Эдуардо переключил внимание с енота на лес за лугом. Заходящее солнце, зависнув между двух горных пиков, бросало косые оранжевые лучи между стволов деревьев, но не могло разогнать непокорные тени.

Он вернулся на кухню и поглядел снова за окно, — енот на заднем дворе бешено носился по кругу,  скулил от боли, через несколько секунд, споткнувшись, упал, какое-то время лежал, вздымая бока, затем замер. Эдуардо поглядел вверх, мимо мертвого животного на луг, на каменный домик, в котором жил, когда был управляющим, на лес, его окружающий. Что-то было в лесу. 

Эдуардо не думал, что странное поведение енотов объясняется бешенством или вообще какой-то болезнью. Нечто… управляло ими. Может быть, средства, с помощью которых оно это делало, оказались настолько физически невыносимыми для животных, что привели к их внезапной, судорожной смерти?

А может быть, существо в лесу намеренно убило их, чтобы показать, насколько сильна его власть, продемонстрировать Эдуардо свою мощь и дать понять, что вполне может расправиться с ним так же легко, как оно погубило зверьков.

Он почувствовал, что за ним наблюдают — и не только глазами других енотов.

Голые вершины высоких гор можно было сравнить с волной из гранита. Оранжевое солнце медленно опускалось в это каменное море.

Все густеющая, как чернила, тьма поднималась над сосновыми ветками, но Эдуардо считал, что даже самая черная мгла в природе не может сравниться с мраком в сердце пришельца — если, конечно, у него вообще было сердце.

Хотя Эдуардо был убежден, что болезнь не играла никакой роли в поведении и не она довела до смерти енотов, он не мог быть совершенно уверенным в своем диагнозе, и поэтому предпринял кое-какие меры предосторожности, возясь с телами.

Повязал бандану на нос и рот и надел пару резиновых перчаток, не соприкасался прямо с тушками, а поднимал каждую лопатой с короткой ручкой и засовывал в большой пластиковый пакет для мусора. Закрутил и завязал узлом верх каждого пакета и положил их в багажник своего «Чероки» в гараже. Смыв водой из шланга небольшие пятна крови с парадного крыльца, извел несколько тряпок, чтобы оттереть лизолом пол на кухне. Бросил тряпки в ведро, содрал перчатки и швырнул их поверх тряпок, а ведро поставил на заднее крыльцо, чтобы разобраться с ним позже.

Также он положил в машину заряженный дробовик двенадцатого калибра и пистолет двадцать второго. Взял с собой видеокамеру, потому что не знал, когда точно она может понадобиться. Кроме того, находившаяся в ней лента содержала запись енота, разгуливавшего средь бела дня, а он не хотел потерять ее так же, как кассету, на которой он запечатлел светящийся лес и портал. Из тех же соображений захватил и блокнот, который содержал его рукописный отчет о недавних событиях.

К тому времени, когда он приготовился ехать в Иглз Руст, долгие сумерки сменились ночью. Ему не хотелось возвращаться в темный дом, хотя раньше он никогда не боялся этого. Поэтому включил свет в кухне и нижнем холле. Подумав еще немного, зажег лампы в гостиной и кабинете.

Он запер двери, вывел «Чероки» из гаража и решил, что дом недостаточно освещен. Вернулся в дом и включил еще пару ламп на втором этаже. Когда «Чероки» отправился по подъездной дороге на юг, то каждое окно на обоих этажах дома ярко сияло.

Просторы Монтаны казались еще более пустынными, чем когда-либо прежде, километр за километром, — с одной стороны черные холмы, с другой бесконечные равнины и крошечное соцветие огоньков неизвестного ему поселения, видное всегда на большом расстоянии.

Хотя луна еще не взошла, не думалось, что ее сияние сделает так, что ночь покажется менее ужасной и более приветливой. Чувство отчуждения, изоляции от мира людей, которое овладело им, вызывалось его внутренним состоянием а не природой Монтаны.

Он был вдовцом, бездетным, и в последнее десятилетие своей жизни был отделен от своих приятелей и приятельниц возрастом, судьбой и своими склонностями. Ему никогда никто не был нужен, кроме Маргариты и Томми. Потеряв их, он смирился с тем, что придется жить по-монашески, и был уверен, что сможет выдержать, не поддавшись скуке и отчаянию. До недавнего времени это удавалось достаточно успешно. Однако теперь ему захотелось завести друзей, хотя бы одного, и не оставаться столь преданным своему отшельничеству.

Один километр за другим, а он все ожидал особого шелеста пластика в багажнике за задним креслом.

Он был уверен, что еноты мертвы. Но не понимал, почему ждет, что они возродятся и вырвутся из мешков.

Хуже было то, что знал — если послышится звук пластика, деловито раздираемого острыми маленькими коготками, то он не удивится, значит, он погрузил в пакеты не обычных енотов, а каким-то образом измененных пришельцем.

— Глупый старый болван, — сказал он, пытаясь пристыдить себя за подобные нездоровые и несвойственные ему мысли.

Через восемь километров после того, как он выехал со своей подъездной дороги на трассу, наконец начали попадаться встречные машины. Чем ближе к Иглз Руст, тем оживленнее становилось двухполосное движение.

Ему пришлось ехать через весь город к доктору Лестеру Йитсу, чья лечебница и дом расположились на самой окраине, сразу за ними начинались поля. Йитс был ветеринаром, в течение нескольких лет он заботился о лошадях Стенли Квотермесса. Это был веселый человек с седой шевелюрой и с седой бородой из которого получился бы хороший Санта-Клаус, будь он толстым, а не сухим, как щепка.

Дом представлял из себя беспорядочное серое дощатое строение с голубыми ставнями и шиферной крышей. Поскольку в одноэтажном здании, похожем на сарай, в котором размещалась контора Йитса, и в примыкающей к нему конюшне, где содержались четвероногие пациенты, горел свет Эдуардо остановился  у конторы.

Когда Эдуардо вылез из «Чероки», передняя дверь сарая-конторы открылась и вышел человек, освещаемый лучами флюоресцентной лампы, так как дверь осталась полуоткрытой. Он был высок, лет тридцати, с грубоватым лицом и густой каштановой шевелюрой. На его лице появилась широкая и непринужденная улыбка:

— Привет! Чем могу вам помочь?

— Я ищу Лестера Йитса, — сказал Эдуардо.

— Доктора Йитса? — улыбка исчезла. — Вы его старый друг или как?

— Я по делу, — сказал Эдуардо. — У меня несколько животных, я хотел бы, чтобы он взглянул на них.

Явно заинтригованный, незнакомец произнес:

— Ну, сэр. Я боюсь, что Лес Йитс больше не занимается бизнесом.

— Как? Он оставил дела?

— Умер, — сказал молодой человек.

— Как так?

— Около шести лет назад.

— Мне жаль это слышать. — Это потрясло Эдуардо, он совершенно не осознавал, что прошло столько времени с тех пор, как они виделись с Йитсом.

Поднялся теплый ветерок и расшевелил лиственницы, которые расположились группками в разных местах по всему имению.

Незнакомец представился:

— Мое имя Тревис Поттер. Я купил этот дом и практику у миссис Йитс. Она переехала в дом в городе.

Они обменялись рукопожатиями, и вместо того, чтобы представиться, Эдуардо сказал:

— Доктор Йитс занимался лошадьми на ранчо.

— А какое это ранчо?

— Ранчо Квотермесса.

— Ага, — сказал Тревис Поттер, — тогда вы, должно быть, мистер Фернандес, так?

— Извините, да я Эд Фернандес, — у него возникло тяжелое чувство, что этот ветеринар собирался прибавить — «о котором говорили…» или что-то в этом роде, как будто он был местным чудаком.

Он подумал, что, должно быть, так и есть. Получивший имение в наследство от своего богатого нанимателя одиночка. Затворник, который редко обменивается словечком с кем-либо, даже когда выбирается в город, вероятно, он стал маленькой загадкой и темой для пересудов у жителей городка. От этой мысли Эдуардо поежился.

— И сколько прошло с тех пор, как на ранчо приезжал Йитс? — спросил Поттер.

— Восемь лет. — Он подумал, как все это покажется странным — не говорить с Йитсом восемь лет, затем появиться через шесть лет после его смерти, как будто прошла только неделя.