь поблизости, а покружил среди сосен и подался в горы. Возможно, он давным-давно в каком-нибудь уединенном ущелье или пещере в отдаленном районе Скалистых гор, за много километров от ранчо Квотермесса.
Но Эдуардо в это не верилось.
Иногда, прогуливаясь вблизи леса, изучая тени под деревьями, ожидая чего-нибудь необычного, он чувствовал… некое присутствие. Вот так просто. Объяснить словами не возможно. Чье-то присутствие! В эти моменты, хотя и не видя и не слыша ничего необычного, он ощущал, что больше не один.
Поэтому он ждал. — Рано или поздно произойдет что-то новое.
В эти дни, пока росло нетерпение, он напоминал себе о двух вещах. Во-первых, он уже привык ждать, с тех пор, как умерла три года назад Маргарита, он больше ничего и не делал, только ждал, когда придет ему время присоединиться к ней. Во-вторых, когда, наконец, что-то произойдет и путешественник выберет время, чтобы явить себя в том или ином виде, то хотелось бы чтобы при этом не было посторонних.
Эдуардо поднял пустую пивную бутылку, встал с качалки, намереваясь сварить кофе, — и увидел енота. Тот стоял во дворе, примерно в трех метрах от крыльца, и глядел прямо ему в глаза. Раньше он его не замечал, потому что был поглощен наблюдениями за дальними деревьями, которые когда-то светились.
Лес и поля были густо населены всяким зверьем. Частые встречи с белками, кроликами, лисами, опоссумами, оленями, большерогими козами и другими животными, было одной из самых привлекательных сторон такой отшельнической жизни вне города.
Еноты, может, самые предприимчивые и интересные из всех существ в округе, были весьма разумны и симпатичны. Однако беспрестанное копание в мусоре делало их надоедливыми, а все забавные выходки быстро надоедали, тем более что ум и проворство почти человечьих лап всегда помогало им легко избежать возмездия. В те дни, когда в стойлах держали лошадей, до смерти Стенли Квотермесса, еноты — хотя и бывшие по своей природе в основном хищниками — проявляли бесконечную изобретательность во время набегов, целью которых было слопать яблоки или другие лошадиные подкормки. Они и теперь, невзирая на то, что мусорные баки оборудовали крышками, время от времени брали контейнеры приступом, нахально, как у себя дома; иногда, озадаченные, пропадали, обдумывали ситуацию несколько недель, но в конце концов изобретали новые пути к овладению мусором, и рано или поздно все свои замыслы осуществляли.
Особь на дворе была взрослым зверьком, гладким и толстым, с блестящей шкуркой, мех которой был чуть менее пушистым, чем зимой. Он сидел на задних лапах, передние поджав к грудке, подняв высоко морду и глядя на Эдуардо. Хотя еноты не склонны к одиночеству и обычно бродят по двое или стайками, других не было видно ни на переднем дворе, ни на краю луга.
Они также ночные животные. Очень редко их можно видеть на открытом месте среди бела дня.
Старик перешел к началу ступенек крыльца, пользуясь необычной возможностью понаблюдать одного из «бандитов» при ярком солнечном свете с такого близкого расстояния.
Енот завертел головой, следя за ним.
Природа прокляла этих плутов, наградив прекрасным мехом, оказав тем самым трагическую услугу, ибо сделала их ценными для человеческого рода, который неустанно занимался нарциссическими поисками материалов для собственного украшения. У этого был особенно пушистый хвост, с черным кольцом, восхитительно-глянцевый.
— Что же тебя выгнало наружу в солнечное утро? — спросил Эдуардо.
Антрацитово-черные глазки животного смотрели на него с явным любопытством.
— Должно быть, вообразил, что ты белка или кто-нибудь в этом роде.
Примерно полминуты енот суматошными движениями лапок деловито расчесывал мех на мордочке, затем снова застыл и пристально уставился на Эдуардо.
Дикие звери — даже агрессивные еноты — редко входят в такой прямой контакт глазами, как этот плут. Обычно они следят за людьми воровато, искоса или кидая быстрые осторожные взгляды. Некоторые утверждают, будто животные неохотно встречаются с прямым взглядом человека, из-за понимания превосходства человека. Якобы, это животный способ выразить смирение простолюдина в присутствии короля; другие говорят, что это доказывает, будто животные — эти невинные создания Господа — видят в глазах человека пятно греха и стыдятся за людской род. У Эдуардо была собственная теория: животные осознают, что люди — это самые злые и жестокие твари, яростные и непредсказуемые, и избегают прямого столкновения взглядов из страха и благоразумия.
