Отчаяние, внушаемое новостями было эскалатором, увлекающим вниз, с которого, как ему представлялось, нельзя сойти. И он набирал скорость.

Когда Хитер случайно упомянула, что Тоби переходит через месяц в третий класс, Джек начал волноваться из-за наркомании и насилия, которым охвачено так много школ. Появилась ужасающая уверенность, что Тоби убьют прежде, чем они найдут возможность, невзирая на финансовые проблемы, заплатить за образование в частном лицее. Убежденность в том, что когда-то такое безопасное место, как классная комната, теперь стало опасным, как поле битвы, быстро и неизбежно привела его к заключению, что для его сына нигде не будет безопасно. Если Тоби могут убить в школе, то почему не на его собственной улице, когда он будет играть в своем дворе? Джек стал чрезмерно заботливым родителем, каким никогда не был, с неохотой отпуская мальчика куда-то вне зоны своей видимости.

К пятому августа, когда прошло два дня с его восстановления на работе и возвращение к более нормальной, старой жизни было близко, время от времени его настроение улучшалось, но в основном ему было тоскливо мрачно. При мысли о рапорте с просьбой вернуть его на уличные патрулирования, у него потели ладони, хотя по крайней мере еще месяц его бы и не отпустили с конторской работы в патруль.

Джек считал, что успешно скрывает ото всех свои страхи и подавленность. В ту ночь он узнал совсем обратное.

В кровати, выключив лампу, ему удалось найти мужество, чтобы произнести в темноте то, что он не мог сказать на свету:

— Я не хочу возвращаться в патруль.

— Знаю, — спокойно сказала Хитер.

— Имею в виду не только сейчас. Никогда.

— Знаю, малыш, — сказала она нежно, ее рука нашла и сжала его ладонь.

— Это было так ясно?

— Уже пару недобрых недель.

— Извини.

— Уж в этом ты не виноват.

— Я думал, что буду на улице, пока не уволюсь. Мне казалось, это то, чего я хочу.

— Все меняется, — сказала Хитер.

— Не могу теперь рисковать. Я потерял уверенность.

— Она еще вернется.

— Может быть.

— Точно вернется, — настаивала жена. — Но ты все равно не вернешься на улицу. Все, хватит. Ты сделал свое, испытал свое везение больше, чем можно ожидать от любого полицейского. Пускай кто-нибудь другой спасает мир.

— Я чувствую себя…

— Я знаю.

— …пустым…

— Это пройдет. Все пройдет.

— …как слюнявый трус.

— Ты не трус. — Хитер провела кончиками пальцев по его боку и положила руку ему на грудь. — Ты хороший человек и смелый — слишком смелый, черт возьми, мне так кажется. Если бы ты не решился уйти с патрульной работы, я решила бы это за тебя. Так или иначе. Заставлю тебя это сделать, потому что следующий раз я стану Альмой Брайсон, а жена твоего напарника будет приходить сюда посидеть со мной, подержать меня за руку. Будь я проклята, если допущу чтобы такое случилось. За год рядом с тобой застрелили двух твоих напарников, а с января убили уже семь полицейских. Семь. Я не хочу тебя потерять, Джек.

Он привлек Хитер к себе и крепко обнял, глубоко благодарный судьбе, что нашел эту женщину в жестоком мире, где все так сильно зависит от нелепого случая. Некоторое время он не мог говорить: голос совсем сел от волнения.

Наконец произнес:

— Я думаю, что теперь навеки приклею свою задницу к стулу и стану конторской крысой того или другого сорта.

— Я куплю тебе целый чемодан крема от геморроя.

— Мне придется завести именную чашку для кофе.

— И запас папок с надписью: «Со стола Джека Макгарвея».

— Это будет означать понижение жалованья. Мне не будут платить столько же, сколько патрульным.

— Мы справимся.

— Точно? Я не уверен. Это будет очень тяжело.

— Ты забыл о «Макгарвей Ассошиэйтс». — «Новейшие гибкие программы по заказу, приспособленные для ваших нужд. Разумные цены. Выполнение в срок. Лучше чем у Билла Гейтса».

Той ночью во мраке спальни казалось, что и в Лос-Анджелесе можно обрести надежность и счастье. Однако следующие десять дней показали, что это не так:

 Очередной дефицит городского бюджета был частично устранен, за счет урезания жалования уличным полицейским на пять процентов, а конторским служащим департамента на двенадцать. Таким образом, зарплата Джека стала гораздо меньше прежней. На следующий день опубликованные данные статистики показали, что состояние экономики снова ухудшается, и новый клиент собиравшийся подписать контракт с «Макгарвей Ассошиэйтс» был настолько впечатлен этими цифрами, что решил на несколько месяцев отказаться от инвестиций в новые компьютерные программы. Инфляция росла. Налоги тоже. Цены за воду уже подскочили, очередь была за природным газом и электричеством. Ко всему прочему, оглушил чек за ремонт автомобиля в шестьсот сорок долларов, пришедший в тот же самый день, когда фильм Энсона Оливера, первая версия которого не пользовалась успехом, переснятый «Парамаунт», вновь вышел на экраны, разжигая угасший было интерес средств массовой информации к перестрелке и лично к Джеку. Ричи Тендеро, муж блистательной Джины Тендеро, обладательницы черной кожаной одежды и баллончика с красным перцем, был ранен выстрелом из дробовика, приехав по вызову на домашнюю ссору, что привело к ампутации левой руки и пластической операции на левой стороне его лица. Пятнадцатого августа одиннадцатилетняя девочка попала под перекрестный огонь банд в одном квартале от школы, которую скоро должен был начать посещать Тоби. Она умерла на месте.

Но иногда жизнь преподносит нам приятные сюрпризы. События разворачиваются в сверхъестественной последовательности. Давно забытые знакомые появляются с новостями, которые меняют судьбу. Приходит незнакомец, произносит пару слов, которые решают прежде неразрешимые проблемы, что-то замечательное из недавнего сна становится явью. Все подтверждает существование Бога.

Утром восемнадцатого августа, когда Хитер стояла на кухне ожидая порцию свежего кофе от мистер Кофе-машины и разбирая только что пришедшую почту, она наткнулась на письмо от Пола Янгблада, адвоката из Иглз Руст, штат Монтана. Конверт был тяжелым, как будто содержал не только письмо, но и некие документы. Согласно почтовому штемпелю, оно было отправлено шестого числа, что заставило призадуматься о цыганском маршруте доставки, выбранном почтовой службой.

Хитер что-то слышала об Иглз Руст, но не могла вспомнить, когда и в связи с чем.

Разделяя почти всеобщее отвращение к адвокатам, и ожидая от юридических фирм только неприятностей, она положила письмо в самый низ стопки, намереваясь разобраться с ним в последнюю очередь. Выбросив рекламные объявления, она обнаружила, что четыре оставшиеся, послания были счетами. Когда же, наконец, прочла письмо от Пола Янгблада, то оказалось, что его содержание настолько отличалось от дурных новостей, которых она ожидала, и было так удивительно, что она села за кухонный стол и перечитала его с самого начала.

Эдуардо Фернандес, клиент Янгблада, умер четвертого или пятого июля. Он был отцом Томаса Фернандеса. Того самого Томми, убитого на глазах Джека за одиннадцать месяцев до событий на станции Хассама Аркадяна. Эдуардо Фернандес назвал Джека Макгарвея своим единственным наследником. Выступая душеприказчиком мистера Фернандеса, Янгбланд пытался уведомить Джека по телефону, но обнаружил только то, что его номер нигде не значится. В имущество входил страховой полис, покрывающий пятьдесят пять процентов федерального налога на наследство. Джеку достается незаложенное ранчо Квотермесса, площадью шестьсот акров, главный дом с четырьмя спальнями и мебелью, дом смотрителя, конюшня на десять лошадей, различные инструменты и оборудование и «значительная сумма наличностью». 

Вместо официального юридического документа к письму на одну страницу прилагалось шесть фотографий. Трясущимися руками Хитер разложила их в два ряда на столе перед собой. Осовремененный викторианский дом был восхитителен, его декоративная отделка очаровывала, не подавляя готической угрюмостью. Он казался в два раза больше, чем тот, в котором они жили теперь. От видов на горы и долину захватывало дух.