— Глупая собака, — пробурчал Тоби, засыпая. — У медведей нет ключей от дверей…

В темноте, когда Хитер прижалась к нему, слабо пахнущая мылом после горячей ванны, Джек понял, что ему придется разочаровать ее. Он хочет ее, видит Бог, но желание остужали размышления о смерти, могилах и разлагающихся телах старых друзей. Разговор с существом, которое говорило через Тоби был о смерти, загадочный, непостижимый, но определенно о смерти. Он рассматривал разговор снова и снова под разными углами, пытаясь извлечь из него хоть какой-то смысл, прежде чем забудутся все подробности. — Вот что крутилось у него в голове, когда Хитер гладила его, целовала и бормотала всякие нежности. Нет, он ее, скорее всего, разочарует.

 Вместо этого, к своему удивлению, он был не только готов, но и безудержен. Не просто способен, но полон страстью большей, чем у него бывало до ранения в марте. А Хитер была такой податливой и в то же время требовательной. — То покорной, то агрессивной, а то застенчивой и целомудренной, как невеста в брачную ночь, бархатной, шелковой и живой, такой удивительно живой!

Позже, когда он лежал на боку, а она засыпала, прижавшись грудью к его спине, он понял, что занятие любовью с ней было способом уйти от мыслей о произошедшем  на кладбище, избавится от пугающих призывов того существа. И еще он подумал, что все эти его размышления о смерти оказались своеобразным афродизиа́ком.[49]

Посмотрел на окна. Шторы были раздвинуты. Снежные призраки кружились за стеклом, танцующие белые фантомы кружились под музыку ветра. Вальсирующие духи, бледные и холодные. И кружащиеся, кружащиеся…

…Во сне он очутился в каком-то холодном темном месте. Он ощупью продвигался вперед, почему-то убежденный, что вот-вот получит нечто чудесное. Сокровище. Удовольствие. Просветление, покой и радость. К нму взывал голос, вывал без слов, это было странно и пугало. Голос объяснял, что для того чтобы получить приз, нужно, чтобы он открыл дверь внутри себя и впустил  Дарителя. Впустить это значит открыть себя непостижимой радости, раю, раю, раю, отдаться удовольствию и счастью. И никаких земных забот… Просто открыть дверь внутри себя и впустить это, впустить. Так просто: только впустить! Он хотел принять, включить это в себя, потому что жизнь была так тяжела, она не должна такой быть. Но какая-то упрямая часть его сопротивлялась, ведь никаких земных забот, это значит что не будет забот и о Хитер с Тоби. Нет, решил Джек, такого счастья мне не нужно.  Он почувствовал огорчение Дарителя за дверью. Огорчение и нечеловеческую ярость. Резко тьма набрала вес, возникло сокрушающее и безжалостное давление, а с ним в голову пришло яростное утверждение Дарителя: «Все становится, все становится мною! Все, все становится мною, мною! Должен подчиниться… бессмысленно сопротивляться… впусти меня… рай, рай, радость навсегда… впусти меня!» Ломится в его душу. — «Все становится мной». Резкие таранящие удары, сотрясающие самые глубины его души. — «Впусти меня, впусти меня, впусти меня! ВПУСТИ ЭТО, ВПУСТИ МЕНЯ, ВПУСТИ МЕНЯ, ВПУСТИИИИИ»…

В мозгу — краткое шипение и треск, как электрический разряд, — Джек проснулся. Его глаза распахнулись. Сначала лежал неподвижно тихо, напуганный так, что не мог пошевелиться.

Есть тела.

Все становится мною!

Марионетки.

Суррогаты.

Джек никогда не просыпался так резко. Одна секунда — и он лежит совершенно проснувшийся, настороженный и яростно думающий.

Вслушиваясь в свое обезумевшее сердце, он понимал, что сон не был сном, в привычном смысле слова, а… вторжением. Коммуникация. Контакт. Попытка разрушить и подавить его волю, пока он спит.

Все становится мною!

Эти три слова были теперь не так загадочны, как казалось раньше, они были надменным утверждением превосходства и претензией на властвование. Он говорил с невидимым Дарителем во сне и с ненавистным существом, которое общалось через Тоби вчера на кладбище. В обоих случаях, и бодрствуя и во сне, Джек чувствовал присутствие чего-то нечеловеческого, отвратительного, враждебного и жестокого, чего-то, что убивало невинных без угрызений совести, но предпочитало подчинять и властвовать.

Попытка Дарителя подчинить его своей воле, поселиться в нем не удалась. Но Джек почувствовал себя замаранным этой попыткой, внутри воцарились холод и такая грязь, что его чуть не вырвало.  

Теперь он знал точно, что враг реален: не призрак, не демон, не просто параноидально-шизофреническая иллюзия взбудораженного мозга, но существо из плоти и крови. Без сомнения, из бесконечно странной плоти. И крови, которую, вероятно, не признает таковой ни один врач. Но тем не менее из плоти и крови.

Он не знал, что это за существо, откуда оно взялась или из чего родилось, он знал только, что оно существует. И что оно где-то на ранчо Квотермесса.

Джек лежал на боку, Хитер больше не прижималась к нему, она ночью перевернулась на другой бок.

Тик-так, тик-так — кристаллики снега стучали в оконное стекло, как точно откалиброванные астрономические часы. Ветер, гнавший снег, издавал низкий жужжащий звук. — Джеку казалось, что это работает космический механизм, который движет всей Вселенной.

Дрожа, он откинул одеяло, сел, затем встал. Хизер не проснулась.

Все еще царила ночь, но слабый серый свет на востоке намекал на предстоящую коронацию нового дня.

Пытаясь побороть тошноту, Джек простоял в одном нижнем белье, пока его дрожь не стала более серьезной проблемой, чем тошнота. В спальне было тепло. Холод был внутренним. Он подошел к своему шкафу, тихо приоткрыл дверцу, снял с вешалки джинсы, натянул их, затем рубашку.

Ужас, вырвавший его из сна, не ослаб, теперь Джек боялся и беспокоился за Тоби. Он вышел из спальни, намереваясь проверить, как там его сын.

Фальстаф стоял в темном холле верхнего этажа, пристально вглядываясь в открытую дверь рядом с комнатой Тоби, где Хизер установила свои компьютеры. Слабый свет падал через дверной проем и мерцал на собачьей шкуре. Пес был неподвижен, как статуя, весь напрягся, массивная голова была низко опущена и выдвинута вперед. Его хвост не вилял. Когда Джек приблизился, ретривер посмотрел на него и приглушенно, тревожно заскулил.

Из комнаты донеслось тихое щелканье компьютерной клавиатуры. Быстрый набор текста. Тишина. Затем опять быстрый набор.

Тоби сидел за столом Хитер перед одним из компьютеров. Мерцание большого монитора, было единственным источником света в комнате. Мальчик купался, в быстро меняющихся тенях голубого, зеленого, фиолетового, во внезапных вспышках красного, оранжевого, а затем снова синего и зеленого. За окном — темная, глубокая ночь  потому что с той стороны дома еще не было видно серого настойчивого рассвета… 

Падающие за окном густой пеленой снежинки переливались почти всеми цветами радуги в свете монитора.

Шагнув через порог, Джек сказал:

— Тоби?

Мальчик не отрывал взгляда от экрана. Его маленькие руки летали над клавиатурой, вызывая бешеный поток приглушенных щелчков. Никаких других звуков компьютер не издавал.

Умел ли Тоби печатать? Нет. По крайней мере, не так, не с такой легкостью и быстротой.

Глаза мальчика отражали искаженные образы на дисплее перед ним: фиолетовые, изумрудные, мерцания красного.

— Эй, малыш, что ты делаешь?

Он не отвечал. Лицо мальчика переливалось всевозможными оттенками цветов — голубого, зеленого, фиолетового, как и кружащиеся за окном снежинки

Джек с дрожью пересек  комнату, чувствуя, что нормальность не возвратилась, когда он очнулся от кошмара. Пес поплелся за ним. Вместе они обогнули конец L-образного рабочего стола и встали рядом с Тоби.

Буйство постоянно меняющихся цветов плескалось по экрану компьютера, то исчезая, то усиливаясь, то становясь ярким, то темным, извиваясь, пульсируя. — Электронный калейдоскоп, в котором ни один из непрерывно преображающихся узоров не имел прямых краев.  Джек никогда ничего подобного не видел.