Ларре уверенно бьёт и не даёт шанса напасть на себя в ответ. Он ловко уходит от чужих когтей и клыков, и те его даже не задевают. Его рычание сливается с моим – гневным и неистовым. Глаза дико сверкают. В них пляшет смерть. Жар дыхания ловится даже отсюда. Ворон достаточно подчинял стаю. Я слишком ненавижу его и слишком люблю своих волков, чтобы позволить ему отступить.

Прежний дон тоже не желает сдаваться. Он устал, но за его широкими плечами скрывается не одна побеждённая битва, а за другим волком – их мало. В нашей шкуре Ларре успел пробыть недолго, и красноглазый умело пользуется этим, пытаясь дождаться досадной ошибки.

Сердце точно стучит за двоих. Я волнуюсь и напряжена, держусь натянутой тетивой. Переживаю не только за стаю – за Ларре. Кто посмеет отнять его у меня, когда нежданно-негаданно сбылось самое заветное желание? Когда я обрела его, не надеясь повидать в этой жизни снова?

Ворон надеется измотать молодую выскочку, как меня. Пока не выходит. В противнике так много подкреплённых магией сил. Даром, что даже с каплей волчьего духа в крови он сумел обрасти шерстью. Никто не мог представить, что подобное возможно.

Мой волк делает рывок, но Ворон умело изворачивается и задевает бок врага. Из пасти невольно вырывается воинственный рык. Но удар будто по мне проходится, а не по нему: Ларре словно не замечает раны. Он забывает о боли и дерёт противника с прежней неунывающей прытью.

Столь норовистых бойцов, выскочек, не знавших сражений, Ворон всегда прижимал одним лишь щелчком зубов, но сейчас ему это не удаётся.  Волк в тёмной шкуре настырно бьёт снова и снова, и каждая новая атака совершенно не похожа на предыдущую. Красноглазый явно не знает, чего от него ждать, но пока справляется. Приёмы северного вожака просты и стары, но Ларре ничего о них не слышал. Он сражается на одних инстинктах и силе. Мой волк бьёт вслепую, и противник только с жадным терпением ждёт, когда он промахнётся.

Колдовство вокруг чёрной шерсти витает плащом. Воздух горит им. Обращённый словно не замечает его, но владыку северных земель оно настырно кусает за нос. Ненасытное, крепкое… Оно будто приходит из вне.

Ворон оступается. Ларре тут же набрасывается на него, пользуясь моментом. Челюсти целятся в горло, но соскальзывают и ухватывают лишь за бок. Резко, дон уворачивается, не давая себя схватить. Врагу удаётся ускользнуть невредимым. Разочарование оседает комом в горле. Я нетерпеливо наблюдаю, подгоняя хвостом Ларре и прося его снова напасть. Приспешники красноглазого довольно скалятся, радуясь неудаче чужака, но тоже не касаются двух мельтешащих зверей. Мы не в праве вмешиваться в их поединок.

Ворон вымотан, но всё ещё крепко держится на лапах. Ларре кружит вокруг него, выжидая и дразня, но крепко цапнуть никак не удаётся. Противник же нападает исподтишка, хотя не причиняет особой боли, вопреки желанию побыстрее закончить схватку. Только и слышится недовольное клацанье зубов. Красноглазый начинает терять выдержку.

Мой волк собран и готов держать удар, обороняясь хоть и неумело, но инстинктивно точно. В глазах противника мелькает досадная злость. Чужаку удаётся вывести того из себя. Тёмный волк никак не желает пасть, а наоборот раз за разом нападая, распыляется всё сильнее, будто не уставая.

Ворон снова подступает. Шаги из наигранно-ленивых превращаются в рваные, поспешные и грубые. В глазах стоит пелена. Теперь не снег, а ярость застилает дону взор. Вся стая видит его слепоту. Поддаться наваждению – самая страшная ошибка.

Ветер надсадно завывает, и снег кружит белыми крыльями за спинами врагов. Вьюга подгоняет, дразнит, но не желает никому из них помогать.

Ворон издаёт воинственный рык и прыгает вперёд, тяжело опуская тело. Он пытается достать выскочку зубами, и вспыхнувшая на того злость заставляет сделать напрасный рывок. Противник с готовностью встречает выпад. Ларре умело выскальзывает из клыков, подскакивает и резко набрасывается на дона, вгрызаясь в холку. Бывший вожак стаи не успевает уйти от удара. Раздаётся скулёж. Челюсти уверенно находят горло.

Пурга тут же успокаивается и резко стихает. Последний снег мягко ложится на землю. Поляна окрашивается рассветом. Солнце поднимается над нами, стремительно уносясь ввысь.

Ворон хрипит. Я подбираюсь, когда до меня эхом доносится: «Будь вы прокляты! Про-кля-ты!» Мне хочется рассмеяться и ответить ему: «Уже давно».

Побеждённый волк обессиленно опускает голову и падает в снег, подбрасывая вверх хлопья. Стеклянные глаза закрываются. Из раны выступает кровь, и я счастливо облизываюсь, чуя этот запах. Белая земля под павшим темнеет. Тело успевает дрогнуть и лишь затем застывает.

Лес оглашается волчьим воем. Вся стая поднимает пасти, и пронзительная песнь проносится над нами, отпуская душу погибшего и больше не держа её в Эллойе. Я присоединяюсь к волкам, освобождая Ворона и даря ему своё прощение, которое не могла дать ему при жизни.

Солнце подсвечивает силуэт Ларре. Взору открывается его чёрно-бурая шерсть, как та, которую пытался изобразить мастер на витраже с волчицей в его доме. Он выпрямлен и уверенно смотрит на стаю. Победитель.

Неожиданно колдовская сила впивается в горло ошейником. Меня он не способен прижать, а вот другие под его мощью тут же падают вниз. Все волки Айсбенга, с обоих берегов Эритры, свои и чужие, пристыженно ложатся на землю, доверчиво открывая шею и признавая чужую власть. Ветер покровительственно треплет их шерсть. Они скулят жалобно и противно, не тревожа сердце, и избегают чужого взгляда. Стая обретает нового дона.

На мгновенье я чувствую смятенье. «Наверное, север любит, когда им правит выходец из других земель. Китан ведь тоже был рождён не здесь…» – мелькает в голове, но я отбрасываю неприятные мысли прочь. Неожиданно волшба ласково поглаживает меня по телу, переставая колоть. Она ложится сверху по шкуре, заботливо укрывая от ветра. Напряжение отпускает меня.

Что-то привлекает внимание. Позади Ларре находится некогда принесённый ледником сейд. Огромный валун с обкатанными краями укутан шапками снега, сквозь который что-то решительно начинает проступать. Зима, осевшая инеем на камне, тает. Словно высеченный, на гладкой поверхности горит причудливый знак. Цветом он с солнце, и у меня начинают быстро слепнуть глаза, но, узнав его, я не могу трусливо отвести взгляд. Метка разгорается всё ярче. Та самая, что давно преследует меня.

Повсюду нарастает колдовство. Сильнее, больше оно проникает в Айсбенг, залезая во все щели и мышиные норы. Ларре издаёт рык, и я вижу, как пылает шерсть над его сердцем – ровно там, где человеческую кожу покорёжила такая же отметина.

Знак вьётся пламенем над застывшим камнем, пробуждая его к жизни после долгого сна. Сейд трясётся. Земля под лапами тоже начинает беспокойно дрожать. Рядом испуганно кричат сойки и взлетают, уносясь прочь. Огонь жарко пылает, не нуждаясь в дровах. Колдовство питает его. Волки с тревогой озираются, но не решаются бежать, пока не последовало приказа нового вожака. Дон сохраняет спокойствие, хотя сам скрипит зубами от боли.

Нескоро, но метка утихает, а затем медленно гаснет. Когда она совсем исчезает, в глазах всё ещё горят блики от её пламени, и мне больно смотреть. Но, кажется, что искорка, поселившаяся в земле, навсегда останется жить на полуострове.

Айсбенг неторопливо пробуждается. Мы с удивлением оглядываемся вокруг, и я вдруг ощущаю усталость Ларре, которая внезапно накатывает на него после всего пережитого, но его взгляд по-прежнему твёрдо направлен на стаю, как у настоящего вожака.

Над нами едва подрагивают еловые ветви, стряхивая с себя снег. Капельки растаявшей влаги стекают по сейду. Мрачное небо внезапно светлеет, и тучи уходят, открывая яркое солнце.

Пожалуй, север слишком долго дремал и наконец пришло время проснуться. Айсбенг готов к переменам. На наши земли приходит долгожданная весна.

***

Я накрываю голову волчонка языком и слизываю с него грязь, очищая мягкую тёмную шерсть. Маленький непоседа всегда умудряется вымазаться. Щенок тут же вырывается, цепляя за бок сестру. Та скалится, не давая себя в обиду. Остальные тут же присоединяются к забаве, и я устало закрываю глаза, пока шумят дети.